За свободу Испании Михаил Ботин Книга генерал-майора артиллерии в отставке, доктора военных наук М. П. Ботина посвящена испанским событиям 1936-1937 годов, войне с фашизмом, активным участником которой он был в то время. Автор, командовавший группой зенитных батарей, описывает героические подвиги советских специалистов-добровольцев, их боевую дружбу с испанскими патриотами, бескорыстную помощь советского народа Испанской республике. В последних главах рассказано о том, как во время Великой Отечественной войны использовался боевой опыт, полученный в Испании, а также о встречах после войны с участниками интербригад, 50-летие со времени образования которых исполняется в 1986 году. МИХАИЛ БОТИН ЗА СВОБОДУ ИСПАНИИ  От автора ационально-революционная война в Испании (1936-1939 гг.) вызвала глубокий интерес во всем мире. Борьба испанского народа против сил международного фашизма, судьба республиканской Испании были не безразличны советскому народу, оказавшему бескорыстную помощь борцам за свободу и независимость. В битвах с фашистскими силами в Испании приняли участие антифашисты, прибывшие из разных стран мира, среди них были и советские добровольцы, одним из которых являлся автор настоящей книги — участник боев за столицу Испанской республики Мадрид. Вопреки усилиям некоторых политиков Запада, пытающихся предать забвению историческую правду о помощи советского народа республиканской Испании, а также несмотря на то, что прошло уже полвека с начала национально-революционной войны в этой стране, интерес к борьбе за свободу и независимость испанского народа, к авангардной битве с силами фашизма накануне второй мировой и Великой Отечественной войны не ослабел и в наше время. В книге «За свободу Испании» автор, используя свои дневниковые записи и исторические документы, делится с читателями воспоминаниями и размышлениями о событиях тех лет. За помощь, оказанную при подготовке материалов данной книги, автор приносит сердечную благодарность Евгению Петровичу Базыкину. Время и люди   тридцатые годы — пору моей комсомольской юности, утренние радиопередачи начинались бодрой «Песней о встречном» Дмитрия Шостаковича на слова Бориса Корнилова. «Песня о встречном», ставшая маршем ударников первых пятилеток, наполненная неуемной радостью и задором, передавала дух того времени, когда в жизнь вошло новое понятие «стахановец». Нас утро встречает прохладой, Нас ветром встречает река, Кудрявая, что ж ты не рада Веселому пенью гудка? Не спи, вставай, кудрявая! В цехах звеня, Страна встает со славою На встречу дня! Имя массовому патриотическому движению дал забойщик донбасской шахты «Центральная — Ирмино» Алексей Стаханов. Он выдал на-гора 102 тонны каменного угля за смену. 12 норм! Стахановцам покорялась ранее неведомая производительность труда. Они вводили рекордные нормы обслуживания станков, добивались не виданных прежде скоростей движения поездов, богатых урожаев, варили сталь, собирали отечественные станки на уровне мировых стандартов. Шахтеров Алексея Стаханова и Никиту Изотова, железнодорожника Петра Кривоноса, станкостроителя Ивана Гудова, текстильщиц Марию и Евдокию Виноградовых, трактористку Пашу Ангелину, свекловода Марию Демченко, других новаторов знала вся страна. На них равнялись «его величество» рабочий класс, колхозное крестьянство, трудовая интеллигенция. От этого креп союз серпа и молота, союз труда и культуры, убыстрялись темпы нашего технического и социального прогресса. Строители Турксиба, Магнитки, Днепростроя, Ростсельмаша, Челябинского тракторного и других предприятий задавали рабочий темп миллионам трудовых людей. Наша Родина в тридцатые годы расправляла свои могучие плечи, изумляя мир революционной силой, динамизмом социалистического преобразования. Повсюду ударный труд советского народа превращал страну из отсталой, аграрной в мощную индустриальную державу. Известный французский писатель Ромен Роллан, посетивший Советский Союз, писал в те годы: «...В этой стране идет колоссальное пробуждение человеческого сознания в области труда». И это соответствовало действительности, подтверждалось убедительными примерами, неотразимыми фактами. Первая пятилетка была досрочно выполнена машиностроителями, электротехниками, нефтяниками. Раньше срока вступил в действие тракторный гигант на Волге. Почти на полтора года раньше завершилась стройка Турксиба — железнодорожной магистрали, соединившей Сибирь и Среднюю Азию. С опережением на семь месяцев закончилось сооружение гигантской плотины Днепрогэса. На рубеже двух пятилеток начали давать чугун и сталь Магнитка и Кузбасс. В деревне завершилась коллективизация, в стране шла к концу ликвидация сплошной неграмотности. И мы, ровесники Страны Советов, конечно же, радовались твердой поступи Родины Октября, потому что были не только свидетелями, но и энтузиастами новой жизнеутверждающей эпохи. Мы — это недавние рабочие и колхозники, успевшие узнать дорогую цену хлеба, только что ставшие командирами Красной Армии, выпускниками Объединенной военной школы имени ВЦИК (ныне — Московское высшее общевойсковое командное орденов Ленина и Октябрьской Революции Краснознаменное училище имени Верховного Совета РСФСР). Нашему армейскому поколению в числе первых предстояло тогда осваивать новые танки, самолеты, пушки, обживать новые корабли. Каждый из нас видел, какими поистине семимильными шагами шло вперед наше молодое социалистическое государство. Мы смело смотрели вперед и уже зримо представляли завтрашний день своей великой Родины. Наше командирское становление проходило в период, когда повсеместно, во всех трудовых коллективах, шел пересмотр старых представлений о производственных достижениях. Люди моего поколения были не только свидетелями, но и активными участниками подлинной культурной революции. В стране, одетой в леса новостроек, все население взялось за книги, люди становились учащимися и студентами. Свободный труд и учеба были неразлучными спутниками. Порыв трудового энтузиазма захватил и армию. В каждом полку нашей 1-й Московской дивизии противовоздушной обороны работали десятки военно-технических кружков, курсы повышения общего и политического образования. Бойцы и командиры со страстью стремились к новым знаниям, старались в совершенстве овладеть новой военной техникой, выжать из нее все возможное, перекрыть нормативы боевой работы. Революционные перемены во всех областях жизни наглядно отражались на растущей мощи Красной Армии, которая, по меткому определению М. В. Фрунзе, «представляет собой сколок с Советского государства». В тридцать шестом году мы видели хроникально-документальный фильм «Битва за Киев». В нем рассказывалось о военных маневрах наших войск на Украине и в Белоруссии. В фильме показывались действия парашютных десантов, стремительные марши и мощные таранные удары по «противнику» бронетанковых частей и соединений. Присутствовавшие на маневрах иностранные военные атташе вынуждены были признать, что Красная Армия становится лучшей в мире. Позже мы будем восхищаться мужеством и мастерством наших славных летчиков В. Чкалова, Г. Байдукова, А. Белякова, перекинувших воздушный мост через Северный полюс из Москвы в Америку, узнаем о легендарной четверке папанинцев, освоившей станцию «Северный полюс-1», и обо многих других героях. Уже по этим фактам и событиям можно было судить, что успехи нашей экономики позволили Коммунистической партии и Советскому правительству значительно укрепить Красную Армию и Военно-Морской Флот. Необходимые меры принимались и по усилению противовоздушной обороны. Были созданы зенитные артиллерийские формирования, предназначенные для защиты Москвы, Ленинграда, Баку и других крупных центров страны. Успешно развивалась войсковая зенитная артиллерия. Возрос потолок огня наших орудий. Мы имели на вооружении лучшую по тем временам зенитную технику. Наша страна, находившаяся в те годы в капиталистическом окружении, была вынуждена постоянно заботиться о надежной обороне: над миром нависла угроза нового военного пожара. Он мог вспыхнуть в условиях все возрастающей агрессивности стран империализма. В октябре 1935 года фашистская Италия напала на слабую в военном отношении Абиссинию, оказавшую героическое сопротивление, но бессильную отразить удар хищника. Лихорадочно готовилась к войне фашистская Германия, стремительно наращивая свой военный потенциал, бурными темпами усиливая сухопутные и военно-воздушные силы. Курс развития ВВС этой страны отражал фашистскую теорию «молниеносной» захватнической войны, в которой авиации отводилась решающая роль в разрушении объектов глубокого тыла, истреблении войск и мирного населения своих потенциальных противников. В такой обстановке проходила тогда служба молодых командиров Красной Армии. Она держала нас, как говорится, на боевом взводе. Вспоминались слова Владимира Маяковского: Раскрыл я С тихим шорохом глаза страниц... И потянуло порохом от всех границ. То, о чем писал в газете «Комсомольская правда» талантливый советский поэт еще в 1927 году, сохранило свое значение и в годы, предшествовавшие Великой Отечественной войне. Коммунистическая партия и Советское правительство реально учитывали растущую военную опасность и принимали решительные меры по укреплению обороноспособности страны, в том числе и ее противовоздушной обороны. Бойцы и командиры Красной Армии, помня завет Владимира Ильича учиться военному делу настоящим образом, с большой энергией и страстью стремились к мастерскому овладению боевой техникой, которая начала поступать в войска. Летом 1936 года завершалось освоение новой боевой техники, поступившей на вооружение частей противовоздушной обороны Москвы. Бойцы и командиры нашего зенитного артиллерийского полка не жалели сил, времени и труда для овладения ею. Дивизион, в котором я проходил службу в должности командира 12-й батареи, принял тогда капитан Юрий Гаврилович Богдашевский, заменивший ушедшего по болезни в запас майора Михаила Васильевича Галкина. Капитан Богдашевский — высокий стройный блондин с четким профилем красивого энергичного лица не угодничал перед начальством и держался с достоинством, что давало некоторым его коллегам повод заочно назвать Богдашевского «барином». При этом любители посудачить не забывали напоминать о его социальном происхождении, которое он не скрывал, вступая в комсомол и в партию. Уместно пояснить, что до революции родители Юрия Гавриловича Богдашевского были потомственными дворянами. Его отец — ротмистр царской армии в самом начале революции эмигрировал во Францию, где устроился работать шофером, а затем стал безработным, долгое время болел и скончался, не имея ни семьи, ни Родины. Мать Юрия Гавриловича, получившая воспитание в Смольном институте благородных девиц, в начале революции умерла от сыпного тифа. Оставшись без родителей и близких родственников, малолетний Юра стал беспризорником, был выловлен из асфальтового котла и помещен в детский дом. Там воспитывался, рос, стал пионером, комсомольцем и по окончании школы второй ступени поступил в Севастопольское зенитное училище, которое закончил с отличием в 1929 году. В нашем полку и во всей 1-й Московской дивизии ПВО капитан Богдашевский пользовался репутацией отличного знатока теории стрельбы и методики боевой подготовки зенитной артиллерии. При первом знакомстве с новым командиром дивизиона у командиров батарей вначале сложилось о нем впечатление как о человеке, излишне придирчивом в службе. То ли дело, вспоминали они, было при его предшественнике. Покладистый во всех отношениях человек. При нем жилось и служилось спокойно, лишь изредка кому-нибудь слегка попадало за какие-либо недостатки во внутреннем порядке или за плохое поведение подчиненных. Теперь, дескать, по всем признакам все будет по-иному, кончится «безмятежная» жизнь... Послужив, однако, некоторое время под командованием капитана Богдашевского, почувствовав его сильную командирскую волю, заметив новый стиль руководства, мы были вынуждены резко изменить первоначальное мнение. Почувствовали, что растем в теории и на практике, Капитан Богдашевский настойчиво добивался от командного состава глубоких знаний в устройстве и эксплуатации боевой техники, правил стрельбы, наставлений и уставов зенитной артиллерии по ее боевому применению. Он во главу угла ставил методику обучения. — Товарищи командиры батарей,— обращался обычно капитан Богдашевский, — требую от вас учить людей личным показом, личным примером, Запомните, что даже самый лучший рассказ это только полдела, а показ того, как надо делать, — вот в чем главное. Не успокаивайтесь на достигнутых нормативах в выполнении тех или иных действий у орудий и приборов, потрудитесь достигнуть перекрытия их, автоматизма и высокой точности в работе каждого номера боевого расчета и слаженности в боевой работе всех звеньев ваших батарей. Никакого упрощенчества. Буду строго проверять выполнение моих требований. Вечером, после напряженного трудового дня, собравшись в курилке, командиры батарей обмениваются мнениями по поводу полученных от командира дивизионных «вводных». — Ну и дает наш Юрочка! Попробуй с ним потягаться в личном показе, личном примере... — Да, методика Богдашевского железная, ничего не скажешь, — миролюбиво, с оттенком уважения слышится ответ на реплику. Большой труд целого коллектива людей вкладывался в боевую, политическую и культурную подготовку бойцов-зенитчиков. Новейшей по тем временам сложной боевой техникой должны управлять образованные люди. Личный же состав нашего полка, дивизиона и батарей был укомплектован людьми различной национальности и разной степени грамотности. Некоторые бойцы, особенно татары, слабо знали русский язык, а среди русских и украинцев были еще неграмотные. Кто будет учить их русскому языку? На помощь приходят жены командиров. В летних лагерях они выступают в роли учителей, проводят занятия с бойцами в специально запланированные часы учебного времени, а по вечерам дополнительно занимаются с отстающими. Активно включается в это дело и моя жена Елена, окончившая педагогический техникум. В батарее моим деятельным помощником по работе с бойцами-татарами становится авторитетный среди них помощник командира огневого взвода Шарип Гиззатулин, коренной житель Москвы, окончивший десятилетку и в совершенстве владевший русским языком. Шарип инициативен, трудолюбив, добросовестен. По его предложению орудийные расчеты были укомплектованы в основном бойцами-татарами, обучению которых он уделял много сил и молодой энергии. Вскоре бойцы орудийных расчетов стали мастерами «огня и дыма», как шутливо именовали батарейцы своих огневиков. Летом 1936 года в подмосковном лагере зенитчиков шла напряженная подготовка к зачетным стрельбам. Предстоял ответственный экзамен на боевую зрелость. Стрельбы определяли степень овладения новой боевой техникой. Большой и упорный труд командиров, политработников, партийных и комсомольских организаций, всего личного состава полка не пропал даром. В течение летнего периода самые высокие результаты в боевой и политической подготовке оказались в дивизионе капитана Богдашевского, что было отмечено командиром полка полковником Иваном Алексеевичем Олениным — человеком весьма строгим в оценках. Здесь мне хочется сказать добрые слова о личности Ивана Алексеевича Оленина. Как и большинство командиров-зенитчиков, он выходец из среды комсостава полевой артиллерии. Старый большевик, участник гражданской войны, по внешнему виду он был суров и неприступен. На его скуластом лице, под насупленными густыми бровями поблескивали вороненой сталью глаза. Голос глуховатый, говорил мало, но каждое слово несло глубокий смысл. Внешняя суровость Ивана Алексеевича оказалась обманчивой: в повседневной жизни это был удивительно чуткий и отзывчивый человек. Совсем не мягкотелый, дисциплину и порядок в полку насаждал твердой рукой. Эта же рука умело направляла в нужное русло всю сложную и многогранную жизнь войсковой части. Никогда не повышал голоса при разговоре с подчиненными, не оскорблял их личного достоинства и не позволял этого делать командирам дивизионов. Слыл противником длинных и нудных совещаний, ценил рабочее время командного состава, не дергал людей по мелочам, всячески поддерживал творческую инициативу командиров подразделений, прекрасно знал их сильные и слабые стороны. За все эти качества бойцы и командиры звали его «батей». Нас поражало упорство командира полка в изучении всего нового в военной теории и боевой практике, его изумительная работоспособность. Занятому днем повседневными заботами по административным и хозяйственным вопросам, ему приходилось работать над личной подготовкой по ночам. Дежуря по полку, я часто видел свет в окне служебного кабинета полковника Оленина: значит, готовится к занятиям по плану командирской учебы. Чернобровый, черноусый сорокалетний комиссар полка Георгий Степанович Власенко заботой о людях, внимательным подходом и уважительностью к ним завоевал в полку прочный авторитет подлинного партийного руководителя. С комиссаром можно было по душам поговорить, посоветоваться, не боясь начальственного окрика. В молодые годы Власенко работал горновым на металлургическом заводе в Кадиевке на Донбассе. Участвовал в гражданской войне, учился в совпартшколе, а позже — на филологическом факультете Московского госуниверситета. В 1929 году по партийной мобилизации Георгий Степанович был направлен на политработу в Красную Армию. Комиссар полка тщательно изучал деловые и моральные качества молодых командиров, вникал не только в их служебную деятельность, но и в личную жизнь. В беседах со мной он интересовался обстановкой, в которой я жил и воспитывался до службы в армии, расспрашивал, как я вступил в партию, что чувствовал при этом, доволен ли выбором военной профессии, служебной и личной жизнью. В рассказе о юношеских годах до поступления в ряды Красной Армии я делился с комиссаром многим сокровенным, что оставило во мне наиболее глубокий след: о дружбе со сверстниками — украинскими, русскими, еврейскими и польскими ребятами, о взаимной выручке друг друга в трудные времена жизни в нашем провинциальном городе Староконстантинове на Украине. Без этой дружбы, говорил я комиссару, было бы трудно мне, сыну бедных крестьян, идти по ухабистой дороге жизни, вряд ли я смог бы получить среднее образование до призыва в армию и найти свое призвание — стать кадровым командиром. Готовиться к вступлению в партию я начал в учебном дивизионе артиллерийского полка в Закавказье, где началась моя военная служба. Здесь, в здоровом армейском коллективе, росла моя политическая убежденность, воспитывалось чувство советского патриотизма и пролетарского интернационализма. Стал кандидатом в члены партии. А членом партии — уже в Объединенной военной школе имени ВЦИК. Рассказал комиссару полка, с каким волнением получил партийный билет, с каким трепетным чувством заступал в караул и стоял на посту номер один у Мавзолея великого Ленина. Что касается выбора военной профессии, то о ней мечтал и к ней стремился еще в школьном возрасте. Меня увлекала романтика военной службы, страстное желание стать кадровым командиром Красной Армии. Но на пути к осуществлению мечты пришлось встретить большие трудности. В военкомате города Староконстантинова, куда я обратился, чтобы узнать о возможности поступить в военное училище, старшина, сидевший за столом, не глядя на посетителя, процедил: — Нет и не будет в этом году разнарядки. Так что, милок, шагай отседова, не задерживайся, понял? — Товарищ начальник, — умоляюще вновь обратился я,— как же мне быть? Очень хочу учиться на красного командира. Услышав сладкозвучное слово «начальник», старшина подобрел. Внимательно взглянул на меня, вынул носовой платок и, приняв важный вид, произнес: — Поезжай, браток, в Шепетовку, в областной военкомат, там, возможно, тебе помогут, понял? Город Шепетовка — родина Николая Островского, автора книги «Как закалялась сталь». Павел Корчагин станет впоследствии моим любимым героем. Шепетовка не так далека от Староконстантинова, всего пути не более 60 километров, ходили туда поезда малой скорости. Денег на покупку билета у меня не было, пришлось устраиваться «зайцем», запираясь в туалете при появлении поездных контролеров. Ехал я не один, а вместе со своим закадычным школьным другом Жоржем Юрчуком. В Староконстантинов же возвратился один, в большом огорчении. Мой друг выдержал конкурсный экзамен в автодорожный техникум, а я не добился ничего в областном военкомате. Правда, прием в этом высоком учреждении был оказан мне на должном уровне. — Войдите, молодой человек, — пригласил облвоенком, — садитесь и расскажите, в чем у вас нужда? — Учиться хочу на командира Красной Армии,— взволнованно, с надеждой глядя на большого начальника, произнес я... — Дорогой юноша, к большому сожалению, опоздали вы на несколько дней: было у нас два места для посылки на учебу, но и они уже распределены. Больше разнарядки в этом году в военные школы не будет. Увидя мое расстроенное лицо, облвоенком попытался успокоить: — Не огорчайтесь, юноша, у вас еще все впереди! Что же делать, не ждать же у моря погоды? Кто его знает — будет разнарядка в военное училище и смогу ли я ее получить в будущем году? Остается единственный путь: прибавив себе три лишних года (паспортов тогда не было), подать заявление в райвоенкомат с просьбой зачислить добровольцем в Красную Армию (в ту пору призывной возраст был 22 года, а мне едва исполнилось 18 лет). И вот я на приемной комиссии. Председатель интересуется, почему хочу идти в армию раньше установленного срока? — Люблю военное дело и мечтаю стать красным командиром, чтобы научиться защищать Родину, — ответил с юношеским пылом... Члены приемной комиссии пошептались между собой и, к счастью, удовлетворили просьбу. — Хорошо,— сказал председатель, — пошлем вас в артиллерию, там очень нужны грамотные люди. Будете исправно служить, на следующий год можете быть посланы в военное училище. Идите на медкомиссию. Медицинская комиссия определила: здоров, физически развит, к службе в Красной Армии годен. Так я стал красноармейцем артиллерийского полка, стоявшего на берегу Каспия. В многонациональном пролетарском городе передо мной открылись новые горизонты. Город поразил напряженным трудовым ритмом, теплотой и сердечностью местного населения в отношении к красноармейцам. — Расскажи-ка мне, дружок, о своей альмаматер. Какие там были порядки? — попросил однажды комиссар. Дело было в выходной день, мы сидели под сенью берез, одетые по-спортивному. Времени оказалось предостаточно, никто не мешал, и вся обстановка располагала к задушевной беседе. Мой рассказ выглядел примерно так. Во второй половине августа 1931 года я прибыл в столицу скорым поездом и после веселых дорожных приключений с трудом разыскал летний лагерь военной школы. До революции там размещался лагерь московского юнкерского училища, питомцы которого жили в длинных приземистых деревянных бараках. На стенах помещений сохранились выцарапанные перочинными ножами надписи, имевшие целью увековечить их авторов и оставить для грядущих поколений юнкеров следы «изящного» остроумия. Наряду с надписями, не подлежащими воспроизведению, были доступные: «Его благородие, господин поручик (фамилия стерта) — круглый дурак и остолоп, что может клятвенно подтвердить юнкер выпускного класса Завалуев». А ниже реплика: «Ты, Завалуев, сам выдающийся дурак, что может под присягой засвидетельствовать портупей-юнкер князь Гоберидзе». К слову сказать, все попытки замалевать белилами эти юнкерские упражнения, не привели к ожидаемым результатам. «Умствования» упорно выпирали из-под облезшей со временем краски и неумолимо напоминали о царских остолопах, канувших в Лету. Объединенная военная школа имени ВЦИК размещалась в Кремле и готовила кадровых командиров среднего звена по трем военным специальностям — общевойсковиков, артиллеристов и кавалеристов. Успешно сдав вступительный экзамен, я был зачислен сразу на второй курс артиллерийского отделения. Для жизни и учебы курсантов были созданы прекрасные по тому времени условия. В определенные дни, главным образом в воскресенья и большие праздники, мы несли караульную службу по охране Кремля и входа в Мавзолей В. И. Ленина. Курсантам активно прививали вкус к спорту. Это и упражнения на гимнастических снарядах, и кроссы на 5-10 километров, а зимой — лыжи. Строевая подготовка находилась также в центре внимания командиров. Они заботились о нашей выправке, подтянутости и образцовом внешнем виде. На военных парадах, проводившихся на Красной площади, кремлевские курсанты восхищали трудящихся столицы монолитным строем, безукоризненным равнением, чеканным шагом. Конное дело на кавалерийском и артиллерийском отделениях ставилось на высокий уровень. Им занимались по усложненной программе, разработанной инструктором высшего класса верховой езды итальянцем Лирой, в былые годы готовившим по этому виду спорта молодого испанского короля Альфонса. Методика обучения курсантов верховой езде, применявшаяся Лирой, отличалась своеобразием. Заметив ошибку в посадке или в другом упражнении, он из центра манежа безошибочно наносил хлесткий удар концом длинного бича по руке или ноге курсанта, при этом картинно улыбался и произносил «пардон-извиняюсь». По сложившейся традиции жаловаться на Лиру за его приемы обучения никто не рисковал. Разве только кто-нибудь из потерпевших, смахнув предательскую слезу, замечал: «Небось испанского короля Альфонса не ласкал своим бичом»... Занятия по общеобразовательным предметам, артиллерии и общественной подготовке, тактике и другим предметам проводили высококвалифицированные преподаватели. Образцом для курсантов были курсовые командиры Реаль, Недоговоров и Лосихин. Прекрасные спортсмены, лихие конники, отличные строевики, отменно владевшие личным оружием, они, несмотря на строгость и высокую требовательность, пользовались среди курсантов непререкаемым авторитетом. Мы всячески старались быть похожими на них. Хорошо в школе была поставлена партийно-политическая работа. Здесь учились представители многих национальностей. Все они сплачивались в единую дружную семью и воспитывались горячими патриотами Страны Советов. Этой цели безраздельно служили и все культурно-массовые мероприятия, которыми обычно руководил инструктор политотдела молодой в ту пору Исаак Дунаевский, впоследствии широко известный, талантливый композитор. — Спасибо, спасибо, Михаил. Но хотел бы представить, как ты учился, как обстояли дела с дисциплиной,— перебил меня Власенко. Продолжение беседы не казалось трудным, тем более что с учебой был в ладах, зачеты и экзамены сдавал вполне успешно, увлекался конным спортом, пользовался доверием у товарищей и курсового командира Реаля. А вот с дисциплиной за два года учебы в школе один раз здорово проштрафился и понес строгое взыскание. Случилось это уже на выпускном курсе. Назначив свидание со знакомой девушкой Наташей, работницей «Трехгорки», отправился в Нескучный сад на Воробьевых горах. В разгар мая, когда зацвела сирень и заливчато пели соловьи, не заметил, как пробежало время, и опоздал с возвращением на пять минут. Это считалось грубым нарушением порядка. В контрольно-пропускном пункте у меня отобрали удостоверение личности. Кое-как про-вел ночь на Киевском вокзале. Ранним утром предстал перед курсовым командиром, который наказал меня месяцем неувольнения в городской отпуск. Наши встречи с Наташей на длительный срок прекратились, так как в июне выпускной курс выехал на все лето в лагеря, где предстояло провести зачетные учебно-боевые стрельбы. Наташа не могла простить мне нарушившихся встреч, а мне было просто не до того. Не успев расцвести, наши взаимные чувства увяли. Трудные зачетные стрельбы на артиллерийском полигоне, как и другие курсанты, провел с оценкой «отлично» и имел основание считать себя артиллеристом-полевиком. Но служба пошла по другому руслу. После выпуска вместе с коллегами по курсу прошел шестимесячную программу переподготовки на артиллериста-зенитчика. Комиссар Власенко был наделен прекрасным даром воспитателя, умением выслушать собеседника, вникнуть в его сокровенное. Невольно подумалось, что у него это от ленинского убеждения: «Жить в гуще. Знать настроения. Знать все. Поднимать массу. Уметь подойти. Завоевать ее абсолютное доверие». Вот и на этот раз чуткое сердце комиссара, несмотря на мой, порой сбивчивый монолог о пути молодого командира, позволило ненавязчиво, мягко высказать обоснованные советы на будущее. К этому времени я уже был женат, и комиссар откровенно сказал о необходимости уделять побольше внимания молодой семье, так как львиную долю времени я отдавал службе и для личной жизни оставалось его не ахти уж как много. В душе я искренне признателен Георгию Степановичу и за его другие советы и наставления. Он был одним из тех воспитателей, которые закладывали определяющие грани будущего характера. ...В последнее время на нашу 12-ю батарею зачастил секретарь партийного бюро полка старший политрук Василий Иванович Дубинин. — Так ты, товарищ Ботин, не подкачай, — упирая на букву «о», напутствовал он меня. — Твоя батарея выделена для проведения состязательных стрельб на первенство дивизии, так что придется тебе держать экзамен за весь наш полк. — Работаем, Василий Иванович, не ленимся... — Вижу, вижу, желаю тебе успеха, Михаил Поликарпович. Пойду с твоим народом побеседую, а ты не забудь, что сегодня в двенадцать часов личный состав полка будет слушать по радио в клубе репортаж о митинге на Красной площади. — По какому поводу митинг, Василий Иванович?— спросил я у Дубинина. — В связи с событиями в Испании, ты читаешь газеты? Дело там принимает худой оборот. Фашисты поднимают голову. Об этом будет речь. К двенадцати часам весь личный состав полка был собран на площади у летнего клуба. По радио доносились взволнованные слова диктора о ходе митинга, слышались выступления его участников. Москвичи были вместе со всем советским народом обеспокоены событиями в Испании. Уже более полумесяца народ этой страны вел борьбу против фашистских мятежников, выступивших против законного правительства республики. С первых шагов рабочего Мадрида, с выступлений трудовой Гренады, Малаги, Барселоны и Сан-Себастьяна, возвестивших о героической борьбе республиканцев против фашистских мятежников, советские люди пристально, с волнением следили за каждым боем рабочей милиции, за каждым успехом отрядов Народного фронта республиканской Испании. На многих географических картах в нашей стране алели флажки с обозначением положения войск фашистов и республиканцев. Стотысячный митинг москвичей и гостей столицы, собравшихся 3 августа 1936 года у стен древнего Кремля, проходил под лозунгом «Прочь руки фашистов от республиканской Испании!». С пламенной речью обратился к труженикам первый секретарь Всесоюзного Центрального Совета Профсоюзов СССР Николай Михайлович Шверник. Он сказал, что трудящиеся всего мира с глубочайшим волнением и тревогой наблюдают за событиями в Испании. Это чувство тревоги вызывается тем, что в Испании борются два непримиримых лагеря, С одной стороны — лагерь фашизма, ничем не прикрытой зверской реакции, мракобесия и форсированной,под-готовки новой братоубийственной мировой бойни. С другой стороны — лагерь демократии, свободы, сторонников мира, отстаивающий жизненные интересы всего человечества, объединяющий под знаменами единого фронта всех, кому дороги завоевания человеческой культуры. События в Испании еще раз подтверждают, что фашизм — злейший враг народа, главный зачинщик войны, враг цивилизации и прогресса. Вот уже пять лет, с 1931 года, как в Испании идет борьба революции и контрреволюции. Народы Советского Союза хорошо помнят героическую борьбу астурийских горняков против военной диктатуры. Астурийские герои были разбиты, их выступление жестоко подавлено. Однако поражение астурийских горняков не было поражением испанского народа. Диктатура вызвала ненависть против себя. Главный урок — объединение всех сил народа для борьбы с наступлением реакции. В Испании был создан единый пролетарский и народный антифашистский фронт. Фашисты пытаются террором обезглавить его, запугать его участников, посеять в стране смуту и анархию, осуществить диктатуру по гитлеровскому образцу, готовы залить кровью всю страну. Фашизм в Испании несет угрозу всему миру. Его победа означала бы увеличение сил войны, ускорила бы ее подготовку. Народы земли должны потребовать от своих правительств прекращения деятельности всех организаций и лиц, которые прямо или косвенно помогают фашистским мятежникам. Н. М. Шверник горячо говорил, что трудящиеся Советского Союза выражают братскую солидарность с испанским народом, героически защищающим свою свободу и независимость. Призвал советских людей оказать материальную и моральную помощь трудящимся Испании, сражающимся против фашистов. На митинге выступили рабочие московских заводов. Взволнованно и страстно прозвучал голос писателя Александра Фадеева. Он говорил, что тысячи километров отделяющие нас от Испании, не могут ослабить чувств интернационализма советских людей, что мы всем своим сердцем, своей любовью стремимся к трудовому народу Испании и что наш народ готов оказать ему всемерную поддержку и помощь. Забегая немного вперед, скажу, что в стране бурно началось движение материальной поддержки народу республиканской Испании. Около сорока тысяч тружеников краснознаменного ленинградского завода «Красный треугольник» решили, что, поскольку герои Республики защищают в борьбе с проклятым, ненавистным фашизмом мировую демократию, советские рабочие не могут быть равнодушны. «Мы отчисляем одну четверть дневного заработка и будем отчислять его столько же ежемесячно до вашей победы над фашизмом», — говорилось в резолюции ленинградцев. Колхозники Арзамасско го района Горьковской области отчислили только за один день в фонд помощи семьям испанских рабочих три тысячи рублей. Зимовщики далекой советской Амдермы собрали в фонд помощи испанскому народу 9340 рублей. Коллектив Каунчинского садхоза Туркмении послал 1506 рублей, рабочие прядильной фабрики «Красная поляна» Московской области собрали 9296 рублей. Писатель М. Шолохов внес в фонд помощи женщинам и детям трудящихся Испании одну тысячу рублей. Это только малая толика того, что безвозмездно отдавали наши люди героическому испанскому народу. Выступления на митинге в Москве горячо отозвались в сердцах патриотов. Многие воины армии и флота стали подавать рапорты о желании поехать добровольцами в республиканскую Испанию. Подал рапорт и я. Среди командиров батарей, взводов, младших командиров и рядовых красноармейцев нашего полка это была самая волнующая тема разговора. Ко мне обратились младшие командиры Василий Голышев и Николай Клименко. — Товарищ лейтенант, хочу подать рапорт о поездке добровольцем в Испанию, как вы на это смотрите? — Товарищ командир, — поддержал Голышева Николай Клименко,— очень хочу участвовать в войне с фашистами в Испании. Готов поехать добровольцем. — Все в свое время, друзья мои. Давайте посильнее нажмем на подготовку батареи к состязательным стрельбам, покажем, на что способны, готовы ли поражать самолеты фашистов первыми залпами новой техники. Ну, а там будет видно. А вы, товарищ Голышев, побеседуйте об этом с комсомольцами, их в нашей батарее тридцать человек, это же большая сила. Ответив довольно неопределенно своим младшим командирам на их обращение о поездке в Испанию, я еще и сам не знал, каков будет результат рапорта. Надо посоветоваться с комиссаром. Поглаживая черные «запорожские» усы и задумчиво глядя куда-то в пространство, Георгий Степанович ответил не сразу. Помолчал, обдумывая все «за» и «против». Дело было не простое: дать положительный ответ лейтенанту и немедленно двинуть его рапорт по команде означало потерять накануне инспекторской проверки и состязательных стрельб одного из командиров батарей, к тому же парторга дивизиона, а отрицательный ответ не соответствовал бы общему политическому настрою. — Вот что я тебе скажу, — произнес наконец комиссар, — время твое не упущено. Подожди, мы с командиром полка решим, что тебе посоветовать, а ты ни в коем разе не «свертывай удочки» и готовься к состязательным стрельбам. На тебя у нас большая надежда. Состязательные стрельбы зенитных батарей на первенство в дивизии стали традицией и проводились в конце летнего периода обучения. Каждый из артполков выделял для участия в них по одной из своих лучших батарей. Та, которой я командовал, была поднята по тревоге, проверяющие члены комиссии из штаба дивизии засекли время готовности к походу, осмотрели экипировку бойцов, проверили подготовку техники, вручили мне учебно-боевой приказ на решение тактической и огневой задачи. Предстояло совершить марш, в назначенном позиционном районе развернуться в боевой порядок и отразить воздушное нападение «противника». На маршруте движения посредник дал несколько вводных (танки противника слева, химическое нападение врага, преодоление в противогазах «зараженного» участка местности). Все действия личного состава тщательно контролировались посредником. Вижу темные от пыли лица бойцов в стальных касках, за их плечами карабины, на спинах вещевые мешки, сбоку противогазы, на ремнях подсумки, через плечо скатки шинелей... Тяжело моим бойцам, но они стараются изо всех сил, действуют четко, слаженно и уверенно. Разве с такими людьми пропадешь в бою? Теплое чувство уважения и признательности к этому многонациональному боевому коллективу, к друзьям по оружию наполняет душу, вселяет уверенность в успешном выполнении трудной задачи. Батарея прибывает в район огневой позиции, быстро развертывается в боевой порядок. Сюда с командиром нашего полка прибыл в окружении штабных работников командир соединения комдив Николай Васильевич Щеглов — высокий статный брюнет с волнистой черной бородой и орлиным взглядом. Комдив одет в кавказскую бурку и своей внешностью выделяется из окружающих. Присутствие большого начальства на огневой позиции батареи во время учебно-боевой стрельбы — явление не столь частое и говорит о том, какое значение нынче ей придается. Самолет «противника» в воздухе. Воздушную цель, которую надо поразить, имитирует буксируемый самолетом на километровом тросе брезентовый конус, близкий по своим размерам к корпусу реального самолета. Для успешного выполнения огневой задачи (поражение конуса-мишени) требуется точное определение высоты и скорости воздушной цели и своевременность открытия огня. — Батарея, к бою! — после команды подаются входные данные. — Цель на высоте более пяти тысяч метров входит в сектор стрельбы. Огонь! Четко и сноровисто действуют боевые расчеты (сказываются упорные тренировки). Шесть дружных залпов с темпом стрельбы через пять секунд потрясают окрестности зенитного полигона. В окуляры стереотрубы в районе цели наблюдаются 24 разрыва зенитных снарядов среднего калибра. Стрельба закончена. — За орудия и приборы! Батарее отбой! Кажется, присутствовавшее на состязательной стрельбе руководство довольно ее результатами, но окончательную оценку сообщит полигонная команда, занятая осмотром сброшенного самолетом конуса-мишени (для отличной оценки требовалось поражение конуса тремя осколками зенитного снаряда). Пока определяются результаты, батарея снимается с огневой позиции и возвращается в лагерь для приведения в порядок боевой техники, завтрака и краткого отдыха личного состава. Подразделение еще только заканчивало чистку орудий и приборов в артиллерийском парке, когда дежурный по полку передал через дневальных по передней линейке лагеря: — Лейтенанта Ботина в штаб полка! Вызывают для объявления результатов стрельбы,— с волнением подумал я. На ходу подтягивая ремень и заправляя гимнастерку, помчался на вызов. У входа в штабное помещение стоял в ожидании начальник штаба полка пожилой майор с седеющей бородкой — Сергей Сергеевич Олихов. Казалось, он был чем-то взволнован и потому, вероятно, чаще обычного вставлял в разговор свое дежурное «так сказать». — Поздравляю, так сказать, с отличными результатами стрельбы: с полигона сообщили, что конус-мишень поражена шестью осколками. Командир полка приказал вам срочно сдать командование батареей лейтенанту Золотухину, получить свое личное дело в штабе полка и, так сказать, сегодня же отправиться в штаб Московско-го военного округа для получения дальнейших распоряжений. Приказание о сдаче батареи новому командиру вначале меня озадачило и огорчило. Ведь как-никак, а служба в полку шла исправно, состязательную стрельбу провел удачно, да и служебная аттестация не плохая... Так в чем же дело? Однако мое недоумение и огорчение все же уступило чувству необходимости безоговорочного выполнения приказа. Начальству виднее, как поступить, решил я успокаиваясь. От майора Олихова забежал в лагерный фанерный домик, чтобы предупредить жену выезде. — Собирайся, будь готова через два часа, меня срочно вызывают в Москву, и едва ли мы вернемся в лагерь, — сказал на ходу своей жене. — Вот, всегда так у вас, военных людей: срочно, внезапно, по тревоге, как на пожар, — ответила она, удивленная сообщением. — Надо было выходить замуж за штатского, тогда для тебя не было бы никаких внезапностей и ты жила бы спокойно, без тревог, — вспылил я и побежал на батарею. За недолгий срок своего замужества молодая моя спутница жизни еще не привыкла к различным и тем более внезапным сменам обстановки, которыми насыщен жизнь кадрового командира. Пройдет еще несколько лет, и ей это станет не в диковину. Натренируется быстро упаковывать чемоданы и следовать за мужем туда, куда забросит его военная судьба. Сдавая командование лейтенанту Золотухину, испытывал смешанное чувство. С одной стороны, было жаль расставаться с боевым и сколоченным коллективом, на подготовку которого затрачено так много старания, сил и энергии. Теперь наша 12-я батарея была известна как одна из лучших не только в полку, но и во всей дивизии. С другой стороны, сдаю батарею хотя еще молодому, но перспективному и старательному командиру. Сдача командования лейтенанту Золотухину долгого времени не потребовала: батарейное хозяйство небольшое, боевая техника в полном порядке, а выстроенный личный состав для так называемого инспекторского опроса никаких претензий не заявил. Оставалось лишь проститься с моими бойцами, поблагодарить от всей души за службу и пожелать новых успехов в ратном деле и личной жизни. Говорить об этом перед строем было тяжело, непрошеные слезы чуть было заискрились в глазах, но слабости перед бойцами показать не мог. Они тесно окружили меня, расспрашивали, надолго ли их покидаю, благодарили за воспитание и заботу. С тяжелой душой оставлял я родное подразделение. Полковник Оленин, принявший меня с докладом о сдаче батареи новому командиру, с чувством похвалил за службу в полку и сообщил, что первенство в дивизии по состязательным стрельбам заняла наша 12-я батарея, о чем готовится приказ с поощрениями отличившихся, а полку за высокие результаты по освоению новой боевой техники, как сообщил комдив Щеглов, будет присуждено переходящее Красное знамя. — Ну, что ж, Михаил Поликарпович, отстоял ты честь и своего дивизиона и всего полка. Жаль нам с тобой расставаться, терять хорошего командира, но этого требует обстановка. Будем прощаться, надеюсь, не навсегда. Отдал распоряжение отвезти тебя с семьей на моей легковой машине в Москву. С этими словами Иван Алексеевич обнял меня, крепко прижимая к груди. С искренней признательностью поблагодарил командира за внимание и отеческую заботу, высокую оценку службы. Последнее представление комиссару полка Георгию Степановичу Власенко. На прощание он, как и командир, сердечно поблагодарил за добрые дела и сказал, что о семье будет проявлена должная забота во всех случаях жизни. Кажется, теперь все сделано перед шагом в неизвестное будущее. Но есть же дорогие сослуживцы, надо бы повидаться с ними на прощание. Как на грех, даже нескольких минут на них уже не оставалось, Простите, люди. Бывает же, что человек не властен над собой. Даже хорошо зная, что одна из самых значительных ценностей — ценность человеческого общения с дорогими людьми. В Москве отвез семью к месту расквартирования и тут же поехал в управление кадров Московского военного округа, откуда был направлен к комкору Яну Карловичу Берзину. С Испанией в сердце  приемной комкора, куда я прибыл в точно указанное время, поздно ночью сидели в ожидании вызова молодые командиры разных родов войск: артиллеристы, летчики, пехотинцы, танкисты, моряки. Многие, вероятно, догадывались, по какому поводу вызваны на беседу к этому видному военачальнику. Впоследствии станет известно, что он назначен главным военным советником Испанской республики по просьбе ее правительства. Довольно долго сидим в приемной, молча, с любопытством разглядывая друг друга. Однако томительное ожидание и накопившаяся усталость за напряженный рабочий день взяли верх: кое-кто дремлет, а нетерпеливые перешептываются между собой, пытаясь выяснить причину вызова. Неожиданно появившийся в приемной адъютант комкора разъясняет, что Ян Карлович Берзин до крайности перегружен большими и неотложными делами и просит подождать. Но вот через некоторое время адъютант поочередно приглашает нас на беседу к Яну Карловичу. В строго обставленном служебном кабинете, за большим столом сидит пожилой человек плотного телосложения, с седеющим ежиком волос на крупном лице с энергичными чертами и усталыми глазами. Он пристально всматривается в каждого входящего. По алфавиту я оказался одним из первых. Четким строевым шагом подошел к комкору, остановился, как положено по строевому уставу, в трех шагах и, сдерживая волнение, доложил свое воинское звание и фамилию. — Приветствую вас, лейтенант Ботин, — поднялся комкор из-за стола и подал большую и сильную руку. — Вы вызваны по поводу рапорта о посылке добровольцем в Испанию. — При этом он кивнул на рельефную карту страны с районами боевых действий, обозначенными красными флажками. Вытянувшись в струнку, внимаю словам комкора. — Вы не изменили, значит, своего решения? — В больших выразительных глазах Берзина мелькнула улыбка. Он, вероятно, понимал смятение молодого командира, его неумение уверенно держаться в решительный момент. По-отцовски Ян Карлович положил руку на мое плечо, и это помогло снять напряжение. — А вы хорошо себе представляете, что поездка в Испанию-это не туристическое путешествие? Ведь там идет не учение со стрельбой, а самая настоящая война. Там людей убивают и калечат, конечно, не всех, но многих. Вы это хорошо уяснили? Теперь уже я держался более свободно: — Конечно, представляю, товарищ комкор, и все же готов принять участие в боях против фашистов. Ведь надо же помочь испанскому народу... Посмотрев еще раз испытующе в глаза, Берзин занял место за письменным столом и заново, досконально просмотрел мое личное дело. — У вас, товарищ лейтенант, как я вижу по послужному списку, есть семья. Вы должны знать, что если с вами в Испании случится непоправимое, то есть если вы не вернетесь оттуда, то государство примет на себя всю необходимую заботу о вашей семье. Ну, так слушайте решение по поводу вашего рапорта: мы ваше ходатайство удовлетворяем и зачисляем в списки добровольцев, отправляющихся в ближайшее время в Испанию. Инструктаж о порядке отъезда и все остальные разъяснения и указания получите несколько позже. Оставайтесь пока в приемной и ждите дальнейших распоряжений. Желаю вам с честью выполнить свою ответственную задачу и благополучно возвратиться на Родину! — с этими словами Ян Карлович Берзин подал руку для прощального рукопожатия. Последующие события развивались стремительно. Под утро убывающих в Испанию добровольцев отвезли на служебном автомобиле в казармы одной из частей гарнизона, где переодели в штатскую одежду. За несколько дней в команду влилось еще несколько десятков человек в штатском, но с заметной для опытного глаза военной выправкой. Нас ознакомили с военно-политической обстановкой в Испании и ее социально-политическим строем, национальными особенностями. В команде добровольцев я был единственным артиллеристом-зенитчиком. Не найдя коллег, потянулся к бывшим питомцам Объединенной военной школы имени ВЦИК. Подружился с Михаилом Алексеевым, Николаем Герасимовым, Николаем Гурьевым, Александром Родимцевым, Яковом Извековым, познакомился с Иваном Татариновым. Самыми молодыми по возрасту и званиям оказались Алексеев и я. Михаил Алексеев внешне обращал на себя внимание стройностью, красивым смуглым лицом цыганского типа и густой вьющейся темно-каштановой шевелюрой. — Ты, Миша, похож на природного испанца, смотри, еще влюбится в тебя какая-нибудь сеньорита, — шутили товарищи. — Ну, уж прямо! Не жениться еду, — смущался Михаил. В команду добровольцев он пришел с должности командира стрелковой роты и служил в одном полку вместе со старшим лейтенантом Николаем Герасимовым. Оба были командирами передовых подразделений, классными стрелками из любого вида штатного оружия. Миша Алексеев отличался скромностью, обладал настойчивым, волевым характером, понимал товарищескую шутку, был незлобив и доброжелателен. За эти качества мы его и полюбили. Николай Герасимов был человеком другого типа. Высокий, плечистый и шумливый, он на первый взгляд выглядел рубахой-парнем, весельчаком и балагуром. Знал неистощимое множество забавных анекдотов из военной жизни, любил в шутку «подначивать» друзей, неизменно пребывал в бодром настроении. Мы настолько привыкли к его шуткам и каламбурам, что когда он временно ускользал от нас, то все обычно интересовались: «Куда-то делся наш Николас? Без него что-то скучновато...» По мере того как ближе узнавали Герасимова, все более убеждались, что имеем дело не с поверхностным, легкомысленным человеком, а с вдумчивым и деловым командиром. Старшего лейтенанта Николая Гурьева я хорошо знал по Объединенной военной школе имени ВЦИК. Во время моей учебы на втором курсе он уже заканчивал артиллерийское отделение. В команду добровольцев прибыл с должности курсового командира. Рослый красавец, волжанин, с приятным, типично русским лицом, шапкой белокурых волос, умными голубыми глазами, он был любимцем всего коллектива. Никто из нас не умел так задушевно петь, острить и спорить, как Коля Гурьев. Ценным его качеством было умение легко входить в контакты с людьми, устанавливать с ними дружеские отношения. Гурьев отлично знал теорию и практику артиллерийской стрельбы по наземным целям. По прибытии в Испанию он станет одним из ближайших помощников главного советника по артиллерии Испанской республики — Николая Николаевича Воронова (впоследствии Главного маршала артиллерии Советской Армии). Большим авторитетом в команде добровольцев пользовался капитан Александр Родимцев — худощавый, подвижный и быстрый командир пулеметного эскадрона особой кавалерийской бригады, питомец кавалерийского отделения школы имени ВЦИК, закадычный друг Николая Гурьева. Пулеметный эскадрон Родимцева был лучшим подразделением кавбригады. Саша Родимцев оказался для нас близким и надежным боевым товарищем, с которого мы в боях с фашистами будем брать пример мужества. За боевые действия в Испании он получит звание Героя Советского Союза, а в годы Великой Отечественной войны прославится как герой Сталинграда. Со старшим лейтенантом Иваном Татариновым, весьма симпатичным розовощеким командиром одной из лучших стрелковых рот дивизии, у меня была непродолжительная встреча в Москве, где он пробыл всего два-три дня. Более близкое знакомство у нас возникло в Испании в боевой обстановке, в которой он проявил незаурядное мужество. Одним из тех в команде добровольцев, с которыми я подружился в Москве и сохранил впоследствии дружбу на долгие годы, стал капитан Яков Извеков — командир лучшего дивизиона артиллерийского полка. По возрасту и служебному положению он был старше многих из нас, отличался чувством юмора, спокойным и ровным характером, прекрасным знанием тонкостей артиллерийского дела. Это был человек плотного телосложения, рано начавший лысеть, что доставляло ему немало огорчений. Не скрывая их, Яков частенько сам подтрунивал над собой. Мы любили Яшу-артиллериста, как в шутку называли его по имени известного персонажа комедии «Свадьба в Малиновке». Капитан Извеков был назначен старшим команды добровольцев на период пребывания в Москве и на весь наш путь в Испанию. Нелишним будет сказать, что он прекрасно справился с возложенными на него обязанностями. Первыми из команды добровольцев уехали через Францию Александр Родимцев, Николай Гурьев и Иван Татаринов. Нас же ожидал морской путь, опасность которого ни у кого сомнений не вызывала. Фашистские военные корабли, прикрываясь личиной «неизвестной принадлежности», охотились за транспортами, направляющимися в республиканскую Испанию. Народ в команде молодой, веселый, жизнерадостный. Накануне отъезда в Испанию царило приподнятое настроение, делались прогнозы на будущее. Необходимо связаться с семьями, оповестить о длительной служебной командировке. По условиям режима это можно сделать только в письме, не распространяясь о том, куда и зачем придется уехать. В связи с этим наши послания к семьям были краткими, Я написал жене: «Дорогая Лена! Сообщаю тебе, что я срочно убываю в длительную служебную командировку. Не волнуйся, если от меня долго не будет письма из-за возможных перебоев в работе почты. Мое денежное содержание будешь получать по аттестату в финчасти полка. По бытовым и другим вопросам, если они у тебя возникнут, обращайся без стеснения и робости к командиру и комиссару полка. Пиши мне по адресу: Москва, почтовый ящик № 000. Целую. Михаил». Подобные вести спешили послать своим семьям и мои коллеги. Перед адресатами открывался широкий простор для догадок и предположений о судьбах внезапно уехавших близких людей. Еще в Москве нам рассказали об истории возникновения фашистского мятежа в Испании. В общем виде события развивались так. В феврале 1936 года в стране состоялись выборы в кортесы (парламент), но крайне реакционные элементы не сложили оружия. Они повели активную подрывную работу против республиканского строя. В ход пошли экономический саботаж, террор против видных руководителей левых сил. Одновременно враждебные силы начали подготовку военного мятежа с целью свержения законного правительства Испании и установления фашистского диктаторского режима. Этим силам удалось повести за собой значительную часть армии и гражданскую гвардию. Что они собой представляли? При общей численности испанской армии в 105 тысяч человек на действительной службе состояло 200 генералов и около 17 тысяч офицеров. На полтысячи солдат один генерал, а на 6 рядовых — один офицер. Основная масса испанского генералитета и офицерского корпуса была укомплектована из полуфеодальных помещичьих семей, отличалась крайней реакционностью и враждебной настроенностью против республиканского строя. Гражданская гвардия по своему составу мало чем отличалась от армии. Различие состояло лишь в том, что она была предназначена для подавления революционных сил внутри страны. После провозглашения в Испании республики (1931 год) ее правительством была сделана слабая попытка реорганизации армии. Всем генералам и офицерам, не разделявшим республиканских взглядов, было предложено добровольно выйти в отставку с сохранением пенсии и всех титулов. Оставшиеся на службе генералы и офицеры сохранили в душе монархические убеждения, а вышедшие в отставку создали «Испанский военный союз», ставший оплотом реакции. Во главе фашистского мятежа оказался 43-летний генерал Франсиско Франко, которого из-за его низкого роста называли Эль Пекеньо (Коротышка). В 1922 году в звании подполковника Франко стал командиром иностранного легиона «Терсио», созданного по велению испанского короля Альфонса. Выдвижению Коротышки способствовали королева Виктория Евгения и диктатор Примо де Ривера, выбравшие для этой должности маленького и покорного Пако (уменьшительное от Франсиско). В 1925 году в неравной борьбе с восставшими в Марокко под руководством абд-эль-Керима рифами Франко со своим «Терсио» одержал победу, потопив в крови арабское племя, и в возрасте 32 лет стал самым молодым генералом в Испании. Возглавив вскоре академию генерального штаба, Франко превратил ее в очаг воинствующего монархизма. Победу республиканского строя в Испании он встретил враждебно: после выборов в кортесы, состоявшихся в апреле 1931 года, звезда Пако начала тускнеть: он получил скромную должность командира пехотной бригады в родной провинции Ла-Корунья. В 1933 году на выборах в кортесы победила реакция,  усилилось угнетение крестьян и рабочих, что привело к  восстанию горняков Астурии. Подавление восставших было поручено генералу Франко. Под его руководством легион «Терсио», которым теперь командовал друг генерала Хуан Ягуэ, потопил в крови восставших горняков. В мае 1935 года Франко за свои «подвиги» был назначен на высокий пост начальника генерального штаба испанской армии. Год спустя, после победы на выборах Народного Фронта, освобожден от занимаемой должности и направлен для прохождения службы на Канарские острова. После загадочной смерти главного руководителя фашистского мятежа генерала Санхурхо, погибшего в результате авиакатастрофы при возвращении из Португалии в Испанию, Франко при поддержке итальянского диктатора Муссолини и его зятя Чиано, а также влиятельного гитлеровского генерала Кинделана  был избран вождем (каудильо) фашистских сил мятежников. Теперь бывший Эль Пекеньо-Коротышка стал его высокопревосходительством Франсиско Паулино Эрменехильдо Теодуло Франко Баамонте. За ним пошла основная масса реакционных генералов и офицеров испанской армии.  В ночь на 18 июля 1936 года по радиосигналу «Над всей Испанией безоблачное небо» был поднят фашистский мятеж. Против законного правительства республики выступили войсковые соединения и части, обработанные мятежными генералами и офицерами. Оставшиеся верными правительству воинские гарнизоны оказались без офицерского состава. Фашистский мятеж не распространился на часть военно-морского флота и на республиканские военно-воздушные силы, слабые по своему составу и боевой технике, насчитывавшие всего 85 устарелых, большей частью неисправных самолетов. Таким образом, в военном отношении значительный перевес сил оказался на стороне фашистских мятежников, которым начали оказывать всемерную поддержку фашистские правительства Италии и Германии. Нанряженность обстановки в стране росла с каждым днем. В первой половине октября фашистский генерал Мола двумя колоннами мятежных войск начал наступление на Мадрид с севера через горный хребет Гвадаррама, а с юга двигалась колонна генерала Франко, Захватив Толедо и подтянув резервы, мятежники приближались к столице Испанской республики. Имея преимущество в боевой технике, особенно в авиации, фашисты прорвали фронт республиканцев. Над республикой и Мадридом нависла смертельная опасность. Фашистское радио из Севильи, захлебываясь от восторга, оповещало: «Франко вступает в Мадрид!» Газеты сообщали, что уже выбрано место для военного парада. В местечке Алькоркон под Мадридом в конюшнях стоял белый конь, на котором диктатор собирался въехать в столицу Испании. В мадридском соборе был заказан благодарственный молебен по случаю победы. В такой тяжелой обстановке компартия Испании бросила клич: «Мадрид в опасности!» Вечерние газеты в столице пестрели заголовками: «Решительный. час для Мадрида!», «Мадрид должен стать могилой для фашизма!», «Но пасаран!» (Они не пройдут!) Испанские коммунисты подняли на защиту Мадрида все боеспособное население столицы и настояли на создании Комитета обороны Мадрида, взявшего на себя полноту власти и ответственности за его защиту. Двадцать одна тысяча из двадцати пяти тысяч коммунистов Мадрида заняла передовые окопы столицы. Полки рабочей милиции вместе с оставшимися верными республике воинскими частями Мадридского гарнизона ценой героических усилий задержали фашистов на подступах к Мадриду. Вооруженному народу республики удалось отразить первый удар фашистов по Мадриду с севера и юга, но грозная опасность для республики и ее столицы далеко не миновала. Предательскую роль по отношению к Испанской республике сыграла в то время политика Англии, Франции и США. Прикрываясь фиговым листком так называемо-го «невмешательства» в испанские дела, эти страны на деле стали пособниками фашистским мятежникам. В то время как франкисты получали все возрастающую помощь танками, орудиями, самолетами, а с конца 1936 года крупными регулярными соединениями германских и итальянских войск через порты Португалии, Северного Марокко и Гибралтар, консервативное правительство Англии и буржуазное правительство Франции под видом «невмешательства» организовали блокаду Испанской республики. Пограничные отряды Франции получили распоряжение задерживать поезда с закупленным правительством Испанской республики оружием. Прекратился пропуск через франко-испанскую границу потока добровольцев из разных стран мира, спешивших на помощь республиканцам в их войне против фашистов. Под предлогом «любви к миру» Соединенные Штаты Америки отказали республиканской Испании в продаже ей оружия. Таким образом, возник единый фронт империалистических государств и фашистских мятежников. Обстановка в Испании живо привлекла к себе пристальное внимание всего прогрессивного человечества. Возникло мощное движение солидарности с Испанской республикой. В первых рядах его выступил советский народ. Трудящиеся СССР, Центральный Комитет ВКП(б), Советское правительство рассматривали борьбу Испанской республики, ее народа и правительства против фашистской агрессии не как частное дело испанцев, а как общее дело всего прогрессивного человечества. Об этом писала газета «Правда» 16 октября 1936 года. С начала событий в Испании наш советский народ помогал трудящимся республики. В октябре 1936 года газета «Известия» опубликовала следующую сводку: «Всесоюзный Центральный Совет Профессиональных Союзов сообщает, что сбор средств в пользу детей и женщин республиканской Испании, проводимый трудящимися СССР, дал на 27 октября 47 595 318 рублей 31 коп. На собранные средства профсоюзами закуплены и отправлены: Пароходом «Нева» 30 000 пудов масла, 95 000 пудов сахара, 17 000 пудов консервов, 18 000 пудов маргарина, 12 000 пудов кондитерских. изделий. Пароходом «Кубань»: 30 000 пудов муки, 27 000 пудов масла, 61000 пудов сахара, 11 000 пудов копченой рыбы, 250 000 банок консервов. Пароходом «Зырянин»: 135 000 пудов пшеницы, 40500 пудов сахара, 375000 банок мясных консервов, 1250 банок сгущенного молока и кофе. Пароходом «Нева» (вторым рейсом): 1170 пудов пшеницы, 18 000 пудов сала и копченостей, 2900 пудов масла и 235000 банок консервов. Пароходом «Турксиб»: 18 000 пудов муки, 60 000 пудов сахара, 5000 пудов копченой трески, 3000 пудов конфет и печенья, 2000000 банок консервов, 10000 комплектов одежды и обуви, в том числе детские ботинки и пальто, детские костюмы, платья и т. п. Поступление средств в пользу детей и женщин трудящихся Испании продолжается». Наша страна внимательно следила за развитием испанских событий. Советское правительство в октябре 1936 года сделало последнее предупреждение Лондонскому комитету но «невмешательству» о том,.что если военная помощь генералу Франко со стороны Италии и Германии не прекратится, а комитет будет и далее способствовать мятежникам, то Советский Союз воспользуется правом выбора средств для оказания всесторонней помощи народу и законному правительству Испанской республики. Поведение комитета по «невмешательству» ни в чем не изменилось. Позже в своих воспоминаниях председатель Коммунистической партии Испании Долорес Ибаррури напишет: «Кроме оружия, Советский Союз послал нам когорту героев-добровольцев летчиков, танкистов, артиллеристов, военных специалистов. Ежедневно и ежечасно они смотрели смерти в глаза и своей стальной закалкой и бесстрашием в борьбе против превосходящих в несколько раз сил противника служили примером самоотверженности и стойкости для наших молодых бойцов». Когда наша страна начала посылать в республиканскую Испанию оружие и добровольцев, какие только обвинения не выдвигались против СССР на заседаниях комитета по «невмешательству»! Дипломаты фашистских стран говорили о желании Советского Союза прибрать эту страну к рукам, установить в ней «коммунистическое господство», превратить ее в свою заморскую колонию, о намерении, захватив всю Испанию, ударить с тыла по Франции. Выдвигался и ряд других нелепых домыслов. Недруги народа и правительства Испанской республики пытались извратить правду о бескорыстной интернациональной помощи Советского Союза этой стране в тяжелые для нее годы. Фашистские дипломаты — волки в овечьей шкуре, обвиняя во всех грехах нашу страну, в то же время неуклюже пытались оправдать военную помощь своих стран испанским мятежникам. В ход пускался лживый и смехотворный тезис о том, что Италия и Германия делают это ради защиты безопасности своих граждан, проживающих в Испании. Наш читатель вправе задать вопрос: чем же такие «доводы» отличаются от современных попыток США оправдать свои агрессивные действия против небольшой островной страны Гренады и других суверенных государств? Вернемся, однако, к событиям в Испании осенью 1936 года. В один из пасмурных октябрьских дней наша команда отправилась поездом из Москвы в Севастополь. В четырехместном купе я оказался вместе со своими новыми друзьями — лейтенантом Алексеевым, старшим лейтенантом Герасимовым и капитаном Извековым. В вагоне было тепло и уютно, перед нами мелькали дачные подмосковные места, с каждым оборотом колес скорый поезд увозил нас все дальше от родной Москвы. Каждый невольно ощущал в глубине души щемящую грусть и волнение: кто знает, придется ли когда-нибудь вернуться домой? Но вскоре такое настроение исчезло, и все вошло в свою колею. Пассажиры начали втягиваться в дорожную жизнь. Николай Герасимов не давал скучать и грустить друзьям. Он смешил забавными анекдотами на злобу дня, шутками. Помалкивал лишь Михаил Алексеев, он был сумрачен, думая о чем-то своем. Оставил молодую жену накануне родов, хорошо ли она их перенесет, кого родит — сына или дочку? У Алексеева была достаточно веская причина остаться в Москве в связи с семейными обстоятельствами, но он этого не сделал, внял зову совести. Известие о том, что его жена благополучно родила первенца, придет к нему в Испанию позже, а пока он в каком-то трансе... Вскоре наступает тишина, друзья укладываются спать. Они еще долго не уснут, предаваясь беспокойным мыслям об Испании. Мы едем в далекую, неведомую страну — на родину Мигеля Сервантеса, Франсиско Гойи, Диего Веласкеса — великих художников слова и кисти, в страну мужественного народа, едем, чтобы выполнить свой интернациональный долг... В Севастополь наш поезд прибыл вечером. Команда добровольцев направилась в порт, ярко освещенный электрическими огнями. Заканчивал погрузку большой морской транспорт «Карл Маркс». Глубокие его трюмы были заполнены военными грузами. Севастопольские докеры работали быстро, четко, без шума и суеты. Портальные краны с кажущейся легкостью поднимали, разворачивали свои стрелы и спускали в трюмы тюки огромной тяжести. Слышались лишь отрывистые команды: «Вира помалу!», «Майна!» Район порта тщательно охранялся часовыми. Задирали головы, наблюдая некоторое время за погрузкой судна. Многие из нас такую картину видели впервые в своей жизни. — Взгляни, какая громадина этот корабль, высота не менее шестиэтажного дома, а длина почти целый квартал! — Сколько же всякого добра может пойти на дно морское, если фашисты выпустят по транспорту хотя бы одну торпеду, — задумчиво произносит Алексеев. — Типун тебе на язык, Миша, не накликай беду. Авось доплывем чин по чину,— отзывается Николай Герасимов. И вот команда поднимается на борт. Слышен иностранный говор, певучее произношение незнакомых слов, моряки-испанцы красят трубы корабля, надраивают палубу, укладывают кольцами толстые морские канаты, чистят медные детали. Легкой морской походкой, тенью проскальзывают и куда-то исчезают лица судовой команды. Моряки заняты своими делами, им некогда обращать внимание на прибывших пассажиров. Старший команды Яков Извеков куда-то вызван и, возвратившись, дает распоряжение собраться всем в кают-компании. По трапу поднимается и направляется в кают-компанию пожилой человек в кожаном пальто-реглане. Держится уверенно и непринужденно, осматривая усталыми глазами собравшихся. Во всем его облике чувствуется интеллигентность, ум и воля. От него ожидаются какие-то особые слова, но говорит он просто, каждое его слово проникает в сознание людей. — Товарищи! — обрашается он к нам.— Вы знаете, куда и зачем едете. Я имею поручение Центрального Комитета нашей партии и Советского правительства проводить вас в дальний путь и пожелать успехов в предстоящих делах. В этот путь вы отправляетесь не по приказу, а по своей доброй воле. Мы глубоко уверены, что вы с честью и достоинством будете представлять нашу Родину, советский народ за рубежом и, несомненно, выполните интернациональный долг помощи трудящимся Испании в их героической борьбе против фашизма. Наша страна, одна из немногих, решила оказать помощь республиканской Испании, но у нас имеется лишь один путь — море. Этот путь не безопасен, мы говорим вам об этом, дорогие товарищи, не скрывая суровой действительности. Вы, надо полагать, знаете из газетных сообщений о фактах морского разбоя подводных лодок и военных кораблей так называемой «неизвестной принадлежности». Нами будут приняты соответствующие меры для обеспечения безопасности вашего ответственного рейса. Но никто не может дать гарантии его полной безопасности. Все может случиться во время длинного морского пути... Вот почему я обращаюсь к тем из вас, кто, может быть, передумал отправиться в Испанию. Считаю необходимым также разъяснить, что ваша командировка в эту страну далеко не туристическая, вам это, очевидно, разъясняли на личной беседе у товарища Берзина, который скоро тоже прибудет в Испанию. Там идет самая настоящая современная война, гибнут люди. У вас есть еще время подумать, а следовательно, есть возможность покинуть это судно. Сейчас мы сделаем для этого небольшой перерыв. ...Мы расходимся, вопросительно поглядывая друг на друга: неужели кто-то из нас пойдет за чемоданом, а затем на выход? Время пятнадцатиминутного перерыва кончилось. Перекличка. Все на месте. На строгом, сосредоточенном лице человека, который вел с нами последний напутственный разговор, появляется добрая улыбка, и мы снова слышим его голос: — Спасибо, товарищи, мне остается теперь пожелать вам счастливого пути, спокойной морской дороги и благополучного возвращения на Родину,— он смотрит на часы, делает прощальный поклон и выходит из кают-компании, провожаемый дружными аплодисментами отъезжающих. Проходит еще несколько минут. Заработали мощные судовые двигатели, за кормой вскипела вода, и тяжело нагруженное судно медленно отплыло от берега. Оставшиеся на пирсе люди приветственно машут вслед ему руками. Морской транспорт, постепенно увеличивая скорость, покидает Севастополь и берет курс к берегам далекой Испании. Старший команды добровольцев обходит каюты и доводит до всех инструкцию о порядке действий на случай перехвата или торпедирования нашего судна фашистами в море. В этом случае судно должно быть затоплено вместе с грузом. Перед этим мы вместе с судовой командой погружаемся на спасительные шлюпки. Паники не должно быть никакой. О потоплении позаботятся соответствующие люди, у них на этот случай имеется особая инструкция. При захвате в плен фашистами каждому из нас надо сохранить выдержку и вести себя с достоинством. Этими словами Извеков заканчивает ознакомление нас с инструкцией. — Все ясно, товарищи? — Ясно! — гудят наши голоса. Каждый мысленно представляет всю эту процедуру в холодном открытом море... Прошло несколько суток морского неспокойного пути. Идем осторожно, избегая по возможности оживленных морских путей. Прошедшей ночью наше судно остановилось, мы это почувствовали по заглохшему шуму двигателей. Выйдя на палубу, увидели, как преображается наш транспорт: моряки перекрашивали трубы, палубные надстройки. Под утро маскировочные работы были закончены, якорь поднят. Наш путь продолжался. В Средиземное море вошли в напряженном ожидании непредвиденных событий. Море штормило. Огромные волны перекладывали судно с борта на борт. От качки страдали не только мы, сухопутчики, но и бывалые моряки, что было видно по их посеревшим, усталым лицам. Мы же с желто-зелеными физиономиями лежали, вытянувшись на койках, борясь с морской болезнью, выматывавшей все внутренности. Когда же шторм стихал и море успокаивалось, пассажиры собирались в кают-компании, делились впечатлениями о самочувствии, старались определить, где находится наше судно, какое расстояние остается еще до берегов Испании. Чем спокойнее становилось море, тем опаснее была морская обстановка, тем вероятнее встреча с военными кораблями врага. Такая встреча не сулила ничего хорошего. А фашисты были уже недалеко: проходили мимо берегов Италии... Мы миновали опасный район в Тунисском проливе, в котором было наиболее вероятным нападение фашистов на наш морской транспорт. В последнюю ночь, где-то на траверзе Балеарских островов, занятых фашистами, наше судно было окружено неизвестными военными кораблями. В зловещей тишине силуэты быстроходных эскадренных миноносцев обошли два раза вокруг нашего транспорта и стали по обеим его сторонам. Напряжение людей на судне с каждой секундой нарастало. Мы приготовились к худшему и ждали лишь команды нашего старшего, ничем наружно не выдавая своего волнения. Но вот с одного из ближайших военных кораблей раздался в мощный рупор громкий возглас: «Вива република эспаньола!», «Вива Русиа Совьетика!». На судне радостное оживление, огромное напряжение людей сменилось ликованием. Выяснилось, что эсминцы республиканского морского военного флота вышли в расчетное время навстречу нашему морскому транспорту и встретили его в самом опасном районе Средиземного моря. Они сопровождали наш корабль до конечного пункта назначения. Оставалось еще полсуток пути. Настроение у всех приподнятое, чувствуем себя в полной безопасности под надежной защитой военных кораблей. Слева по борту вырисовываются очертания берега Африки. Лазурное Средиземное море с рассветом под лучами солнца заиграло всеми красками... К исходу последних суток морского пути наш транспорт вошел в порт Картахену на юго-востоке Испании. Более двадцати столетий эта прекрасная естественная гавань служила укрытием для торговых и военных кораблей. Отсюда знаменитый полководец Ганнибал в 218 году до нашей эры предпринял свой поход против Рима и нанес поражение римским войскам при Каннах. С верхней палубы корабля в золотистых лучах заходящего южного солнца был виден живописный город-порт. Открывавшийся пейзаж имел необычный для нас, новичков, розоватый колорит. На набережной Картахены виднелись толпы людей, слышались звуки оркестра. Испанцы, ликуя, вышли приветствовать экипаж прибывающего из Советского Союза морского транспорта с бесценным грузом, так необходимым для республики. Мужчины салютуют поднятыми вверх руками, женщины бросают на борт нашего корабля цветы, раздаются громкие возгласы. — Вива Русиа Совьетика! Вива република эспаньола! — нас охватывает радостное чувство: несмотря на опасный морской путь, благополучно прибыли к берегам Испании. Быстро наступили сумерки, затем темнота, с моря повеяло прохладой, но оттуда же послышались сначала слабые, а затем все усиливающиеся звуки авиационных моторов. Люди с набережной начали разбегаться, стали слышны крики «Авионес! Авионес!». Раздались выстрелы отдельных зенитных орудий — это попытка слабой противовоздушной обороны порта отразить воздушное нападение вражеской авиации, прилетевшей с Балеарских островов. В воздух устремились сигнальные ракеты, чьи-то предательские руки пытаются обозначить место прибывшего под разгрузку морского транспорта. Бомбы с пронзительным воем падают и взрываются рядом с судном. Налет фашистской авиации длится около трех часов, волны бомбардировщиков через равные промежутки времени сменяют друг друга. Отбомбившиеся самолеты улетают на аэродромы, а на их место прибывают новые. В порту появились жертвы, санитарные машины не успевают подбирать убитых и тяжело раненных людей, район порта затянут дымом пожаров, разрушены до основания портовые сооружения. Но наше судно осталось невредимым, уничтожить его фашистам не удалось. Это не помешало им на следующий день в очередной передаче оповестить по радио весь мир о потоплении в порту Картахена крупного морского транспорта с военным грузом, прибывшим из Советского Союза. ...Вот мы и на долгожданной земле Испании. Ранее нам ее образ представлялся по произведениям русских классиков — поэтов и композиторов. Нам виделась Испания пушкинского «Каменного гостя», «Арагонской хоты» Глинки, «Испанского каприччио» Римского-Корсакова. Теперь мы убедились, что Испания не только страна субтропиков, благодатного климата, пылких Кармен, темпераментных исполнителей серенад и неистовых тореадоров. Мы убедились, едва ступив на землю Испании, что это страна, в которой романтика уступает теперь место потокам людской крови, предсмертным стонам умирающих людей. Как только забрезжил рассвет, судовая команда и портовые рабочие приступили вместе с нами к разгрузке морского транспорта. Вечером того же дня, по распоряжению представителя советского консульства в Картахене, поездом отправились в Альбасете, где нас ожидал Дмитрий Александрович Цюрупа. В жестком вагоне поезда, преодолев за ночь двухсоткилометровый путь, мы ранним утром подъезжалн к железнодорожной станции, Погромыхивая на рельсовых стыках, поезд замедлил ход, подкатил к дебаркадеру и, звякнув буферами, остановился. Через минуту-другую из вагона вышли молодые люди, одетые в однотипные штатские костюмы. По нашему внешнему виду и выправке нетрудно было догадаться о том, что мы люди военные. Подошел одетый в штатский костюм, но также с военной выправкой молодой мужчина и, широко улыбаясь, произнес громко по-испански: — Салюд, компаньерос! — а затем тихо по-русски: — Привет, товарищи! Кто из вас будет Извеков Яков Егорович? — Я Извеков, — шагнул вперед наш старший команды, протягивая руку незнакомцу для приветствия. Пожимая руку и продолжая улыбаться, незнакомец произнес: — Моя фамилия Цюрупа, зовут Дмитрием Александровичем. В Альбасете я исполняю обязанности помощника советского военного атташе. Автобус для вас у выхода из вокзала. Прошу следовать за мной. Громко разговаривать не рекомендую, русская речь на улице нежелательна, шпионов здесь полно. Просторный служебный автобус тронулся через несколько минут. Облик испанского города, впервые нами увиденного после Картахены, был необычен: узкие улицы, в их тени можно укрыться от знойных в летнее время солнечных лучей. Островерхие католические церкви, словно пики, вонзались в небо. Улицы города заполнены транспортом: рядом со сверкающими лаком лимузинами медленно двигались запряженные мулами и ослами двухколесные арбы. Среди толп народа преобладали люди, одетые в защитную одежду военного покроя. На площади, у мрачного здания арсенала, в стенах которого хранилось закупленное в разных странах стрелковое оружие, шли строевые занятия с бойцами интернациональных бригад, рядом с арсеналом в тирах производились учебные стрельбы из винтовок и пулеметов. Ранее тихий и мирный провинциальный, типично испанский город теперь превратился в военный лагерь. Пробившись с трудом через улицы и закоулки, автобус доставил нас на тихую загородную калле де Сан-Антонио. В трехэтажном особняке, покинутом его бывшим владельцем-богачом, за высокой каменной стеной располагалось представительство советского военного атташе, именовавшееся жителями города «Эмбахада руса» (русское посольство). — Здесь, товарищи, вы будете находиться до отправки на фронт, — сказал нам Дмитрий Александрович Цюрупа. — Располагайтесь, завтракайте, устраивайтесь, отдыхайте, а несколько позже побеседуем. Дмитрий Александрович Цюрупа — тридцатилетний мужчина с правильными чертами лица, русыми волосами и большими выразительными глазами, держался с нами просто, без апломба, свободно говорил со своим переводчиком по-английски. Он тепло и радушно принял нас под свою опеку. Сын известного партийного и государственного деятеля нашей страны, Александра Дмитриевича Цюрупы[1 - А. Д. Цюрупа с 1918 по 1925 год занимал посты наркома продовольствия, заместителя Председателя Совнаркома, председателя Госплана, с 1925 по 1928 год — наркома внешней и внутренней торговли СССР. Он был соратником Владимира Ильича Ленина.], капитан Цюрупа был воспитанником военной школы имени ВЦИК, а по роду оружия — кавалеристом. Вместе с ним на одном курсе учился Александр Родимцев, который рассказывал о нем как о человеке большой души. Бывшие кремлевские курсанты, говорил нам позже Саша Родимцев, помнили Цюрупу как отличного товарища по службе и учебе. Он выделялся среди сверстников рассудительностью, скромностью, чувством такта и верностью в дружбе. После завтрака и короткого отдыха мы собрались для ознакомления с местными условиями, с обстановкой в Альбасете и предстоящей работой. — Друзья мои,— начал Дмитрий Александрович,— все вопросы, связанные с вашим пребыванием в Альбасете, вплоть до отправки на фронт, будут решаться через меня. Наши отношения друг с другом я представляю как подлинно товарищеские, но с полным соблюдением воинской дисциплины. Здесь, за рубежом, мы не должны забывать о том, что являемся коммунистами, советскими людьми. Законом нашей жизни должны стать прежде всего добросовестность, честность, товарищеская взаимопомощь. А теперь скажу несколько слов об Альбасете в наших задачах. Здесь находится центр формирования и боевой подготовки интернациональных бригад. Сюда с большими трудностями прибывают антифашисты из разных стран мира. В своем подавляющем большинстве это сугубо штатские люди, никогда не державшие винтовку в руках, не умеющие обращаться с ручной гранатой, рыть окопы, применяться к местности и так далее. Наша задача обучить их стрельбе из винтовок, пулеметов, начальной строевой подготовке, действиям в составе отделения, взвода, роты и батальона. Иными словами — в короткий срок превратить сугубо штатских людей в полноценных бойцов для отправки на фронт. Завтра с утра вы приступите к выполнению обязанностей военных инструкторов, а через две-три недели вместе с подготовленными вами здесь интербригадами поедете на Центральный (Мадридский) фронт. Сами понимаете, товарищи, сколь сложна и ответственна наша задача. — В Альбасете,— знакомил с,обстановкой Дмитрий Александрович, — размещена правительственная комиссия во главе с председателем кортесов Мартинесом Барио, которая занимается реорганизацией народной милиции в регулярную республиканскую армию. Здесь же находятся члены руководства коммунистических партий Италии, Франции, Германии, Англии, Соединенных Штатов и других стран. Вы можете встретить наших известных журналистов и писателей Михаила Кольцова, Илью Эренбурга, американского писателя Эрнеста Хемингуэя. Их в первую очередь интересует ход подготовки интернациональных бригад, готовность к боям за Мадрид. Цюрупа сообщил нам, что в Альбасете действует один из опытнейших специалистов-советников Павел Иванович Батов, под руководством которого уже приступили к работе в учебном центре прибывшие несколько дней тому назад Александр Родимцев, Иван Татаринов. Артиллерист Николай Гурьев находится в Альмансе в распоряжении главного советника республиканской артиллерии Николая Николаевича Воронова. Сообщено было о ходе подготовки советскими танкистами интернациональных подразделений танковой бригады в Арчене под руководством советского добровольца Д. Г. Павлова. Здесь, на подступах к Мадриду, успели уже проявить беспримерный героизм советские танкисты под руководством Поля Армана (капитана Грейзе). Отряд республиканских танков в составе 15 боевых машин выступил против 15 тысяч «регулярнос», среди которых было много наемников, озверелых марокканцев. «Пятнадцать против пятнадцати», — невесело сказал капитан Грейзе. В боях под Сесеньей он впервые в истории своего рода войск предпринял танковую дуэль с итальянскими «ансальдо». В жестоком и неравном бою с фашистами, презирая смертельную опасность, советские танкисты проявили подлинный героизм и бесстрашие. Командир взвода Семен Осадчий совершил первый танковый таран. С ходу врезавшись в итальянский танк «ансальдо», он смял его и столкнул в ущелье. Вражеская бутылка с воспламененным бензином разбилась о командирский танк Т-26. Растекающееся пламя грозило сжечь заживо командира отряда Грейзе, механика-водителя Леонида Мерсона, башнера Федора Лысенко. Выскочив из горящего танка, все они чудом остались живы, пересели в другие танки и продолжали бой с фашистами. Шестнадцать часов провели в танках, громящих врага, советские танкисты. Отряд бесстрашного «танкисто русо» уничтожил около восьмисот фашистов, раздавил несколько итальянских «ансальдо», двенадцать орудий, много автомашин, нарушил связь противника, дезорганизовал управление его действиями. О дерзком рейде танкового отряда Грейзе восторженно отозвалась республиканская пресса Испании и прогрессивная мировая печать. О героизме танкистов Грейзе давал яркие репортажи писатель Михаил Кольцов. С брони танка Поля Армана снимал исторические кадры боев в Испании кинооператор Роман Кармен. В ноябрьские дни 1936 года, когда мятежный генерал Франко хотел «ознаменовать» день русской революции штурмом Мадрида, взятием его с помощью «пятой колонны»[2 - Фашисты, наступавшие на Мадрид четырьмя колоннами, заявили, что в Мадриде у них имеется «пятая колонна», имеющая задание заниматься диверсиями, шпионажем, убийствами из-за угла и т. п.], танкисты капитана Грейзе патрулировали на улицах испанской столицы, охраняли места, где выступала Долорес Ибаррури. О подвигах Поля Армана впоследствии писали в своих воспоминаниях Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский, генерал армии П. И. Батов, генерал-полковник А. И. Родимцев. Здесь я считаю необходимым рассказать, что знаю о легендарной личности советского танкиста Поля Армана. Поль Арман, он же капитан Грейзе... «Национальность — латыш»,— писал он в анкете. Однокурсники Армана по Московскому пехотному училищу, а затем и по Военной академии имени М. В. Фрунзе были крайне удивлены, узнав, что их товарищ, кроме латышского, а также языка революции — русского, владел еще французским, немецким, английским, литовским. Арман навсегда связал свою жизнь с Красной Армией. Вместе с новыми друзьями он ехал в числе первых советских танкистов-добровольцев в Испанию со словами светловской «Гренады»: Я хату покинул Пошел воевать, Чтоб землю в Гренаде Крестьянам отдать Прощайте, родные! Прощайте, семья! «Гренада, Гренада, Гренада моя!» Впоследствии Поль Арман — первый наш танкист, удостоенный высокого звания Героя Советского Союза за боевые действия в боях с фашистами в Испании. В годы Великой Отечественной войны полковник Арман в боях с фашистами пал смертью храбрых. Знакомя нас с обстановкой под Мадридом, Цюрупа рассказал, что фашисты подошли непосредственно к ближним окраинам города. Их атаки с целью овладеть столицей следовали одна за другой. Участки городского парка Каса-дель-Кампо переходят из рук в руки, ожесточенные бои ведутся у моста Принцессы, Толедского моста и в районе Карабанчеля. Атаки фашистов отбиваются с большими для них потерями. Беззаветно, героически сражаются на подступах к Мадриду бойцы республики и интернациональных бригад, не раз прибегая к штыковым атакам. Артиллерия и авиация фашистов, получая подкрепления из Италии и Германии, днем и ночью бомбардируют Мадрид, разрушая жилые кварталы, больницы, музеи, уничтожая мировые шедевры искусства. Фашисты поставили своей задачей стереть с лица земли сопротивляющийся Мадрид, сломить боевой дух республиканцев. Защитники Мадрида героически отстаивают столицу, наносят по врагу контрудары и совершают контратаки.   В настоящее время противник, не добившись решающего успеха, топчется на месте, его продвижение остановлено. В боях с фашистами под Мадридом покрыл себя славой Пятый Коммунистический полк (Кинто рехимьенто), остановивший яростные атаки фашистов на южной окраине столицы в районе Карабанчеля. Этим полком командует бывший каменотес Энрике Листер. В заключение нашей встречи Дмитрий Александрович поставил каждому из нас задачу. Яков Извеков направляется в Альмансу в распоряжение главного военного советника республиканской артиллерии Николая Николаевича Воронова. Михаил Алексеев, Николай Герасимов и Иван Татаринов будут работать совместно с Александром Родимцевым. Мне предстоит восстановить боеспособность единственной испанской зенитной батареи, предназначенной для прикрытия Альбасете и аэродрома в пригороде Сан-Клементе. В учебном центре большим душевным подъемом, с полной отдачей сил советские добровольцы-инструкторы начали обучать бойцов для фронта. Мы мирились с большими трудностями: не хватало переводчиков, сказывался различный уровень развития многонационального состава солдат. В таких условиях единственным выходом из положения являлась методика инструктора Александра Родимцева (Павлито). Павлито обучал бойцов, используя не более десятка общеупотребительных испанских слов, мимику, жесты и показ. Пример его стали подхватывать. Как ни удивительно, но обучаемые и инструкторы при таком способе общения прекрасно понимали друг друга. Сложнее было с обучением испанских зенитчиков: язык жестов не мог быть в полной мере применим ввиду специфики коллективного вида оружия, различного по своему устройству и боевому назначению. Учитывая это, Цюрупа на зенитную батарею повез меня с переводчицей (назовем ее Женей). Нас приветливо встретил командир батареи сержант Аугустино Эрнандес (офицеры-зенитчики, хорошо знавшие свое дело, перешли на сторону фашистов, и Эрнандес был избран батарейцами своим командиром). Цюрупа сообщил о цели нашего прибытия: оказать ему помощь в подготовке батареи к выполнению боевой задачи. — Магнифико! (прекрасно!) — радостно произнес Эрнандес. — К выполнению боевой задачи батарея совсем не готова. Почему? Мешают анархисты, отвечающие на мои команды и распоряжения «Пошел ты к черту!». Ведь я всего-навсего младший командир. У меня не хватает опыта, знаний и умения командовать батареей. Так что помощь мне очень необходима. — Помогать вам будет теньенте (лейтенант) Мигель, знакомьтесь! — сказал Цюрупа, и мы дружески пожали друг другу руки. Ответы командира батареи о состоянии подразделения были неутешительными: батарея личным составом недоукомплектована, часть анархистов ушла домой и не вернулась, из шести орудий среднего калибра исправны только два, остальные нуждаются в ремонте, а специалистов нет. — Каков состав бойцов батареи по партийной принадлежности, к какой партии принадлежите вы? — поинтересовались мы. — Половина личного состава — анархисты, 20 человек принадлежат к республиканской партии, 15 коммунистов. Я — беспартийный, но тяготею к коммунистам. Картина состояния зенитной батареи довольно неприглядная, подумалось мне. Полное отсутствие какой-либо воинской дисциплины, никакой боевой готовности. Батарее срочно требуется доукомплектование личным составом, среди которого должна быть создана партийная прослойка из коммунистов. Необходима техническая помощь, нужно укрепление дисциплины, требуется организация усиленной боевой учебы по специальности. Прикинув в уме план работы, доложил его Цюрупе. Дмитрий Александрович вечером того же дня слушал меня. В его больших серых глазах внимание, сосредоточенность, он уточняет некоторые данные о зенитной батарее, делает пометки в своем блокноте и говорит: — Мигель, завтра утром едем с тобой в штаб формирования интербригад, буду просить пополнение для зенитной батареи из числа коммунистов, а также специалистов по ремонту боевой техники. — Дмитрий Александрович, а как же будет решен вопрос о переводчице? — Переводчицу тебе выделю на небольшой срок, быстрее сам овладевай испанским языком. Через две недели переводчицы нам будут нужны на Мадридском фронте для работы с военными советниками. Цюрупа встретился с начальником штаба формирования интернациональных бригад итальянцем Барнетто, бывшим политэмигрантом, долгое время проживавшим в Москве. Барнетто с пониманием отнесся к просьбе Цюрупы и в тот же день направил к зенитчикам 25 коммунистов, знавших испанский язык, а также специалистов по ремонту артиллерийской боевой техники. Возвратившись в свою резиденцию, Дмитрий Александрович вызвал меня и, удовлетворенно улыбаясь, сказал: — Получай, Мигель, в штабе формирования интербригад пополнение и приступай к работе. Как можно быстрее восстанавливай боеспособность испанской зенитной батареи. Позаботься в первую очередь о прикрытии в скором времени прибывающих на аэродром в Сан-Клементе бомбардировщиков. Только не заводи с Женей всяких там штучек, это может помешать делу... — Дмитрий Александрович, не будет никаких «штучек», не время для этого. Да и человек я женатый, дома — семья. В тот же день новое пополнение влилось в состав испанской зенитной батареи. Посоветовавшись с командиром, мы решили провести общее собрание личного состава, чтобы обсудить с бойцами положение дел на батарее. После ужина на собрании выступил Эрнандес. Он сказал: — Надо послушать камарада русо, теньенте Мигеля. Он будет нас учить, а мы должны делом ответить на его помощь. — Друзья,— обратился я к собранию,— хотелось, чтобы вы видели во мне вашего искреннего друга и товарища. Будем вместе учиться сбивать фашистские самолеты. Нам предстоит ежедневно упорно и настойчиво учиться действовать у орудий и приборов, привести в порядок боевую технику, хорошо ее беречь. Но прежде всего надо укрепить дисциплину, беспрекословно, быстро и точно выполнять команды, приказания и распоряжения своих командиров. Я готов в любое время дня и ночи работать вместе с вами и надеюсь, что вы примете меня в свой боевой коллектив. Вива република эспаньола! Прикомандированная к испанской зенитной батарее переводчица Женя доводит до собрания смысл моего краткого выступления. Бойцы восторженно кричат: «Вива Русиа Совьетика! Вива република эспаньола!» Аугустино Эрнандес предлагает бойцам высказаться. Все они хотят говорить. Выступления разноречивы: анархисты согласились, что хорошо бы научиться стрелять по самолетам фашистов, но при чем тут дисциплина? Дисциплина — это зло, мы за «либертарную» — свободную анархию, за свободные действия свободного народа, а дисциплина нужна коммунистам и еще кому угодно, только не нам. Мы против всякой дисциплины! Вновь прибывшие в батарею коммунисты горячо спорили с анархистами, приводили убедительные примеры, когда из-за недисциплинированности на их глазах погибали люди, проигрывали бой. Анархисты отстаивали свою точку зрения, ссылаясь на своего идейного вождя Буонавентуро Дурутти, который не признавал никакой дисциплины, хотя храбро сражался против фашистов. Прошу еще раз слова. Обращаясь к бойцам, рассказываю, какое значение имела дисциплина для победы Красной Армии в годы гражданской войны. Привожу им в пример народного героя Василия Чапаева, который любил своих бойцов, как отец, но требовал от них железной дисциплины, без которой невозможна победа над смертельным врагом. Переводчица, излагая суть выступления, зажглась внутренним огнем. Оказалось, что Женя была не только хорошей переводчицей, но и отличным пропагандистом... Выступления закончены, предлагается принять решение: немедленно приступить к регулярным занятиям по огневой подготовке, начать незамедлительно ремонт боевой техники, считать преступлением невыполнение приказаний и распоряжений командиров. Голосуем. За предлагаемое решение — большинство бойцов батареи, против — анархисты. Не по душе им дисциплина! Надо все же надеяться, что они подчинятся решению большинства. Однако первая попытка реализовать решение успехом не увенчалась. Анархисты упрямо продолжали свое неповиновение, демонстративно не явились на огневую позицию по сигналу «Воздушная тревога». Обстановка в батарее продолжала оставаться нетерпимой по вине анархистов. Что делать? Идти ли по пути дальнейших уговоров и агитации или принимать более решительные меры, но какие? Страна и ее обычаи мало пока знакомы, не наломать бы дров... Хотелось посоветоваться с Цюрупой, но он уехал с Николаем Николаевичем Вороновым в Мадрид. Обстановка там все более усложнялась. Тогда, в дни пребывания в Альбасете, моим друзьям-соотечественникам еще не были известны многие детали боев за Мадрид. Ожидать возвращения Цюрупы в скором времени не приходилось. Надо принимать решение самостоятельно, на свой риск, руководствуясь классовым чутьем. С согласия командира батареи я предложил посоветоваться с коммунистами, как изменить положение дел с дисциплиной. Теперь, с получением нового пополнения, их было сорок человек — больше половины личного состава. На них и предстояло опереться. Но как сломать сопротивление анархистов, как укрепить батарейный коллектив, пораженный ржавчиной неповиновения? Так был поставлен вопрос перед коммунистами. — Давайте расстреляем хотя бы одного, самого злостного анархиста за нарушение решения батарейного собрания,— предложил один из вновь прибывших коммунистов.— Если надо, я выполню это поручение и рука у меня не дрогнет. Сейчас идет война с фашистами не на жизнь, а на смерть, и кто противится народу, его интересам, тот должен быть беспощадно уничтожен,— добавил он. — Как думают остальные компаньерос? — задаю вопрос коммунистам. — Мы думаем так, как сказал камарада Хосе. Сколько можно нянчиться с анархистами? — Компаньерос, мое предложение такое,— обратился я к партийцам.— Объявить всему личному составу, особенно анархистам, что впредь за неповиновение и невыполнение команд, приказаний и распоряжений виновные будут отчисляться из батареи и предаваться военно-полевому суду. Одобрительный гул голосов, аплодисменты говорили о согласии батарейного актива. — Если и на этот раз анархисты не явятся на построение,— предложил я,— то надо выделить надежных людей, которые силой заставят их выполнить команду. Минут через пятнадцать батарея в полном составе, включая анархистов, стояла в строю. Командир назвал фамилии нескольких наиболее активных демагогов-анархистов, которым приказал выйти из строя, объявил им, что они списываются из состава бойцов батареи и могут пойти к черту и вообще на все четыре стороны, будучи злостными нарушителями дисциплины, а остальных анархистов предупредил, что по принятому на батарейном собрании постановлению впредь они будут предаваться военно-полевому суду за нарушение дисциплины и неповиновение командирам. Громкими возгласами «Оле!» (браво), «Вива диссиплина революционариа!» батарейцы дружно поддержали своего командира. С этого дня в жизни подразделения наступил решительный перелом: были отремонтированы неисправные орудия, начались систематические тренировки по огневой службе, занятия по изучению боевой техники, строевой подготовке. Моей деятельной помощницей оказалась переводчица Женя. Она выполняла со всем старанием не только свои прямые обязанности, но и учила меня испанскому языку в короткие перерывы между моими занятиями с бойцами. Изменилось и поведение анархистов: теперь по сигналу «Воздушная тревога» они быстрее всех бежали на огневую позицию и беспрекословно выполняли все приказания. Все это, однако, не проходило гладко и безболезненно. Приходилось преодолевать укоренившиеся среди людей привычки, внутреннее сопротивление анархиствующих элементов, требовались терпение, большая выдержка при обучении хотя и добросовестных, но малограмотных бойцов. Надо было готовить и командира батареи, который имел слабую военную и специальную подготовку. Весьма осторожно, не задевая их чувства собственного достоинства, я старался отучить людей от легкомысленных взглядов на боевую готовность. Стоило, например, известных усилий убедить командира батареи в необходимости круглосуточного дежурства боевых расчетов на огневой позиции. У меня с Аугустино Эрнандесом с первого дня установились хорошие, товарищеские отношения, и я повел с ним деликатный разговор о боевой готовности. На мое предложение об организации круглосуточного боевого дежурства командир батареи ответил, что людям нельзя круглые сутки не спать, что здесь, в Альбасете, не фронт, а тыл, пока фашистские самолеты сюда долетят, батарея успеет подготовиться к их встрече огнем и обойдется без круглосуточнoro дежурства. — Ну, хорошо, компаньеро Аугустипо, может быть, ты и прав,— повел я с командиром батареи дипломатический разговор.— Но давай возьмем карандаш, листок бумаги, сделаем небольшой расчет и определим, каким временем будет располагать твоя батарея, если фашистские самолеты полетят сюда с ближайших к нам аэродромов, скажем, из Кордовы. — Согласен, давай считать, — ответил Аугустино и, посмотрев на карту, добавил: — До Кордовы будет 200 километров. — Это по кривой, а по прямой линии всего 160,— ответил я ему. — Если самолеты фашистов летают со скоростью 360 километров в час, то, чтобы им подойти к зоне огня твоей батареи (восемь километров от огневой позиции), потребуется 25 минут, верно? Аугустино сосредоточенно, послюнив огрызок карандаша, отнимает от 160 цифру 8, остаток делит на число километров, преодолеваемых самолетом противника в одну минуту, и, получив результат, отвечает мне: «Да, конечно!» — А теперь, Аугустино, посмотри, что получается: твои наблюдательные пункты, выдвинутые вперед на 8 — 10 километров, услышат шум моторов самолетов противника примерно за 25 километров. Следовательно, о подходе самолетов к зоне огня они могут оповестить твою батарею не ранее чем за три минуты, верно? — Эрнандес подсчитывает в уме, нахмурив брови, а затем говорит: «Верно!» — Это мы с тобой выяснили, Аугустино. Теперь давай определим, успеют ли твои бойцы и ты сам подняться по тревоге, прибежать на позицию, снять чехлы с орудий и приборов, вынуть снаряды из ящиков и выполнить все операции по подготовке первого залпа по самолетам врага? — Нет, конечно, не успеют. Но что делать, Мигель? Нельзя же людям не спать и круглые сутки дежурить на позиции! — Аугустино, люди твои будут спать, отдыхать, принимать пищу и все прочее до сигнала воздушной тревоги, а у орудий пусть дежурят по очереди два-три бойца в каждом боевом расчете. С объявлением воздушной тревоги дежурные номера боевых расчетов снимают чехлы орудий и приборов, подготавливают снаряды, За это время основной состав батареи прибывает по тревоге на позицию и по твоей команде открывает огонь. Может, ты, Аугустино, видишь лучший вариант? — Не вижу, Мигель, ты меня убедил, пусть будет так, как ты предлагаешь, я согласен. Батарейцы считали меня уже своим человеком в коллективе. Жил я а одном из боевых расчетов, ел их пищу — маисовый хлеб, вареные бобы, тушеное мясо, постоянно общался и как бы слился с простыми людьми Испании, познавал их душу, нравы и обычаи, убеждался в их жгучей ненависти к фашистам. — У меня фашисты зверски замучили брата в Толедо,— говорил один из бойцов. — Мою семью фашисты убили в Карабанчеле,— делился другой. После каждого налета фашистской авиации оставшиеся в живых люди, извлекая из-под развалин разрушенных жилых домов трупы своих родных, с болью и душевными муками посылали проклятья фашистам. Вдовы, потерявшие погибших на фронте мужей, облачались в глубокий траур... К большому огорчению пришлось мне расстаться с переводчицей Женей (бойцы звали ее сеньорита Эухения). Она была прекрасной помощницей. По возвращении из Мадрида Цюрупа отозвал ее для выполнения очередного задания, связанного с отправкой на Мадридский фронт интербригады генерала Лукача. — Жаль мне расставаться, — сказала переводчица.— И с батареей и с тобой, Мигель, привыкла я к работе здесь, ну, и к тебе тоже... — За твою работу, дорогая Женя, за все, чем ты помогала, сердечно благодарю, встретимся с тобой, вероятно, где-нибудь на фронте, а теперь разреши обниму по-братски. Отъезд Жени ускорил преодоление мной «языкового барьера». Приходилось рассчитывать на свои собственные силы. Вначале путался в словах, выражениях, ошибался в произношении, что очень смущало. Но бойцы-испанцы и вида не подавали, что замечают погрешности в разговорной речи. Они деликатно поправляли меня, подсказывали, как лучше выразить ту или иную мысль. Аугустино, видя мои старания, подбадривал: — Мигель, ту эрэс каси эспаньол (ты уж почти испанец). Завышенная оценка успехов в овладении испанским языком тем не менее была приятна. Дела на зенитной батарее налаживались. Мы провели учебно-боевую стрельбу, выявили недостатки в огневой подготовке зенитчиков и постепенно устраняли их. Зенитчики впервые почувствовали, что такое боевой выстрел, залп. Вспомнился подмосковный зенитный лагерь, родимая 12-я батарея... Эх, сюда бы ее! Во второй половине декабря испанская зенитная батарея получила свое первое боевое крещение. Ее наблюдательные пункты сообщили о приближении с северо-запада четырех фашистских самолетов «Капрони-101». Они шли на высоте 2000 метров. Цель вошла в зону огня, батарея изготовилась. Определены высота и скорость, наводчики прибора управления огнем держат головной самолет врага в перекрестьях оптических визиров, подается последняя команда: — Точнее наводку! Дружнее залп! Батарея, огонь! Одновременный залп шестиорудийной батареи сотрясает окрестность, разрывы зенитных снарядов появляются в районе цели. Самолеты противника быстро набирают высоту, меняют курс полета, увеличивают скорость и спешат освободиться от смертельного груза, боясь подорваться на своих бомбах, которые падают далеко от города и аэродрома, взрываясь на маисовом поле. Разгрузившись, фашистские бомбардировщики выходят из зоны зенитного огня и берут курс на свои аэродромы. Зенитчики обрадованы первыми результатами боевой стрельбы по реальной воздушной цели. Они почувствовали уверенность в силе своего оружия. Одолевающие их чувства бойцы выражают тем, что подбрасывают командира батареи и меня в воздух. В Альбасете буквально с порога меня приветливо встретили друзья. Цюрупа доволен: — Сегодня наши зенитчики впервые не дали фашистам возможности сбросить бомбы на город, отогнали от аэродрома... — Так держать, Ботя! — басит Николай Герасимов, тиская меня в своих медвежьих объятиях. — Бей по пехоте, что на самолете, крой фашистских летчиков смертельным зенитным огнем! В течение недели над Альбасете дважды появлялись фашистские разведчики. Второй налет обошелся им дорого: при входе в зону зенитного огня двух самолетов один из них был сбит батареей Эрнандеса на высоте свыше 3000 метров. Падая стремительно вниз, самолет оставил за собой огненно-дымный след. Это уже была настоящая победа альбасетской зенитной батареи — на ее боевом счету появился первый сбитый самолет фашистов. Готовя интернациональные бригады, наши советские инструкторы — пехотинцы, танкисты, артиллеристы и летчики вкладывали в свою работу всю душу. В них антифашисты, прибывшие из других стран, видели образец самоотверженности и боевого мастерства. В Альбасете закончилась подготовка 12-й интербригады под командованием генерала Лукача (Мате Залки). Днем и ночью в ее батальонах имени Тельмана, Гарибальди и франко-бельгийском шла напряженная работа группы советских инструкторов-добровольцев, возглавляемой Павлом Ивановичем Батовым. Александр Родимцев был старшим в группе советников в составе: Иван Татаринов, Михаил Алексеев и Николай Герасимов. Нельзя было не восхищаться умением и мастерством этих людей, их величайшим трудолюбием. Равняясь на Родимцева, группа инструкторов-пехотинцев при подготовке бойцов интербригады широко применяла метод показа. — Камарадас, мира! (товарищи, смотрите!) — инструктор показывает, как надо ползти на поле боя, прикрываясь от ружейного и пулеметного огня врага местными предметами (ров, каменная стена, воронка от снаряда), на открытом месте делает стремительную перебежку, падает, ползет к очередному укрытию, изготавливается к стрельбе, стреляет, сближаясь вплотную с врагом, ведет штыковой бой, и так на глубину всего учебного поля. Способ обучения по методу Родимцева, о котором уже упоминалось ранее, приносил высокие результаты: обучаемые видели как сами приемы ведения боя, так и обильный пот своих инструкторов. Беря с них наглядный пример, интербригадовцы быстро усваивали школу огневого и тактического мастерства, становились полноценными бойцами. Вся работа наших инструкторов-пехотинцев велась на пределе человеческих возможностей. До крайности усталые, потные, перепачканные грязью, обсыпанные песком и пылью, они еле тащили ноги, возвращаясь поздно вечером с учебного поля для короткого отдыха ночью. А на рассвете следующего дня их ждала такая же работа, такая же степень физической нагрузки. В делах инструкторов всегда чувствовалась рука опытного руководителя — Павла Ивановича Батова. До поездки в Испанию он командовал стрелковым полком и хорошо знал качества служивших под его командованием командиров стрелковых рот Михаила Алексеева, Николая Герасимова и Ивана Татаринова. В свою очередь они так же хорошо знали своего командира — лучшего во всей дивизии методиста по организации боевой подготовки стрелковых подразделений. В Альмансе под руководством видного артиллериста Николая Николаевича Воронова форсировалась подготовка к отправке на фронт заканчивавших обучение частей республиканской артиллерии. Советские инструкторы Николай Гурьев и Яков Извеков не уступали инструкторам-пехотинцам в работе по обучению многонационального состава артиллеристов, ранее не соприкасавшихся с новой военной специальностью. После окончания боевой учебы в Альмансе предполагалась переброска Якова Извекова в район Хаэна, где республиканцы вели ожесточенные бои с фашистами, а Николай Гурьев должен был уехать на Центральный (Мадридский) фронт, где остро ощущалась нехватка артиллерии республиканцев. Нам было известно, что под руководством опытного советского авиационного начальника Якова Владимировича Смушкевича, известного в Испании под именем генерала Дугласа, успешно шло формирование и обучение интернациональных авиационных частей Испанской республики. Ядро их составляли наши летчики, подававшие примеры бесстрашия, мужества и летного мастерства. Мы также знали, что в Арчене заканчивается формирование и обучение нашими добровольцами подразделений интернациональной танковой бригады. Со многими добровольцами-инструкторами у меня возникнет впоследствии тесная фронтовая дружба. Но я не представлял себе, что встречусь на фронте — под Мадридом, Гвадалахарой и Брунете с советскими военачальниками высшего звена: К. А. Мерецковым, Р. Я. Малиновским, В. Я. Колпакчи, Г. М. Штерном и Я. В. Смушкевичем, познакомлюсь в Мадриде и затем подружусь с уже тогда известным молодым кинооператором Романом Карменом. О встречах с этими людьми я расскажу позже. Они — как негаснущий свет в моей памяти. В силу моего скромного воинского звания и молодости весь масштаб работы военных инструкторов и советников, прибывших из Советского Союза, мне тогда был неизвестен. Я представлял себе дело так, что главная военная помощь Испанской республике должна выразиться в нашем непосредственном участии в боях и сражениях с фашистами. В декабре, после двухмесячного пребывания в Альбасете, я начал усиленно добиваться отправки на фронт, полагая, что только в этом случае могу оправдать свое пребывание в Испании. — Слушай, Мигель,— ответил мне Цюрупа,— не горячись. Скоро у тебя будет очень много работы в Альбасете, будут у тебя дела и на фронте. Большая земля направила Испанской республике нашу отечественную зенитную технику новейших образцов. В январе (если ее не потопят в море фашисты) она должна прибыть в Альбасете. Здесь ты будешь формировать и обучать не одну, а несколько зенитных батарей, предназначающихся для противовоздушной обороны Мадрида. Вот с ними ты и поедешь на фронт, а пока продолжай работу в батарее Эрнандеса, готовь для мадридских зенитных батарей младших командиров. Мне ничего не оставалось другого, как выполнять распоряжение Дмитрия Александровича Цюрупы. * * * Новый, 1937 год мы встречали в Альбасете. Поздно ночью из Седрильяса приехал со своей переводчицей Николай Николаевич Воронов, прихватив Николая Гурьева и Якова Извекова. Среди собравшихся за праздничным товарищеским столом не было Павла Ивановича Батова, уехавшего с 12-й интербригадой генерала Лукача на Центральный фронт. Мы провозгласили тосты за нашу Советскую Родину, за родных и близких, оставшихся у семейных очагов, за победу над фашистами не только в Испании, но и во всем мире. Было празднично, вспоминались эпизоды прошлой жизни и военной службы. Душой нашего общества был Николай Николаевич Воронов, а тамадой мы избрали веселого, остроумного Колю Гурьева. Как всегда, в товарищеской среде нас смешил анекдотами и шутками Николай Герасимов, а мы слегка разыгрывали его: — Николас, какое слово ты произносишь, когда здороваешься по-испански? — Как какое? Известно — грасиас! — говорит Николас, встречая общий хохот товарищей. Это слово означает по-испански «спасибо». Сидящий рядом Николай Николаевич Воронов интересуется, какую военную школу и когда я окончил. Когда он узнал, что я учился на артиллерийском отделении школы имени ВЦИК, а затем на курсах зенитной артиллерии, то пошутил: — Эхма! Потеряли мы артиллериста-наземника! В ответ я сказал: — Товарищ комбриг, кто знает, может быть, мне на фронте еще пригодится полученная в школе имени ВЦИК специальность артиллериста-наземника. — Возможно, возможно,— сказал Воронов,— на фронте все может случиться. Очень в пору сказал эти слова главный советник артиллерии Испанской республики. Впоследствии. у стен Мадрида, на Центральном фронте, мне пришлось вспомнить навыки, полученные при стрельбе по наземным целям. В наш товарищеский разговор за столом включились все участники новогоднего вечера, Слово берет Александр Родимцев, он предлагает тост за дальнейшие успехи старейшей кузницы военных кадров — школы имени ВЦИК. — Ребятушки,— произносит Саша Родимцев,— смотрите, сколько здесь в Испании питомцев нашей школы: Алексеев, Ботин, Герасимов, Гурьев, Извеков, Татаринов, Родимцев, Цюрупа, кто еще? Муй бьен (очень хорошо), дорогие камарады, давайте выпьем за питомцев нашей военной школы, давайте вспомним о ней, матушке, с благодарностью за нашу науку! Предложение Саши Родимцева дружно поддерживается нами. Мы вспоминаем с теплотой родную кремлевскую школу, давшую нам путевки в жизнь, научившую военному делу, как советовал Владимир Ильич Ленин, состоящий в списках этой школы ее почетным курсантом. За новогодним столом в Альбасете шел также оживленный разговор о положении на Мадридском фронте. Нас вводили в обстановку Николай Николаевич Воронов и Дмитрий Александрович Цюрупа, возвратившиеся недавно из Мадрида, Они рассказали, как героически сражаются, отстаивая столицу Испании, вместе с испанскими частями и подразделениями бойцы интернациональных бригад, закончившие подготовку в Альбасете. Среди мужественных защитников города уже вела упорные бои с фашистами 1-я интербригада генерала Лукача, военным советником которой и личным другом ее командира был Павел Иванович Батов. Всей душой мы были вместе с защитниками Мадрида, с нетерпением ожидая того дня, когда отправимся на Центральный фронт. Повезло, однако, не всем сразу. Первыми туда отправились Александр Родимцев, Иван Татаринов и Николай Гурьев. А мы с Михаилом Алексеевым и Николаем Герасимовым оставались пока в Альбасете, продолжая готовить подразделения республиканцев. Яков Извеков до отправки на фронт заканчивал обучение артиллеристов в Альмансе. * * * В январе 1937 года на железнодорожную ветку вблизи Альбасете прибыл долгожданный эшелон с новейшей по тому времени зенитной артиллерийской боевой техникой. Об этом мне сообщил Дмитрий Александрович Цюрупа: — Мигель, отправляйся на станцию прибытия твоих зениток, приступай к их разгрузке, пусть тебе для этого выделит людей Аугустино Эрнандес, а я позабочусь о транспорте для перевозки прибывшего груза. Мне думается, что лучшее место для сосредоточения, размещения и охраны прибывшей техники — это Пласа-де-торос. Рекомендации Дмитрия Александровича были во всех отношениях разумными: Пласа-де-торос — большая площадь, где до военных событий происходили традиционные бои тореадоров с быками, огражденная высокой стеной, могла служить хорошим укрытием от посторонних глаз и надежно защищала новую боевую технику от возможных диверсий. Немало времени и труда было затрачено для того, чтобы разгрузить силами взвода бойцов, выделенных для этой цели зенитной батареей Эрнандеса, прибывшую боевую технику и боеприпасы, перевезти весь груз со станции к месту ее сосредоточения при помощи всего лишь трех старых грузовиков, выделенных штабом формирования интербригад. Лишь к концу вторых суток, до крайности усталый, но счастливый, я смог доложить Цюрупе об окончании всех дел, включая организацию охраны драгоценного груза. Поздно ночью меня разбудил дежурный по военному представительству Николай Герасимов: — Ботя, тебя вызывает Валенсия к телефону! — У телефона Мигель Ботин… — Камарада Мигель, я тебя приветствую,— слышится удивительно знакомый голос,— с тобой говорит Богдаш, Юрий Богдаш, ты меня понял? — Понял, понял, каким ветром вас сюда занесло, камарада Богдаш? — Завтра узнаешь, встретимся,— отвечает Юрий Гаврилович Богдашевский, мой бывший строгий и требовательный начальник.— Выезжаем к тебе в гости, будь на месте и жди, аста маньяна! (до завтра!) — заканчивает он разговор. Много по телефону открытым текстом не скажешь, междугородные линии связи прослушиваются врагами. Остаток ночи провожу уже без сна (какой тут сон!), радостно взволнованный событиями предыдущих суток и разговором с Валенсией. А утром в ворога особняка на улице Сан-Антонио в Альбасете въезжает несколько легковых автомашин и из них выходит группа людей в штатской одежде. Среди них выделяется высокая стройная фигура Юрия Гавриловича Богдашевского. Наши руки раскрываются для объятий, лица освещаются радостными улыбками. Первыми словами Юрия Гавриловича было сообщение о том, что моя семья жива и здорова, он виделся с ней всего лишь неделю тому назад. Первые минуты радостной встречи с Юрием Гавриловичем как бы заслонили от меня остальных прибывших людей, но спустя две-три минуты, оглядывая их, к великому изумлению, я увидел бывшего комсорга своей московской батареи Василия Голышева и старшего орудийного мастера Николая Клименко. Поистине, чудесные и неожиданные бывают встречи! Могли ли мы, московские зенитчики, полгода назад надеяться, что встретимся и будем вместе выполнять свой воинский и интернациональный долг за пределами нашей Родины? Позже Клименко и Голышев расскажут, как они добились удовлетворения своих ходатайств о посылке добровольцами в Испанию, как им удалось приехать в эту страну через Францию вместе с небольшой группой зенитчиков во главе с Юрием Гавриловичем Богдашевским. Степенным шагом подходит стоявший, несколько в стороне плотный мужчина среднего возраста. В его осанистой фигуре чувствуется солидность и начальственность. Юрий Гаврилович говорит мне вполголоса, что это старший советник по противовоздушной обороне при военном министерстве Испанской республики, а он, Богдашевский,— его помощник по зенитной артиллерии. Представляюсь начальнику, как положено по нашему воинскому уставу. Он протягивает для рукопожатия свою широкую ладонь и произносит: — Будем знакомиться без псевдонимов, товарищ Ботин; Полковник Тыкин Янис Августович. Кто я есть — тебе уже сказал Юрий Гаврилович. А вот эти товарищи — наши советские добровольцы-зенитчики, молодые выпускники военных училищ зенитной артиллерии лейтенанты Антоненко, Букликов, Елкин, Макаров и Семенов. Вот этот товарищ по специальности прожекторист, младшие командиры Клименко и Голышев — твои воспитанники. Доложи, пожалуйста, товарищу Цюрупе о нашем прибытии. Дмитрий Александрович, несмотря на ранний час, был уже на ногах. Он радушно встретил прибывших людей, распорядился об их размещении (места в его резиденции было достаточно) и пригласил всех к завтраку, во время которого состоялось наше знакомство с новичками. С живым интересом смотрел я на своих будущих соратников по оружию, внимательно вглядывался в их лица. Вот чернобровый, румяный и улыбчивый Михаил Антоненко, молодой худощавый Константин Букликов, белокурый, с живыми озорными глазами Евгений Елкин, хмурый по виду, с копной пустых черных волос Иван желтяков, стройный, с умными глазами и интеллигентным лицом Иван Семенов, полноватый, с веснушчатым лицом Илья Макаров и скромный Константин Валентионок. Вновь прибывшие добровольцы были различны по своему внешнему виду и, надо полагать, по характеру, но у всех было общее: молодость, избыток сил, энергии и готовность к выполнению своего интернационального долга. Что же касается моих воспитанников Николая Клименко и Василия Голышева, то я знал их как отлично подготовленных батарейцев и мог рассчитывать на них как на активных помощников по своим специальностям. Клименко был квалифицированным специалистом по ремонту зенитных орудий, а Голышев лучшим в дивизионе капитана Богдашевского стереоскопистом. После завтрака полковник Тыкин собрал всю группу прибывших и в присутствии Цюрупы объявил решение о дальнейшей работе зенитчиков. Здесь, в Альбасете, должны быть сформированы и обучены под общим руководством лейтенанта Ботина шесть батарей. Пять батарей под его командованием будут направлены в Мадрид в распоряжение советника по противовоздушной обороне Центрального фронта полковника Нагорного, а отдельная испанская батарея под командованием лейтенанта Антоненко отправится на Южный фронт в Малагу. Здесь же капитан Богдашевский дал ряд указаний по организации и методике обучения зенитчиков и другим неотложным делам. «По плечу ли мне предстоящая задача?» — подумал я. Надо отдельно поговорить с Богдашевским и выяснить его мнение по этому вопросу. Ведь до Испании я командовал только одной батареей, а здесь на меня возлагается командование целой группой батарей с разноязычным личным составом. — Милый мой, не боги горшки обжигают,— ответил мне на мои сомнения Юрий Гаврилович.— Пооботрешься на фронте, приобретешь опыт, и я уверен, зная тебя достаточно хорошо, что ты успешно справишься со своей задачей. Проявляй только побольше инициативы и самостоятельности. На бога, как говорят, надейся, а сам не плошай. Конечно же, мы с Тыкиным на первых порах тебе кое в чем поможем, но здесь, в Альбасете, мы долго находиться не можем и скоро уедем на другие фронты, в другие места. По прибытии в Мадрид войди в тесный контакт с Нагорным, мужик он дельный, в наших зенитных делах разбирается. Здесь о тебе самым лучшим образом отзывается Цюрупа, и это еще один довод в твою пользу. Разговор с Богдашевским снял возникшие сомнения, и я со свойственной молодым людям энергией приступил к исполнению своих новых обязанностей. Помощь в формировании зенитных батарей была оказана моим начальством. Шехтер (псевдоним Я. А. Тыкина) при посредничестве Цюрупы получил в штабе формирований интербригад разноязычный личный состав (свыше 300 человек). Комплектование батарей происходило по принципу языковой подготовки людей, Были сформированы батареи: французская, во главе с Евгением Елкиным, немецкая, возглавляемая Иваном Желтяковым, чехословацкая под руководством Ивана Семенова и три батареи испанские, каждая из которых соответственно возглавлялась: отдельная (малагская) лейтенантом Антоненко и две остальные — Ильей Макаровым и Константином Букликовым. Валентионок, Голышев и Клименко пока составляли мой резерв и выполняли индивидуальные задания. Опыт боевой подготовки альбасетекой зенитной батареи широко использовали во вновь сформированных подразделениях. Потребовалась помощь в обучении испанских бойцов Макарова и Букликова. С командиров-инструкторов строго потребовали: вначале опора на батарейных переводчиков, владеющих русским языком, затем форсированное изучение языка бойцов своей батареи. На первых порах необходимо освоить термины и команды на иностранном языке, а затем расширить словарный запас, чтобы непосредственно руководить боевой учебой. Вначале доморощенные переводчики плохо справлялись со своими обязанностями, не имея специальной зенитной подготовки. Получалось так: командир-инструктор делает свои замечания  о недостатках в действиях боевых расчетов, а переводчик доводит эти замечания до обучаемых словами «У вас, чертей, ничего не получается»... Заметив такую «методику», пришлось к каждому занятию специально готовить переводчиков, тем или иным способом контролировать их работу.  Лучше всех это получалось у Евгения Галкина. В средней школе и военном училище он изучал французский язык и очень быстро совершенствовал его, ежедневно общаясь с бойцами-французами. Иван Желтяков, осваивавший немецкий язык в военной школе, также относительно быстро совершенствовался в нем по ходу повседневной жизни своего подразделения. К тому же у него оказался неплохой переводчик  Шапиро — сын одесского негоцианта, эмигрировавшего во время революции в Австрию, затем в Германию. Подвергнувшись антисемитским преследованиям гитлеровцев, он перебрался во Францию, где разорился и умер.  Младший Шапиро с юных лет познал, что такое  фашизм, возненавидел его сущность и оказался в рядах антифашистов. В чехословацкой батарее Иван Семенов очень скоро вошел в дружеский контакт с комиссаром этого подразделения Богуславом Лаштовичкой, понимавшим русский язык (после окончания второй мировой войны Лаштовичка был послом Чехословацкой Социалистической Республики в Советском Союзе), что помогло командиру батареи в освоении языка своего подразделения. Илья Макаров с большим трудом принялся за изучение испанского, но еще хуже обстояли дела у Константина Букликова. Вначале он по своей молодости и неопытности растерялся в сложной для него обстановке. Чтобы дело не сорвалось, пришлось основательно заняться этим подразделением, поддержать моральный дух молодого командира, помочь ему в подготовке бойцов. В дальнейшем Букликов нашел себя, овладел испанским и стал работать самостоятельно. Прошло две недели напряженной учебы в Альбасете. Это был до крайности незначительный срок для подготовки батарей интернационального состава, обслуживавшего сложную боевую технику. Весьма ограниченное время, отпущенное нам, отрицательно сказалось на качестве выучки зенитчиков. Прибывший из Валенсии полковник Тыкин тем не менее настаивал на ускорении отправки на фронт слабо подготовленных, не проведших учебно-боевые контрольные стрельбы вновь сформированных зенитных батарей. — Доучиваться будете на фронте,— сказал он, когда ему доложили о слабом уровне подготовки личного состава зенитных подразделений. Цюрупа и Богдашевский, приехавшие вместе с Ты-киным, считали, как и я, что необходимо продлить срок подготовки зенитчиков еще хотя бы на неделю, чтобы устранить выявленные слабые места в их боевой выучке и провести учебно-боевые стрельбы по конусу-мишени. — Не можем мы продлевать срок обучения зенитных батарей,— сказал полковник Тыкин,— военное министерство Испанской республики требует немедленно зенитную боевую технику и сформированные батареи отправить на фронт, где они очень необходимы. Мы понимали, что без прикрытия войск от авиации противника на фронте очень тяжело. — Товарищ полковник,— обратился я к старшему начальнику,— где и когда мы сможем получить средства транспортировки орудий, приборов, боеприпасов и личного состава, средства связи, стрелковое оружие, необходимое для самообороны при переезде и несении караульной службы? — Дорогой товарищ Ботин, я прекрасно понимаю необходимость этого, но помочь ничем не в состоянии. Отечественные автомашины ЗИС-5, присланные из Советского Союза, где-то по прибытии их в Испанию застряли. Мы разыскиваем этот транспорт, но пока без-результатно. По всей вероятности, он перехвачен и используется анархистами. Единственно, чем могу помочь,— это выделить в твое распоряжение малолитражную легковую автомашину с водителем, переданную нам городским самоуправлением. Действуй по обстановке в Мадриде, обращайся за помощью в штаб обороны, пусть тебе на месте поможет полковник Нагорный,— посоветовал камарада Шехтер, умолчав о стрелковом оружии и средствах связи. Вот здесь-то и пригодился мне совет Юрия Гавриловича об инициативе и самостоятельности, его наказ не теряться в борьбе с трудностями, а их было предостаточно даже в условиях глубокого тыла страны. В учебном центре не хватало необходимых нам наставлений, надо было изворачиваться, самим изобретать и изготавливать учебное имущество (например, снаряды-болванки для обучения заряжающих номеров у орудий, ключи установки дистанционных взрывателей, щетки-банники для чистки стволов орудий и др.), обходиться двумя-тремя винтовками для караула по охране артиллерийского парка. Фронт же, боевая обстановка предъявят нам еще более суровые требования, поэтому надо действовать решительно, думалось мне. В битвах за Мадрид а легковой малолитражной автомашине марки «фиат» с водителем Педро Аринеро находимся в пути. Еду с ним в Мадрид для получения боевой задачи пятибатарейной зенитной артиллерийской группе и рекогносцировки огневых позиций. Наш путь пролегает через территорию Кастилии — родины идальго Дон Кихота из ЛаМанчи, тихой и скромной области Испании. Кастилия знаменита провинцией Куэнка с висячими домами в горах, провинцией Сьюдад Реаль со знаменитыми толедскими воротами, крепостными стенами города Молина-де-Арагон в провинции Гвадалахара, городом Сигуэнса с его Арабским мостом, наконец столицей — Мадридом с его чудесной архитектурой и знаменитыми памятниками испанской культуры. Все это живо в моем воображении. Нам, советским добровольцам, еще многое предстояло увидеть, услышать и прочувствовать, находясь в многострадальной, истерзанной бомбами, снарядами и свинцовым огнем фашистов стране. Впереди каменистая дорога. На горизонте виднеются широко разбросанные белые дома крестьян, асиенды (усадьбы) зажиточных землевладельцев, оливковые рощи, заботливо обработанные крестьянами, селения с высокими башнями католических церквей, старинные средневековые замки с крепостными стенами и висячими мостами. Испанский пейзаж чарует своей причудливой красотой, сменой красок голубых отрогов дальних гор и холмов, чередованием их с кирпично-красным цветом плоскогорья. Причудлив оранжевый небосклон. Вид испанского пейзажа создает особое душевное настроение приподнятости, воодушевления. У моего одногодка Педро Аринеро типичная внешность красивого молодого испанца. Он строен, широк в плечах и узок в талии, его густые вьющиеся темно-каштановые волосы прядями спадают на четко очерченные темные брови, на смуглом лице блестят большие карие глаза со смешинкой и озорством. По своей внешности и натуре он сильно напоминает моего закадычного друга школьных лет Жоржа Юрчука. Аринеро умеет лихо танцевать арагонскую хоту, петь андалузские очаровательные песни фламенко, недурно играет на гитаре, умеет артистически свистеть и... виртуозно ругаться. Он подвижен, экспансивен, быстро загорается, так же быстро остывает и идет на мировую. Педро несколько легкомыслен и излишне доверчив (характерная черта многих испанцев): в каждом встретившемся ему человеке видит своего амиго (друга, приятеля). Аринеро любит и уважает свою профессию, дотошно разбирается в устройстве автомобиля, быстро устраняет неисправности. В целом даже со своими недостатками это дельный парень, с ним в боевой обстановке не пропадешь. Так думалось в первые дни нашего знакомства. Надо полагать, что и он что-то схожее думал обо мне. Пробыв с испанским другом неразлучно девять месяцев на фронте, я убедился в безошибочной оценке его достоинств и недостатков. К характеристике Педро Аринеро следует еще добавить, что он был щеголем, любил «пофорсить», обожал военную форму: на голове у него подаренная мной широкая фуражка, лихо сдвинутая на затылок; на ногах— фасонистые сапоги; тонкая талия схвачена широким кожаным ремнем с портупеей через плечо, на боку кобура с пистолетом советской марки ТТ. Пистолет составлял предмет особой гордости молодого испанца, он пользовался любым поводом для того, чтобы им похвастаться. До войны Педро Аринеро был водителем такси в Мадриде и некоторое время личным шофером губернатора альбасетской провинции. При обгоне впереди идущей автомашины он столкнулся с ней, и роскошный «кадиллак» губернатора потерпел аварию. Как ни доказывал Педро своему хозяину свою невиновность, как ни убеждал, что его подвел нетрезвый анархист, вывернувший руль в сторону их роскошной автомашины, чтобы воспрепятствовать обгону,— ничего не помогло. Разгневанный сеньор губернатор приказал пересадить Педро на видавшую виды, бывшую неоднократно в аварии малолитражку городского самоуправления, откуда она по мобилизации поступила в гараж военного ведомства, а затем вместе с водителем перешла в мое распоряжение. По пути в Мадрид Педро рассказал мне о своей жизни. Отца он потерял рано. Будучи любителем быстрой езды (испанские шоферы ездят со скоростью не менее 100 километров в час), его отец погиб в автомобильной катастрофе. В селении Педроньерас, расположенном в 120 километрах к югу от Мадрида, живут его мать и невеста (мадре и новиа). Аринеро рад, что едет на фронт, там он «постарается убить вот этой пистола (он похлопывает рукой по кобуре своего пистолета) проклятого фасиста Франко». В таком плане шел наш дорожный непринужденный разговор. Маршрут поездки в Мадрид был выбран так, чтобы накоротке заехать на родину Педро — в селение Педроньерас. Мне хотелось сделать приятное своему испанскому другу. Навестить мадре и новиа перед отправкой на фронт, в осажденный Мадрид, будет для него хорошей душевной зарядкой, а для меня может оказаться удобным случаем, чтобы познакомиться ближе с простыми людьми Испании, узнать их думы и чаяния. Мое решение о выборе маршрута было для Педро приятным сюрпризом, и он воспринял это с радостью. Название селения Педроньерас происходит от испанского слова «пьедра» (камень). По-русски этот населенный пункт мог бы называться Каменка. Как только издали показался островерхий высокий шпиль католической церкви этого селения, Педро снял головной убор, перекрестился, подмигнул мне и произнес: — Сейчас состоится самая дорогая моя встреча в жизни, — и лицо молодого парня озарилось счастливой улыбкой. Мне невольно передалось его чувство ожидания встречи с родными людьми, со своими односельчанами, и я подумал: «Придется ли мне когда-то испытать такое же счастье встречи со своими близкими, с родным очагом?» Въезжаем в селение. По обеим сторонам улицы разбросаны дома, сложенные из белого камня. Он здесь в избытке на полях, в оливковых рощах, на виноградниках. Крестьяне Кастилии — каменистой, выжженной солнцем земли — с большим трудом отвоевывают каждый ее клочок, обильно орошая его своим потом. Каменистая почва трудно поддается обработке, но трудолюбивые кастильянос выращивают на ней оливы, цитрусовые плоды и виноград. Подъехали к небольшому дому. Педро остановил машину, громко и продолжительно посигналил и произнес: — Здесь дом моей мадре! Мать Педро оказалась еще не старой, хотя и преждевременно увядшей женщиной. Следы нелегкой крестьянской жизни, когда ежедневно рабочие зори почти сходятся, оставили на ее лице непрошеные морщины. Донья Франсиска передала сыну Педро характерные черты былой своей красоты. Ее большие, открытые глаза светились материнской радостью и нежностью. Дом доньи Франсиски быстро стал наполняться ближайшими соседями. Прибежала одной из первых румяно-смуглая, миловидная девушка, пряча глаза за длинными ресницами, нетерпеливо кинулась к своему жениху. — Вероника, радость моя! — воскликнул Педро, обнимая и целуя невесту. Как только улегся несколько пыл встречи, Педро представил меня матери, невесте и всем собравшимся: — Ми хефе и амиго, камарада русо Мигель! (Мой начальник и друг, русский товарищ Мигель!). Этой короткой фразы было достаточно, чтобы разжечь костер сердечных приветствий и пожеланий в адрес «камарада русо». Каждый из испанцев старался пожать мне руку и слегка похлопать по плечу. Проникшие в дом дети удивленно таращили на меня глаза. Дружно наполняются глиняные чашки молодым виноградным вином, со всех сторон тянутся руки, чтобы чокнуться за здоровье прибывших гостей — камарада Мигеля и нуэстра компатриота (нашего земляка) Педро. Постепенно завязывается непринужденный разговор. Обсуждается вначале главная тема: обстановка на Мадридском фронте. Дядя моего испанского друга Клементе, пожилой, рассудительный крестьянин, пытается выяснить, удержится ли Мадрид, какие шансы на победу над фашистами, чем окончится ла гуэрра (война)? Изредка обращаясь за помощью к Педро для перевода, отвечаю, что защитники Мадрида отдадут все силы, чтобы отбить у фашистов охоту к посягательству на столицу Испанской республики, что победа зависит от воли и мужества испанского народа, которому помогают и его борьбе трудящиеся многих стран мира, в том числе и советские люди. В рядах интернациональных бригад, сражающихся на Мадридском фронте, есть и советские добровольцы. Мы будем вместе с испанскими братьями сражаться за Мадрид, и фашисты у его стен сломают себе шею. Фашистам во главе с генералом Франко придется когда-нибудь ответить испанскому народу за свои злодеяния, за варварские воздушные налеты, артиллерийский обстрел, убийства мирных жителей — детей, женщин, больных и стариков. — Фасиста Франко я убью на фронте пулей из этой пистола,— похвастался Педро своим пистолетом, вынимая его из кобуры и показывая своим соотечественникам.— А мой амиго и хефе, камарада русо Мигель,— продолжал он,— будет сбивать все самолеты фашистов, которые полетят на Мадрид. Крестьяне, вдумчиво вникнув в мои слова, заторопились с вопросами: — Можно ли простому рабочему и крестьянину в Советской России выучиться на инженера, учителя, доктора, получить образование? Могут ли советские люди свободно ходить в церковь? Есть ли в Советской России частная собственность? Правда ли, что в Советской стране все абсолютно общее, в том числе и жены? Вопросов подобного рода было много, и мне становилось совершенно ясно, что среди простого народа Испании существует много туманных и превратных представлений о нашем социальном строе и жизни советских людей, чему всячески способствовали злобные измышления окопавшихся в Испании троцкистов, остатков эмигрантской белогвардейщины, проповеди реакционного духовенства и другие источники дезинформации о нашей стране. Испанские крестьяне, слушая ответы, восхищались тем, что в Советском Союзе любому труженику предоставлены широкие возможности для бесплатного образования и что студентам государство платит стипендию. Они узнали, что церковь отделена от государства, но свобода вероисповедания гарантируется Советской Конституцией. Им было рассказано, что в Стране Советов вся земля, фабрики и заводы, все богатства принадлежат трудящимся, а их личное имущество охраняется законом. Что версия об общих женах в нашей стране — это грязная и нелепая клевета, что советская семья является ячейкой нашего государства и мы боремся за ее крепость и счастье. Наконец наступила моя очередь задать несколько интересовавших меня вопросов. Один из них: как испанцы относятся к различным партиям и за что они в Испании борются. Мои собеседники поглядели друг на друга, толкая соседа в бок — дескать, отвечай... Подумав немного, вызвался наиболее авторитетный из них — Клементе: — Ну, возьмем анархистов, про них говорить нечего. Они в Каталонии вершат делами, то же и в Арагоне. Насильно реквизируют у крестьян урожай, запрещают им продавать в городе продукты, создают какие-то свои комитеты, которые обворовывают людей. Крестьяне их не любят и им не верят. В Педроньерасе раньше их было несколько человек, но с началом войны они разбежались кто куда. Ни один из них на фронт не пошел. — А что социалисты и республиканцы? — Эти красиво говорят, много обещают. Но какая нам польза от этого? Коммунисты? Им мы верим, они идут первыми воевать с фашистами. В кортесах Пассионария защищает наши интересы, Хосе Диас роет окопы под Мадридом, Энрике Листер и его бойцы Пятого Коммунистического полка остановили моро (марокканцев) у Сеговийского моста, под Карабанчелем, на подступах к Мадриду. Этот коммунист — боевой и смелый командир. Побольше бы нам таких Листеров, и мы давно победили бы фашистов! — Твой дядя прогрессивный человек, Педро, хорошо разбирается в политике,— говорю я испанскому другу. — Он сочувствует коммунистам,— отвечает Аринеро,— до войны работал на каменоломнях, а когда получил увечье, был уволен хозяином без выплаты пособия. За него заступились коммунисты, грозили объявить забастовку, и хозяин пошел на попятную. Теперь мой дядя инвалид, его поврежденная рука не действует, он не может держать в руках винтовку. Последний мой вопрос к собеседникам: много ли людей, способных воевать на фронте против фашистов, осталось в Педроньерасе? Желающих ответить теперь много, все говорят, шумя и перебивая друг друга. Педро Аринсро наводит некоторый порядок в нашей беседе, и в разговор вступают по очереди. Выясняется, что в селении остались только старые люди, женщины и дети, а также инвалиды. Все, способные держать оружие в руках, ушли па фронт. Многие погибли от рук фашистов под Талаверой а оставшиеся воюют против фашистов на Арагонском фронте и под Мадридом. — Война с фашистами приносит нам большие трудности,— жалуются участники беседы.— В хозяйстве нашем не хватает рук: кто будет обрабатывать землю? Наших молодых мужчин убивают на войне фашисты. Надо убить проклятого генерала Франко, хорошо бы перерезать горло Гитлеру и Муссолини за их помощь ему, добиться бы побыстрее победы над проклятыми фашистами. — Духовенство? Где оно? Наш кура (священник) удрал к фашистам, и мы закрыли церковь на замок. Пусть нас простит наша заступница Санта-Мария и сам Дьос (бог), но мы хотели прибить этого фашиста, и он еле унес ноги. Слушая простых людей Испании, я не сомневался, что это говорила душа испанского народа, испытывающего огромные трудности в борьбе против фашизма в своей стране, узнавшего о высоком чувстве пролетарского интернационализма советских людей и всего передового человечества, пришедших на помощь испанскому народу в его тяжелой кровопролитной войне. Наша встреча в доме доньи Франсиски Аринеро закончена, все выходят на улицу, делясь впечатлениями о встрече со своим земляком Педро и его амиго русо. Они еще должны проводить нас. Появляются плетеная бутыль с молодым виноградным вином, маисовые лепешки и другая снедь, виноград, фрукты, и все это укладывается в нашу легковушку. Наступает пора прощания. Донья Франсиска напутствует своего сына, она желает, чтобы он со своим амиго русо Мигелем не подставляли свои головы под фашистские пули, чтобы нас хранили от опасностей на фронте Санта-Мария и сам Дьос. Не обходится также без обращения к Сан-Антонио— святому, почитаемому в местном селении. Со слезами на глазах прощается с Педро его невеста Вероника. Он обнимает ее и что-то шепчет на ухо, девушка улыбается и вытирает слезы. Отъезжающие садятся в машину. Крестьяне желают нам счастливого пути, обмениваются прощальными приветами, донья Франсиска крестит и целует сына, высунувшего голову из кабины, по ее скорбному лицу текут непрошеные слезы. Педро с затуманенным взором включает мотор, дает длинный прощальный гудок, машина, медленно набирая скорость, скрывается в облаке поднявшейся на дороге пыли... Попасть в осажденный Мадрид непросто. Подступы к нему простреливаются артиллерийским, а кое-где и пулеметным огнем. Дорогу, ведущую в город, безопаснее всего проскочить ночью. Участок между небольшими населенными пунктами на подступах к Мадриду (Вальекас и Пуэнте-Вальекас) проезжаем на большой скорости. Въезжаем в Мадрид — легендарный героический город. Из парка Каса-дель-Кампо, занятого фашистами, ведется артиллерийский обстрел улиц и площадей. Со стороны Университетского городка, где проходит передний край обороны Мадрида, доносится пулеметная стрельба. Мадрид — фронтовой город. На его окраинах траншеи и окопы. В самом же городе нижние этажи и подвалы домов заложены мешками с песком, подготовлены к обороне. По всему видно, что мадридцы дерутся с фашистами за свой город не на жизнь, а на смерть, бьются за каждую улицу, за каждый дом. Мы едем по улицам, заваленным обломками разрушенных авиацией и артиллерией жилых домов, объезжаем глубокие воронки на центральной площади города — Пуэрта-дель-Соль, пересекаем на полной скорости самое опасное место в Мадриде — перекресток улиц Гран-Виа, Монтеро, Ортолеса и Фуэнкарраль. Аринеро даже ночью хорошо ориентируется в Мадриде. Будучи водителем такси, он изучил столицу, знает лабиринты ее улиц, повороты и тупики. В темноте видны силуэты разрушенных многоэтажных домов. Воздушные бомбардировки врага превратили их в гигантские этажерки, на «полках» которых висят рваные перины, окровавленные простыни. На одной из улиц до основания разрушен госпиталь Сан-Карлос. Фашисты не пощадили даже сокровищ национальной и мировой культуры, их авиацией уничтожены всемирно известные шедевры искусства в бывшем дворце герцогов Альба, изуродованы произведения великих мастеров живописи Веласкеса и Гойи, до основания разрушена знаменитая мадридская библиотека. Обо всем этом мне рассказывал и давал пояснения Педро Аринеро, когда мы проезжали мимо. Понял и прочувствовал я, что увиденное воочию и услышанное от испанского друга явилось результатом не случайных попаданий фашистских бомб и снарядов, а продуманной и рассчитанной системой наказания несдающегося города, наказания его героических защитников. Если я и раньше испытывал чувство ненависти к фашистам, их зверскому облику, то теперь это чувство удесятерилось. В Мадриде в ночные часы было пусто, никакого движения. На перекрестках улиц виднелись лишь темные силуэты бойцов внутренней охраны города. Документов, удостоверяющих личность, у нас никто не потребовал. В ответ на вопрос часовых: — Кьен и адонде ва Устед? (кто вы и куда едете?) — Аринеро, высунув голову из кабины, вполголоса произносил магические слова: — Эс камарада русо, марчамос а Мадрид (это русский товарищ, мы едем в Мадрид),— часовые, приветственно поднимая вверх руки со сжатыми кулаками, произносили в ответ: — Салюд, компаньерос, пасен, вива ла република! (привет, товарищи, проезжайте, да здравствует республика!) . Такой «церемониал» пропуска на любую территорию Испанской республики в то время был обычным явлением. Этим широко пользовалась фашистская агентура, без особых затруднений проникавшая в республиканские штабы, государственные учреждения и другие важные объекты. Мы торопились в штаб обороны Мадрида, где мне надлежало явиться к начальнику штаба коронелю (полковнику) Винсенте Рохо (в переводе с испанского языка слово «рохо» означает «красный»), представиться ему и получить задачу для зенитной артиллерийской группы, затем разыскать старшего советника по противовоздушной обороне Мадридского фронта советского добровольца полковника Николая Никифоровича Нагорного (псевдоним — Майер) и согласовать с ним вопросы дальнейшей работы под его руководством. В штабе обороны Мадрида, размещенном в подвалах бывшего министерства финансов, мы разыскали отдел противовоздушной обороны. Педро сопровождал теперь меня уже не как водитель автомашины, а как переводчик, понимавший с полуслова, о чем я говорю на своем, пока не совершенном испанском языке. Дежурный офицер отдела противовоздушной обороны сонно и безразлично посмотрел на нас: — Кэ ай, омбрес? (в чем дело, люди?) — спросил он. Предъявленные ему документы, удостоверяющие личность, он небрежно отстранил со словами: — Еще чего, зачем лишние формальности? Но как только он услышал, что один из посетителей — камарада русо, с его лица исчезло сонное выражение, проявился интерес, внимание и любезность. Он спросил у меня о цели прибытия, а затем кратко ознакомил с обстановкой в Мадриде по карте: линия фронта проходит у самых стен города: через населенный пункт Аравака, парк Каса-дель-Кампо, далее Карабанчель, Вильяверде... — Теперь о противовоздушной обороне Мадрида,— гродолжал знакомить с обстановкой команданте Эскуэрро.— С прибытием в начале ноября советских истребителей И-15, И-16 и советских летчиков-добровольцев вся тяжесть борьбы с авиацией фашистов легла на них. Они героически сражаются, делая по пять-шесть боевых вылетов за день. Такое напряжение летчикам долго выдержать физически невозможно, необходима поддержка зенитными батареями. В нашей системе противовоздушной обороны Мадрида и обороняющих его войск имеются лишь батареи, вооруженные малокалиберными зенитными орудиями системы «Эрликон» с малой высотой и дальностью действительного огня. Эти батареи годятся для борьбы с самолетами на низких высотах. А для обороны Мадрида необходимы батареи, способные поражать воздушные цели на любой возможной высоте. Получив от команданте Эскуэрро первичную ориентировку об обстановке, я попросил его представить меня полковнику Рохо для получения от него задачи прибывающим из Альбасете зенитным батареям среднего калибра. — Сейчас доложу о вас коронелю Рохо. Он вернулся с передовой и находится у себя,— сказал Эскуэрро и позвонил начальнику штаба обороны Мадрида о прибытии команданте дель группо де артильериа де контравиасьон — камарада русо Ботин. — Приходите ко мне с ним минут через пять-семь,— распорядился коронель Рохо. Выждали установленное время. Наши шаги гулко отдаются в подвальном железобетонном помещении. Повернув за угол, встречаем медленно идущего грузного пожилого человека в генеральской форме, отдаем ему воинское приветствие (поднятая вверх рука со сжатым кулаком), он небрежно кивает головой в ответ и проходит мимо. Эскуэрро шепчет: «Хенераль Миаха...» Сдерживая волнение, переступаю порог рабочего кабинета фактического руководителя героической обороны Мадрида. Рабочий кабинет коронеля Рохо: просторная комната, большой стол, покрытый зеленым сукном, коммутационное устройство для телефонных переговоров, два мягких кожаных кресла, на стене большая рельефная карта Мадридского фронта, в углу — бронзовая скульптура выдающегося полководца прошлого времени Гонсалеса де Кордовы. Коронель Винсенте Рохо человек плотного телосложения с умным интеллигентным лицом. Он встретил нас приветливо, всматриваясь усталыми глазами в мое лицо: Представляюсь ему и сообщаю по-испански о цели моего визита. Улыбаясь, Рохо сказал, что он еще не настолько знает русский язык, чтобы вести разговор на нем, придется подучиться. «Могу ли я объясняться по-испански без переводчика?» — поинтересовался он. — Можно обойтись и без переводчика, мой коронель,— доложил я ему, но с оговоркой, что понимать по-испански мне легче, чем правильно разговаривать. — Ну, так давайте к делу,— сказал Рохо,— прошу дать характеристику зенитной артиллерии среднего калибра, прибывшей к нам из Советского Союза. — Мой коронель, в зенитной артиллерийской группе, направляющейся из Альбасеты в Мадрид, пять батарей четырехорудийного состава. Зенитная батарея среднего калибра в одну минуту может выпустить по любой воздушной или наземной цели до 60 снарядов. Досягаемость огня по высоте и дальности — около восьми километров... — А по танкам и пехоте стрелять можете? — интересуется начальник штаба обороны Мадрида. — Можем, если потребует обстановка. — Хорошо, камарада теньенте, смотрите сюда,— произнес Рохо, подходя к рельефной карте,— поставьте на оборону от воздушного противника ваши батареи так, чтобы три из них были в первой линии, а две — во второй. Первая должна обеспечить прикрытие наших передовых частей в западном секторе обороны, а вторая — развернута в самом городе для борьбы с самолетами, прорывающимися к центру Мадрида. Как вы полагаете, правильно это будет? — Мой коронель, ваше решение позволит зенитчикам решать одновременно две задачи, как одну, поэтому оно правильно. — Тогда действуйте. Место своего командного пункта согласуйте с камарада Майером. А вы, команданте Эскуэрро, позаботьтесь о связи с зенитной группой. Затем Рохо спросил, в чем нуждаются зенитчики. — Зенитные батареи, прибывающие в Аранхуэс по железной дороге, не имеют никакого автотранспорта для перевозки орудий, приборов, боеприпасов и другого военного имущества, а также личного состава. У нас нет стрелкового оружия для самообороны, и мы нуждаемся в средствах связи,— доложил я, надеясь на быстрое удовлетворение наших потребностей. — Транспорт, оружие, связь,— задумчиво произнес Рохо, потирая седеющие виски.— Одну минуту,— говорит он после короткого раздумья и пишет ордер-предписание местной хунте обороны Аранхуэса о выделении для «артильериа де контравиасьон» необходимого автотранспорта.— Организовать связь с зенитными батареями мы вам поможем, а оружие для самообороны получите позже, из трофейных ресурсов, как только оно у нас появится. Теперь, наверное, все? Аста маньяна! Возвращаясь из кабинета начальника, делюсь с Эскуэрро впечатлением: — Толковый, деловой человек коронель... — Он главная пружина, основной маховик, который регулирует действия наших республиканских войск на Мадридском фронте,— произносит Эскуэрро.— Это человек большой энергии и удивительной работоспособности, мы не знаем, когда он спит. В ладах с военным делом, служил до войны в ударной бригаде в Марокко. Потом читал историю военного искусства, стратегию и тактику в кадетском корпусе в Толедо. С началом войны командовал частями боевого участка, сражаясь против фашистского генерала Мола. Наш коронель всесторонне образованный человек. Он не любит много говорить, но очень много делает для обороны Мадрида, — А как генерал Миаха? — осторожно поинтересовался я, предполагая получить не менее блестящий отзыв о командующем обороной Мадрида. — Миаха есть Миаха,— без энтузиазма ответил испанский офицер.— Старый служака, имеет бравый вид, генеральский мундир и много амбиции,— сказал Эскуэрро, понижая голос до шепота. С ходом времени подтверждалось все более, что главным делом — обороной Мадрида — генерал Миаха себя особенно не утруждал, предоставляя всю будничную кропотливую работу по ее организации коронелю Рохо. Итак, мой первый шаг по прибытии в Мадрид сделан: в известной мере познакомился с обстановкой и получил боевую задачу. Теперь надо увидеться со старшим советником по противовоздушной обороне Мадридского фронта. Эскуэрро устанавливает местонахождение камарада Майера и сообщает о прибытии «команданте дель групо де артильериа де контравиасьон», и через час с небольшим мы с ним выезжаем на рекогносцировку огневых позиций для зенитных батарей. Николай Никифорович Нагорный — 36-летний полковник, специалист по противовоздушной обороне, одним из первых советских добровольцев прибыл в Испанию. По внешнему виду спортсмен, по характеру человек кипучей энергии, инициативы и работоспособности. Мягко, не нажимая на административную струну, Николай Никифорович устанавливает со мной четкие взаимоотношения. — Очень рад твоему появлению в Мадриде, Михаил Поликарпович. Знаю о тебе со слов Тыкина, Богдашевского и Цюрупы. Буду звать по имени, как в Альбасете. Давай, Мигель, поделим между собой обязанности: ты, огневик-зенитчик, будешь моей правой рукой по зенитной обороне. На себя беру организацию оповещения о воздушном противнике Мадрида и войск Центрального фронта, взаимодействие с истребительной авиацией, поддержание связи со штабом обороны Мадрида, подготовку пехотных частей к применению стрелкового оружия при стрельбе по снижающимся самолетам. Тут я предпринимаю кое-какие меры, в частности разработал, размножил типографским способом и распространил в войсках таблицы упражнений при стрельбе из винтовок и пулеметов по низколетящим воздушным целям противника. С прибытием среднего калибра перемещу батареи малокалиберные в боевые порядки частей фронта для усиления противовоздушной обороны войск на малых высотах. Фашистские самолеты, действуя на этих высотах, наносят войскам большие потери. Свои обязанности я понял. Понял и меру ответственности за работу зенитной артиллерии советского производства, за боевые действия интернациональных батарей, Но как эти обязанности выполнять? Это покажет реальная боевая обстановка, здравый смысл, поможет советом мой новый начальник... А пока надо встречать прибывающий железнодорожный эшелон с боевой техникой и людьми, перевезти каким-то образом пять батарей из Аранхуэса в Мадрид, развернуть их на огневых позициях, организовать управление боем, разъяснить личному составу задачу, наладить материально-техническое обеспечение батарей. Хлопот у молодого командира было не так уж мало. По дороге в Аранхуэс беспокоила мысль: как-то получится с автотранспортом для перевозки батарей? Правда, в моем кармане лежит ордер-предписание городской хунте обороны Аранхуэса о выделении транспортных средств, но это пока только бумага. Знал я по опыту, что от анархистов или поумовцев (троцкистов), если они проникли в поры военного или гражданского ведомства, добра не жди... Аранхуэс — полуразрушенный фашистской авиацией прифронтовой город, находящийся в 60 километрах южнее Мадрида. Здесь конечный пункт и станция выгрузки прибывающих по железной дороге грузов для Мадрида и войск Центрального фронта. Не случайно сюда часто наведываются фашистские бомбардировщики, оставляющие после себя недобрый след. Вместе с Педро Аринеро направляемся в местную хунту обороны. Ее возглавляет мэр-социалист, пожилой мужчина с одутловатой небритой физиономией. Ему вручается ордер-предписание центра. Мэр долго рассматривает документы, шевелит губами, раздумывает, Собирает членов хунты и советуется с ними. Возникает ожесточенный спор. Некоторые из членов хунты, очевидно анархисты или поумовцы, не хотят подчиняться приказам и распоряжениям центра и предлагают оставить прибывшую зенитную артиллерию для обороны Аранхуэса (!). Посягательства анархистов на зенитную артиллерию нам были известны. На распоряжение республиканского командования о выдвижении на Центральный фронт из Барселоны тяжелой артиллерии, анархистское руководство ответило: «Тяжелые батареи дадим, когда нам центр даст новые зенитные средства». Зная повадки анархистов, я немало поволновался о судьбе прибывших из Альбасете зенитных батарей. Вместе с Педро Аринеро мы горячо, темпераментно выступили перед членами местной хунты обороны, доказав неправомерность выдвинутого анархистами требования о задержании в Аранхуэсе зенитной артиллерии, предназначенной центральными властями для Мадрида. Нас поддержали коммунисты и левые республиканцы, составлявшие в хунте обороны Аранхуэса большинство. Происходит голосование, и выносится решение в нашу пользу. Для «артильериа де контравиасьон» мобилизуется городской автотранспортный парк из 22 многоместных пассажирских автобусов и нескольких грузовых автомашин. Быстро выгрузившись из железнодорожного эшелона и прицепив орудия к автобусам, колонна зенитной артиллерии на необычном транспорте двинулась к месту назначения — в Мадрид. Попытка фашистской авиации нанести удар ночью по растянувшейся колонне не удалась, и к утру мы прибыли без потерь в район намеченных огневых позиций. В течение нескольких дней сплошной облачности, тумана и мелкого дождя фашистская авиация не появлялась над Мадридом. Это позволило прибывшим батареям подготовиться в инженерном отношении. Там, где нельзя было зарыться в землю, орудия, приборы управления огнем и боеприпасы были обложены мешками с песком для защиты людей и боевой техники от бомб, снарядов и стрелкового обстрела фашистов из пятой колонны, засевших на чердаках и в подвалах домов. Для определения места пункта управления зенитной артиллерией и организации связи с ним требовалось решение Майера. Он находился в траншеях Университетского городка, и мы с Аринеро двинулись туда. Оставив своего водителя в его «коче» (автомобиле) за каменной стеной разрушенного дома, я спустился в траншеи переднего края обороны и занялся поисками своего шефа. Здесь впервые ощутил реальную опасность попасть под любую шальную пулю фашистов, так как нагибаться, «кланяться пулям врага» (по выражению гордых испанцев), маскироваться от противника в первый период войны в Испании было не положено. Такое поведение испанцев на поле боя часто обходилось им дорогой ценой. От показной бравады обе стороны несли немалые потери. Однако с ходом времени им пришлось отказаться от тех романтических представлений об истинной храбрости, которые получили широкое распространение в Испании еще в годы средневековья. Суровая реальность современной войны требовала иных норм поведения людей на поле боя. Бравада уступила место разумному, естественному применению к местности, использованию укрытий и маскировки от наблюдения противника. Побродив по траншеям в поисках Нагорного, установил, что камарада Майер уехал на другой участок обороны — в район Эль Пардо, и решил поехать туда. Возвращаясь к своей «коче», где должен был ждать Педро Аринеро, я за одним из поворотов траншеи услышал знакомый голос и увидел своего испанского друга. Переговариваясь с соотечественниками, Педро палил в сторону противника из своей «пистола», посылая в адрес «ихос де путас фасистас» (сукиных сынов фашистов) отборные эпитеты и ругательства, не поддающиеся литературному воспроизведению. Фашисты же с той стороны кричали в рупор: — Эй, вы, красные собаки! Мы вас всех перестреляем, убирайтесь, пока не поздно, туда, откуда приехали, и подыхайте у себя дома в постели! Подхожу к своему шоферу и спрашиваю: — Педро, что ты здесь делаешь, почему не ждешь в своей «коче»? — Омбре! Разве ты не видишь,— смеется Аринеро,— что я воюю с фашистами? Может, пуля моего пистола попадет в лоб фасиста Франко... — Ну, ладно, Педро, повоевал, отвел душу — и хватит, поехали! — Хорошо, ми тоньенте, дай только выпустить последнюю обойму.— И Педро с огромным удовлетворением, которое было отражено на его почти мальчишеском лице, продолжал, стоя во весь рост, стрелять до последнего патрона в сторону противника. В районе Эль Пардо, в передовых траншеях, я нахожу Николая Никифоровича Нагорного. Здесь он проводит обучение пехотинцев групповому огню из стрелкового оружия по низколетящим самолетам. Мы с ним обсуждаем вопрос о местах расположения органов управления средствами противовоздушной обороны. Принимается решение: КП зенитной группы иметь в районе чехословацкой батареи, занявшей выгодную позицию в центре боевого порядка артиллерии среднего калибра, а пост наблюдения и оповещения о воздушном противнике разместить на верхнем этаже 14-этажного, самого высокого здания в городе, именуемого «Телефоника». В этом здании размещается центральный телефонный узел связи. По дороге к «Телефонике» наша маленькая автомашина, ведомая Педро, петляет по лабиринтам мадридских улиц, заваленных обломками разрушенных зданий. На уцелевшей стене одного из домов висит плакат, изрешеченный осколками. На нем слова: «Республика Советов боролась одна, окруженная врагами, ее столица Петроград тоже была окружена, и рабочие отстояли свой родной город. Мадридцы, последуйте примеру рабочих Петрограда!» Николай Никифорович рассказывал, что этот плакат висит здесь с первых дней обороны Мадрида. Если взрывом бомбы или снаряда сносит его, кто-то вывешивает взамен пострадавшего плаката новый. Он тоже оружие против фашизма. В Мадриде в боевой строй стало все. Даже памятник Дон Кихоту и Санчо Пансо, старательно обложенный мешками с песком, кажется двумя солдатами в траншее. Рыцарь без страха и упрека со своим верным другом — тоже на боевом посту... На фасаде одного из зданий видится повешенный вниз головой портрет генерала Франко с простреленными глазами и нарисованными углем длинными усами. На улице Гран-Виа проезжаем мимо фешенебельного отеля-ресторана с наименованием «Эль Агила» («Орел»), и Педро толкает меня локтем: — Смотри, здесь до войны было излюбленное место проведения сборищ и кутежей толстосумов, знаменитых тореро, крупных мошенников, бандитов, воров и других «ихос де путас». Здесь фашисты замышляли недоброе против республики, сочетая это с кутежами. Здесь было гнездо врагов свободы и демократии. К «Телефонике» мы подъехали с восточной стороны этого возвышавшегося над всем городом здания. Его западная сторона подвергалась систематическому обстрелу артиллерией фашистов из парка Каса-дель-Кампо. Каждый удар фашистского снаряда в стену «Телефоники» сопровождался взрывом, сотрясавшим все здание. Лифт работал в восточной части высокой башни только до 9-го этажа, а дальше приходилось подниматься пешком. На лестнице лежал толстый слой пыли и обвалив-шейся штукатурки, широкие проемы окон были без стекол. На верхнем этаже «Телефоники» находился корректировочно-наблюдательный пункт республиканской полевой артиллерии. Отсюда как на ладони были видны гора Гарабитас, линия вражеских траншей, вспышки артиллерийских батарей фашистов. Огнем республиканской артиллерии руководил, как уже говорилось, Николай Николаевич Воронов, которого в Испании звали условным именем Вольтер. Он сидел в мягком кресле перед широким оконным проемом в стене. При нашем появлении он оторвался от окуляров стереотрубы и поднялся. Перед нами был высокий, худощавый, несколько экстравагантно одетый человек (в Альбасете он выглядел иначе): в короткую кожаную куртку, брюки-галифе, высокие, шнурованные до колец желтые ботинки-краги, на голове — широкий черный, сдвинутый на правое ухо баскский берет. Если смотреть издали, то по внешнему виду Вольтер смахивал на жюль-верновского Паганеля, но, рассмотрев его вблизи, нельзя было не обратить внимание на энергичное, волевое лицо, твердый взгляд прищуренных глаз, общий облик интеллигентного, вызывающего к себе невольное уважение человека средних лет. Вольтер среди советских добровольцев любого служебного ранга, а также в кругах высшего военного руководства республиканской Испании пользовался авторитетом опытнейшего артиллериста. С Нагорным был знаком по совместной службе еще в Советском Союзе. Здесь, на «Телефонике», широко улыбаясь, он приветствовал нас по-испански: — Буэнос диас, компаньерос, комо эстан? (привет, друзья, как дела?) — Буэнос диас, камарада Вольтер (привет, товарищ Вольтер). Чувствуем себя на высоте,— ответил на приветствие Воронова Нагорный. Оба советника по-братски обнимаются. Нагорный представляет меня Воронову. — Знаю и помню тебя, товарищ Мигель, по Альбасете,— произносит Воронов, крепко пожимая руку.— Говорят, ты неплохо подготовил там испанскую зенитную батарею. Надеюсь, и здесь не оплошаешь? Моя помощь зенитчикам в чем-нибудь нужна? — обращается он к Нагорному. — Позволь, камарада Вольтер, разместить здесь наш пост наблюдения и оповещения о воздушном противнике. Вот и будет это помощью, — ответил Нагорный. — Почему же не разрешить? В тесноте, да не в обиде. Вот и генерал Дуглас хочет на «Телефонике» иметь своих наблюдателей, он сюда на дежурство будет посылать в чем-то провинившихся летчиков. Не обессудьте, если здесь нас фашисты достанут когда-нибудь бомбами или снарядами. А так здесь комфорт, можно вздремнуть иногда в мягкой мебели... На верхний этаж «Телефоники» поднимается запыхавшийся человек с кинокамерой в руках. Эго Роман Кармен, мы знакомимся с ним. Он, деловито хмурясь, нацеливает свое «оружие» в район Каса-дель-Кампо и снимает кадры, которые впоследствии станут уникальными и войдут в золотой фонд документальной кинохроники об Испании. Роман Кармен молод, смел, энергичен и вездесущ. Мы неоднократно увидим его в траншеях Мадрида, на реке Хараме, в боях под Гвадалахарой и Брунете. Он появлялся там, где происходили решающие для судеб Мадрида события. Нельзя было не восхищаться смелостью и мужеством этого, казалось бы, сугубо штатского человека. Пока на 14-м этаже идут разговоры о размещении здесь нашего поста, начальник связи зенитной группы испанец Морено выясняет у дирекции центрального узла возможность использования постоянных городских линий телефонной сети для связи с зенитными батареями. Результаты переговоров с дирекцией «Телефоники» неутешительны: свободных линий, по заявлению администрации, нет и не будет в ближайшее время. Лейтенант Морено горячится, говорит главному администратору, что если тот не выделит каналов связи с зенитными батареями, то с ним разделаются как с предателем. — Для связи с Бургосом[3 - В то время Бургос находился на территории, занятой фашистами.] вы, сеньор, оставили несколько пар проводов, а для нас найти не желаете?— наступал на администратора наш начальник связи. Первый бой наших зенитных батарей с воздушным противником успеха не принес. Обнаружилась слабая огневая подготовка. Стрельба по воздушным целям велась неорганизованно, отдельными орудиями, Резервы зенитных снарядов оказались истощенными, отсутствовала слаженность в действиях боевых расчетов орудий и приборов управления огнем. В итоге первый блин оказался комом. Весь следующий день на батареях шла отработка слаженности, выявлялись и устранялись недостатки в действиях боевых расчетов. Мы с Николаем Никифоровичем Нагорным производили разбор проведенных стрельб вместе с советскими инструкторами, помогали устранить огрехи в подготовке батарей. К концу 8 февраля общими усилиями удалось «поднатаскать» наши батареи, обстрелять орудийные расчеты, добиться улучшения слаженности их с боевыми расчетами приборов управления артиллерийским зенитным огнем (ПУАЗО). Мы не жалели для этого большого расхода зенитных снарядов, не упуская возможности открывать огонь не только по групповым воздушным целям, но и по отдельным самолетам врага. Результаты принятых мер тут же не замедлили сказаться. Счет сбитым самолетам был открыт 9 февраля французской зенитной батареей. Поздравить с успехом личный состав батареи на ее огневую позицию прибыл политкомиссар 12-й интербригады Луиджи Лонго (в Испании его назвали Галло) — худощавый человек, одетый в офицерскую форму республиканской армии. Он выразил удовлетворение действиями батарейцев, поблагодарил их, инструктора лейтенанта Елкина, политкомиссара — итальянского коммуниста Бруно Росетти. Вслед за французской зенитной батареей свой боевой счет сбитым самолетам открыли чехословацкая и немецкая батареи. Потеряв за день боя несколько бомбардировщиков, фашистская авиация увеличила высоту полета в два раза. Мы загоняли ее под потолок. Попадая под огонь зенитной артиллерии, вражеские самолеты торопились сбрасывать свой смертоносный груз, не достигая намеченных объектов. В сражении на реке Хараме, равняясь на своих инструкторов, зенитчики проявили стойкость и мужество. Вели огонь по самолетам фашистов под обстрелом их артиллерии. Чтобы повысить живучесть батарей и уменьшить их потери, было принято решение на ночь перемещаться на запасные позиции. И это себя оправдало: ночью вражеская авиация бомбила пустые места, а на рассвете мы оказывались вновь на своих основных позициях, не понеся урона в людях и боевой технике. На французской зенитной батарее живой и энергичный Евгений Елкин нашел ключ к сердцам антифашистов. Они учились у него мужеству, уважали его за высокую профессиональную подготовку. Элино, как его звали бойцы, умело руководил боем с самолетами и танками противника. При действиях в самой сложной обстановке он не терял управления батареей. В борьбе с танками Элино и его деятельные помощники командир огневого взвода Анри Дебернарди и комиссар Бруно Росетти, распределившись по орудийным расчетам, руководили огнем прямой наводкой, заменяли вышедших из строя бойцов. Иван Семенов и комиссар Богуслав Лаштовичка в сложной, трудной обстановке действовали так же слаженно и уверенно. Убывая со своего пункта управления, я обычно оставлял нештатным заместителем Семенова. И он справлялся с делом благополучно. Поднаторел. Действия на Хараме Ивана Желтякова также заслуживали доброго слова. Сумрачный и сосредоточенный, в своем неизменном брезентовом плаще, он к этому времени уже овладел немецким языком, свободно подавал команды, бросал меткие замечания по боевой работе огневых и приборных расчетов, добиваясь четкости и слаженности их действий, деловито принимал решения в сложной обстановке. Помнится мне и комиссар этой батареи, гамбургский рабочий, коммунист Ганс Крамм, активно помогавший инструктору поддерживать твердую дисциплину и боевую готовность подразделения. При всех высоких боевых качествах республиканских инструкторов и личного состава интернациональной группы батарей нельзя было рассчитывать на полный успех в борьбе с воздушным противником без объединенных усилий зенитной артиллерии и истребительной авиации. И мы позаботились об этом. Одиннадцатого февраля республиканские летчики-добровольцы провели настоящее воздушное сражение, самое большое с начала войны. В нем участвовало свыше ста самолетов. Разбившись на отдельные группы, они с пронзительным воем гонялись друг за другом, совершали фигуры высшего пилотажа, уклоняясь от поражения огнем противника, занимая выгодное положение. Были слышны звуки пулеметной стрельбы, часто видны машины, объятые пламенем, спускающиеся на парашютах летчики. Смело бросались в воздушный бой с фашистскими самолетами Анатолий Серов, Павел Рычагов, Георгий Захаров, Владимир Пузейкин, Иван Лакеев. Мы узнавали своих летчиков по их воздушному «почерку». Они вели бой с самыми современными для того времени самолетами фашистов: немецкими истребителями «Хейнкель-51», бомбардировщиками «Юнкерс-52», «Юнкерс-86», «Дорнье-17», входившими в авиагруппу немецкого генерала Рихтгофена,— гордость фашистского легиона «Кондор». Республиканские летчики вели также воздушные бои и с лучшими самолетами итальянских фашистов: «Фиат», «Капрони-101», «Савойя-81». О советских летчиках-добровольцах хотелось бы сказать особо. Действительно, это плеяда самых отважных. Из 59 Героев Советского Союза, получивших столь высокое звание за воинскую доблесть, проявленную в Испании, — 34 были авиаторами. Около сорока стервятников сбила эскадрилья И-15 под командованием старшего лейтенанта П. Г. Рычагова. Тринадцать самолетов уничтожил, обеспечивая действия наземных войск, командир отряда истребителей И-16 старший лейтенант С. П. Денисов. Одним из первых, вслед за М. Н. Якушиным в ночном бою 27 июля 1937 года сбил фашистский «юнкерс» старший лейтенант А. К. Серов. Позже, командуя авиаотрядом и эскадрильей, он участвовал в сорока воздушных боях и лично истребил восемь самолетов. Командир группы лейтенант С. И. Грицевец в 42 воздушных боях уничтожил шесть самолетов врага, а все летчики его группы — 85. Командир эскадрильи майор В. С. Хользунов одним из первых освоил и применил в Испании штурмовые действия на бреющем полете. Советник по авиации комдив Я. В. Смушкевич внес большой вклад в строительство ВВС республики. Он деятельно разрабатывал тактику действий авиации в операциях, был в числе инициаторов применения истребителей ночью, участвовал в руководстве обороной Мадрида. ...Герои-летчики отважно сражаются в воздухе с фашистской авиацией, но отдельные группы бомбардировщиков противника, не атакованные истребителями, упорно продолжают полет к намеченным для удара целям. В таком случае надо огнем зенитной артиллерии уничтожать в первую очередь самолеты врага, летящие курсом на позиции полевой артиллерии, районы сосредоточения танков и вторых эшелонов (резервов) дивизии Листера и бригады Лукача. Выбор воздушных целей для уничтожения, сосредоточение и распределение зенитного огня по ним — одна из моих важнейших задач. Нагорный подсказывает: — Постарайся, Мигель, зенитным огнем разбивать плотные боевые порядки фашистских бомбардировщиков, создавать выгодные условия нашим истребителям для атаки, обеспечивай им безопасность от преследования фашистских истребителей при выходе из боя. Советы и указания Нагорного выполняются четко. За день боя 11 февраля наши зенитные батареи сбили 9 бомбардировщиков, вынудили самолеты фашистов поднять высоту полета до 4-5 тысяч метров, воспрепятствовали им прицельно сбрасывать бомбы на части дивизии Листера в кровопролитных боях за овладение важной в тактическом отношении горой Эль Пингаррон. Двенадцатого февраля на направлении Мората-де-Тахуньи в полосе действий интербригады генерала Лукача создалась угроза прорыва итальянских танков «ансальдо». Командир бригады просит зенитчиков выделить хотя бы одну батарею для противотанковой обороны в полосе действий его батальонов, так как полевой артиллерии не хватает Чехословацкая зенитная батарея переключается на противотанковую оборону. Отдаю лейтенанту Семенову приказание: — Бронебойные снаряды подготовить к стрельбе по танкам и выложить их у орудий. Иметь для стрельбы прямой наводкой по пехоте противника снаряды с установкой взрывателей на картечь. Первым полувзводом командуете вы, вторым — Лаштовичка. Открывать огонь по моей команде. После первого выстрела полувзводом вести огонь самостоятельно в своих секторах. Из-за невысоких холмов, по пересеченной местности, среди оливковых деревьев выползают танки «ансальдо». Они приближаются на расстояние 400-500 метров, ведя пулеметный огонь по подразделениям 12-й интербригады, за ними продвигается марокканская пехота. В секторах полувзводов чехословацкой зенитной батареи происходит распределение целей между орудиями, слышны доклады «Цель поймана!», «Стволы орудий заряжены бронебойными снарядами». Подаю команду для первого выстрела: — По танкам фашистов, батарея, огонь! Почти одновременно раздаются выстрелы всех орудий, несколько танков противника горят, из них выскакивают люди. Семенов и Лаштовичка переносят огонь на другие танки. Всего расстреляно и сожжено до десятка танков врага. Марокканская пехота залегла. Фашистов контратакуют батальоны бригады генерала Лукача. Танков противника в секторах полувзводов чехословацкой зенитной батареи больше нет. От пулеметного огня фашистов с ближней дистанции повреждено одно орудие, убито два человека и три ранено. Батарея приводит себя в порядок, готовясь к стрельбе по самолетам. Атака фалангистов и марокканцев в полосе боевых действий батальона 12-й интербригады отражена, но фашистские самолеты продолжают висеть над республиканскими войсками. К исходу дня на чехословацкой зенитной батарее появляется генерал Лукач. Мы увидели перед собой моложавого человека с интеллигентным лицом. Одет он был в короткую замшевую куртку с накладными карманами, перехваченную кожаным ремнем с портупеей через плечо, светлые брюки кавалерийского покроя, хорошо начищенные сапоги. На голове генерала — форменная фуражка с широкими полями. Он обращается к артиллеристам-зенитчикам: — Примите нашу солдатскую признательность за братскую помощь в бою. Говорю это не только от себя, но и от всех моих бойцов-интернационалистов. Мы знали, что генерал Лукач — это псевдоним венгерского писателя и революционера Мате Залки. Во время первой империалистической войны подпоручик австро-венгерской армии попал в русский плен. После победы Великого Октября он перешел на позиции большевиков, был избран командиром венгерских и австрийских интернационалистов, объявивших лагерь советским. В 1920 году вступает в ряды Коммунистической партии. Мате Залка идет добровольцем в Красную Армию, командует кавалерийским полком, защищая молодую Советскую Республику. За подвиги в боях против японцев и банд Семенова, против Колчака, Деникина и Врангеля, за умелые действия в рядах Первой Конной армии Буденного Советское правительство наградило Мате Залку орденом Красного Знамени, а также золотым оружием. После окончания гражданской войны он работал: в Наркоминделе в качестве дипломатического курьера, побывал в Афганистане, Иране, Норвегии, Дании, Швеции и Италии. Все свои способности венгерский революционер отдал своей второй родине — Советскому Союзу. В течение трех лет Мате Залка руководил Московским театром революции, затем работал в аппарате ЦК ВКП(б), писал рассказы, роман «Добердо», которые публиковались в нашей печати. В тридцатые годы он стал близким другом Николая Островского. Мате Залка прибыл в Испанию, когда начались тревожные дни обороны Мадрида. В Альбасете он вместе со своим другом Павлом Ивановичем Батовым сформировал и подготовил 12-ю интернациональную бригаду, стал ее командиром, Проявив талант военачальника, он получил звание генерала республиканской армии Испании. 12-я интербригада генерала Лукача была сформирована из бойцов 17 национальностей, в основном молодых рабочих, самоотверженных интернационалистов. Павел Иванович Батов рассказывал нам, какие тяжелые испытания пришлось выдержать им по пути в Испанию. Один из бойцов, югославский антифашист Пера четыре раза попадал в полицию при переходе границ. Два румына, железнодорожные рабочие — братья Бурка подвергались аресту полиции трижды. Польские юноши рабочие суконной фабрики в Лодзи — Петрек и Янек, чтобы попасть в Испанию, прошли пешком всю Германию и Францию. У них не было средств на дорогу, а заработанных на случайных работах жалких грошей им еле хватало на скудное питание. И все-таки молодые антифашисты достигли цели. Английские шахтеры Антони и Джордж добирались в Испарению на трех пароходах, израсходовав свои скудные сбережения. Канадский рудокоп Георг Фет завербовался в Соединенных Штатах Америки кочегаром торгового судна, сошел во французском порту и с огромными трудностями, добираясь пешком до испанской границы, нелегально перешел ее. Подобных примеров, рассказывал нам Павел Иванович Батов, можно привести множество. Трудности и опасности не сломили боевого духа антифашистов, стремившихся в Испанию из разных стран мира на помощь испанским трудящимся в их борьбе с фашистами. В этом проявилось великое чувство международной солидарности. В январе 1937 года интербригада генерала Лукача, вступив в бой с фашистами под Мадридом, показав высокую боеспособность, овладела населенными пунктами Альгора и Мирабуэна, захватила у фашистов много трофеев и вынудила их к беспорядочному бегству с поля боя. В сражении на реке Хараме интернациональные бригады сыграли исключительно большую роль в победе над фашистами. Здесь в полной мере выявилась несгибаемая стойкость бойцов-интернационалистов. Вместе с испанцами бойцы интернациональных бригад по шесть раз в день переходили в контратаки, неся большие потери. Нельзя было не восхищаться доблестью и мужеством интербригадовцев, отражавших неистовые контратаки «моро», которые отличались фанатическим упорством. На самых тяжелых участках сражения «моро» в своих красных фесках, белых шарфах и земляного цвета бурках бросались в рукопашный бой под дикие воинственные выкрики. Высокие боевые качества интернациональных бригад в Испании были не в малой мере выплавлены ратным трудом наших советских добровольцев, образцами их мужества и героизма в боях с фашистами. В боях на реке Хараме республиканские войска испытывали острый недостаток полевой артиллерии. Как я уже упоминал, руководством Центрального фронта было решено в особо острых ситуациях привлечь для стрельбы по наземным целям некоторую часть зенитной артиллерии. 17 февраля я был вызван на передовой командный пункт фронта. В тот день с утра войска республиканцев начали сильные контратаки на севере из района Эль Пардо частями дивизии Модесто и на юге — дивизией Листера. Они сосредоточили свои усилия на флангах главной группировки противника. Следовало не допустить контратак фашистов во фланг. Уточнив расположение передового командного пункта фронтового руководства, я отправился туда. За мной, без всякого на это распоряжения, следует Педро Аринеро. — Педро, оставайся на месте! — кричу ему. — Омбре! А кто тебе окажет первую помощь, если будешь ранен фашистской пулей или осколком снаряда? — возражает Педро, продолжая следовать за мной. Преодолев опасные участки, обстреливаемые артиллерийским и пулеметным огнем, мы достигли глубокого оврага. В его крутом склоне вместительный блиндаж. У входа нас останавливает часовой: — Омбрес, ке ай? — Бамос пара хефе принсипаль (мы к главному начальнику). — Вива ла република! Пасен! (да здравствует республика! Проходите!) В блиндаже у большого, грубо сколоченного стола над картой склонились руководители республиканских войск. Командир испанской дивизии Энрике Листер, крепко сбитый, широкий в плечах испанец со сдвинутой на затылок форменной фуражкой, открывавшей умный лоб и энергичное волевое лицо с большими карими глазами. Генерал Лукач в накидке поверх своей военной формы. Главный советник республиканской артиллерии Н. Н. Воронов. Старший военный советник Центрального фронта К. А. Мерецков. Рядом с ним стоит его переводчица — молодая миловидная женщина Хулия (Мария Фортус), одетая в кожаную куртку и опоясанная широким ремнем, с пистолетом на боку. Мерецков бросает в ее адрес гневные слова: — Женщины воодушевляют нас, мужчин, на великие дела, но они же мешают нам их выполнить. Какого черта лезете на рожон, кто вас об этом просит? В ответ на эту тираду Хулия загадочно улыбается и молчит, ожидая, пока он «выпустит пар из котла». Оказывается, в тот день смелая советская переводчица, увидя отходящие под натиском марокканцев и фалангистов подразделения республиканских войск, выскочила из траншеи с поднятым вверх пистолетом и крикнула во весь голос по-испански: — Мужчины вы, камарадас, или кастраты? Остановитесь! Я женщина, но не боюсь фашистов, будьте настоящими мужчинами, остановитесь! И сконфуженные пехотинцы прекратили свой поспешный отход, залегли и продолжали огневой бой, сдерживая контратакующего врага. В открытом бою, когда вокруг свистели пули и рвались снаряды, поведение Хулии было рискованным для ее жизни, но ради общего дела она не посчиталась с опасностью и теперь молча выслушивает разнос своего шефа. Меня, первым вошедшего в блиндаж, заметил Николай Николаевич Воронов: — Наш зенитчик прибыл, Кирилл Афанасьевич!— произнес он в сторону Мерецкова. Старший военный советник Центрального фронта остановил на мне строгий взгляд. На его лице еще были видны остатки раздражения, вызванного поведением его переводчицы. Он слушает доклад: — Командир зенитной группы, лейтенант Ботин, по вашему приказанию прибыл... — Подойдите к стереотрубе, посмотрите внимательно и доложите, что увидите на поле боя в районе ориентира пять — заводская труба, — перебил мой доклад Мерецков. Подхожу к стереотрубе, подгоняю окуляры, осматриваю поле боя и докладываю: — Ориентир пять — заводская труба, правее 0-50 скопление конницы противника, левее... — Хорошо, достаточно, — вновь перебивает Мерецков. — Слушайте задачу. Снимите с огневой позиции ближайшую к переднему краю обороны одну из ваших зенитных батарей. Подтяните ее поближе к переднему краю и прямой наводкой уничтожьте марокканскую конницу в районе Сан-Мартин де ла Вега. Надо успеть это сделать до начала контратаки противника в конном строю. Далее действуйте по обстановке, принимайте решение самостоятельно, но лишь по выполнении поставленной вам задачи. Вы хорошо меня поняли? — Так точно, понял хорошо. Разрешите идти? — Не идти, а бежать надо, времени у вас в обрез, торопитесь! Полученная от старшего начальника боевая задача подстегнула меня, и мы с Педро Аринеро минут через пятнадцать, падая и спотыкаясь, вначале по оврагу, а потом от воронки к воронке короткими перебежками, под сильным пулеметным и артиллерийским огнем противника появились на чехословацкой зенитной батарее. С ходу, запыхавшись, ставлю задачу лейтенанту Семенову, он подает команду: — Огневому взводу отбой, поход, грузить снаряды, транспорт на батарею! Взводу управления и приборному отделению оставаться на месте! Погрузка снарядов на поданный транспорт в несколько минут закончена, орудия к автомашинам прицеплены. Метров 500 огневой взвод батареи продвигается по оврагу па автотранспорте, потом бойцы на руках выдвигают орудия вперед еще примерно на 200 метров. Развернулись на полуоткрытой позиции и тщательно замаскировались, Быстро подготовились к стрельбе прямой наводкой. Впереди, на южной окраине Сан-Мартин де ла Вега, хорошо видна марокканская конница численностью более эскадрона. Она находится в укрытии за развалинами текстильной фабрики. Кавалеристы еще в пешем строю бегают, суетятся. Пристально наблюдаю за батальонами дивизии Листера, продвигающимися к реке Хараме, до которой уже рукой подать. Марокканская конница ожидает, надо полагать, выгодного момента для решительной контратаки в конном строю, когда передовые батальоны дивизии, Листера переправятся на западный берег реки. Фланговый стремительный удар свежими силами конницы представляет большую угрозу для передовых частей Листера. Теперь это воспринимается мной более осмысленно, и я начинаю еще больше понимать важность поставленной мне боевой задачи. Надо не опоздать и выполнить ее наилучшим образом. Об этом надо хорошо подумать и правильно оценить обстановку. Рассуждаю так.  Если открыть огонь немедленно, по спешенным кавалеристам, то в основном будут поражены их кони. Марокканцы укроются от огня за толстыми стенами фабричных строений и особенно не пострадают. Затем они контратакуют передние батальоны республиканцев в пешем строю, В то время, когда стороны сблизятся вплотную, возникнет опасность поражения нашим огнем не только противника, но и своей пехоты. Можно было бы, пока кавалеристы не сядут на коней, ударить по пулеметным точкам врага, но тогда нас обнаружит вражеская артиллерия и не позволит выполнить главную задачу — уничтожить. конницу противника. Оценив все варианты, принимаю решение выбрать наиболее удачный момент для открытия огня прямой наводкой, когда марокканцы в конном строю выедут из-за укрывающих их стен фабричного двора. За противником ведется неослабное наблюдение, орудия заряжены, наводчики держат в перекрестье оптических прицелов район расположения цели. Передовые батальоны дивизии Листера уже подходят к реке, и на западном берегу реки Харамы появляются их головные подразделения. Марокканцы бегут к лошадям и в конном строю начинают выезжать из-за укрытий. Еще несколько секунд выдержки, вот-вот противник бросится в контратаку. Подаю команду: — По коннице противника, десять снарядов на орудие, беглый огонь! Орудия чехословацкой зенитной батареи стреляют на предельном режиме — через каждые пять секунд выстрел. Менее чем за одну минуту по марокканцам выпущено 60 снарядов. Разрывы зенитных снарядов, начиненных стальными сегментами-осколками, накрывают цель. Контратака марокканцев в конном строю сорвана. Огонь зенитных орудий переносим на пулеметные точки врага. Один-два выстрела — и фашистский пулемет замолкает (надо полагать, навсегда). Фашистская артиллерия засекла нашу временную позицию и начала вести пристрелку места ее расположения. Оставаться здесь больше нет смысла, надо уходить, не теряя времени. Орудия быстро свертываются, и огневой взвод зенитной батареи возвращается тем же путем на свою основную позицию. Быстрая, сноровистая работа огневиков чехословацкой зенитной батареи обеспечила выполнение боевой задачи без потерь людей и техники. Действия зенитчиков в этот день помогли передовым батальонам испанской дивизии Листера развить свой успех в районе Сан-Мартин де ла Вега. Эта дивизия наравне с интернациональными бригадами в боях на реке Хараме проявила высокие боевые качества. Ее командир Энрике Листер умело руководил частями в кровопролитных боях за овладение важной в тактическом отношении высотой Эль Пингаррон. По своему происхождению Листер был выходцем из семьи испанских рабочих-каменотесов. Из-за своих коммунистических убеждений Энрике некоторое время находился в политэмиграции в Советском Союзе и работал бригадиром забойщиков на строительстве Московского метрополитена. С начала фашистского мятежа в Испании он вернулся на свою родину. По поручению ЦК Испанской компартии Листер сформировал и возглавил знаменитый Пятый Коммунистический полк. Спустя некоторое время Листера назначают командиром 1-й испанской бригады, отличившейся в ночном бою при овладении важной высотой под Мадридом — Сьерра де лос Анхелес (высота Ангелов), а в сражении на реке Хараме он уже командует дивизией. Человек сильной воли, твердого характера, мужества, личной храбрости и незаурядного воинского таланта, он не терпел постоянного вмешательства и опеки. С Листером не легко было работать Р. Я. Малиновскому, назначенному его советником. Надо было, рассказывал впоследствии Родион Яковлевич, приспосабливаться к характеру Листера, мягко, в ненавязчивой форме, без ущемления авторитета командира дивизии, подсказывать ему наиболее рациональные решения. Камарада Малино (псевдоним Малиновского) много внимания уделял работе непосредственно в частях и подразделениях дивизии, что не могло не сказаться на успехе их боевых действий. ...На пункте управления зенитной артиллерии раздается звонок полевого телефона. Дежурный телефонист подзывает меня к аппарату, и я, услышав глуховатый голос Петровича (псевдоним К. А. Мерецкова), докладываю: — У телефона лейтенант Ботин... В ответ слышу: — С задачей справились, передайте личному составу чехословацкой зенитной батареи нашу благодарность, представьте Майеру для поощрения фамилии отличившихся зенитчиков, а вас, лейтенант Ботин, поздравляю с внеочередным званием капитана, привет! Отличительной чертой поведения советских добровольцев в сражении на реке Хараме, а впоследствии и в других боевых ситуациях было проявление дружеских, товарищеских чувств друг к другу и взаимной выручки. Эта черта советских людей вместе с их отвагой и мужеством воспринималась как пример бойцами-антифашистами других национальностей. Советские добровольцы в зависимости от обстановки использовали любую возможность для поддержания связи между собой как по телефону, так и путем личного общения. В боях на Хараме советские командиры-зенитчики установили тесный контакт с республиканцами-танкистами. В широкой долине восточнее селения Мората-де-Тахунья шло сосредоточение подразделений интернациональной танковой бригады генерала Пабло. Здесь я познакомился с командиром танковой роты Дмитрием Погодиным. — Ты, браток, прикрой нас, танкистов, понадежнее от фашистских авионов. Житья они нам не давали, пока мы сюда выдвигались,— просил Дмитрий Погодин, — а мы врежем фашистам по первое число, как только введут нас в бой. — Давить их, фашистских гадов, будем, как клопов,— произнес Александр Беляев.— У наших танков пушки, а у них пулеметы. У нас танкисты кто? Орлы боевые! Ты слыхал о Поле Армане, как он расправился с фашистскими танками? Мы стараемся использовать его боевой опыт. Эта задушевная беседа участников боев на Хараме положила начало нашей большой личной дружбе. — Все, что можно будет сделать артиллеристам-зенитчикам для обеспечения безопасности танкистов, будет сделано, — обещал я своим фронтовым друзьям-соотечественникам. В свою очередь, они мне обещали привезти с поля боя трофейное стрелковое оружие, которого у нас не хватало. На Хараме танкисты были введены в бой у горы Эль Пингаррон. Ведомые командирами рот Погодиным и Цаплиным, республиканские танкисты смело врывались в боевые порядки озверелых фалангистов и марокканцев, давили их пулеметные гнезда, артиллерию, вели бой с итальянскими «ансальдо» и решили судьбу боя в пользу своей пехоты. Им нелегко доставался успех. На Хараме фашисты впервые ввели в бой немецкие противотанковые пушки, применявшие термитные снаряды, те пробивали даже крепкую броню советских танков Т-26. От них погибли командир танковой роты Павел Цаплин и командир взвода Георгий Селезнев, получившие посмертно звание Героев Советского Союза. В сражении на реке Хараме единственным советским добровольцем-артиллеристом, находившимся в распоряжении Н. Н. Воронова, был Николай Гурьев — любимец не только Николая Николаевича, но и всех наших добровольцев. Колю Гурьева мы ценили как хорошего товарища и уважали за смелость и отвагу. Он сочетал в себе качества отличного артиллериста и разведчика важнейших целей в расположении противника. В подразделениях республиканской пехоты он выдвигался вперед, выявлял цели и безошибочно наносил их координаты на карту. В один из дней напряженного боя на Хараме с ним произошло следующее. Увлекшись разведкой целей, он не заметил, как оказался на территории противника, обстреливаемой республиканской артиллерией. С передового командного пункта Н. Н. Воронов вел тщательное наблюдение за полем боя. В стереотрубу с многократным увеличением местности, люди и предметы видны как на ладони. Он заметил там знакомую фигуру Николая Гурьева. Рядом с ним взметнулся огненно-рыжий султан, и артиллерист-разведчик исчез. Дрогнуло сердце Николая Николаевича — погиб отважный артиллерист... Весть о гибели Николая Гурьева быстро побежала по проводам телефонных линий и дошла до советских добровольцев, сражавшихся на Хараме. Докатилась она и до меня. Позвонил с передового командного пункта дивизии Листера Александр Родимцев: — Ботя, ты слыхал о Коле Гурьеве? — А что с ним? — Миша, нет больше нашего веселого друга, незаменимого тамады. Нет больше Коли Гурьева, убит... — Откуда, Саша, у тебя такие данные? Как ты об этом узнал? — Мне только что сообщил об этом Вольтер. Он со слезами на глазах поделился горем, рассказал, как это случилось. Но об этом позже, надо о горестном для нас событии сообщить Ване Татаринову в Эль Пардо. С глубокой болью в душе приходилось верить тяжелой вести. В случившемся проявился суровый закон войны. Каждый из нас мог так же погибнуть здесь, на Хараме. Так, очевидно, думал не только я. Каковы же были радость, удивление всех советских добровольцев, когда живой и невредимый Коля Гурьев появился на командно-наблюдательном пункте артиллерии. Какая это была радость для Вольтера! По телефону слышу голос Гурьева, так знакомый мне: — Омбре, ке ай? — Коля, друг, жив? Как выбрался из объятий смерти? Расскажи, дорогой друг. Я счастлив вновь слышать твой голос... — Миша, все произошло так: топаю я в боевых порядках царицы полей — нашей пехоты, высматриваю, где у фашистов огневые точки. Ищу другие цели для поражения. Увлекся и не заметил, как отошла наша пехота. В суматохе боя фашисты меня не заметили. Не разглядели, не очухались. По ним долбит наша артиллерия, недалеко от меня разрывается снаряд, и я мгновенно падаю в оказавшуюся рядом со мной воронку. Оглушенный, засыпанный песком, пылью и грязью, лежу несколько мгновений, затем поднимаю голову, оглядываюсь вокруг себя и вижу — кругом меня фашисты. Как быть? Что делать? Не попадать же в плен к «ихос де путас фасистас». Застрелиться? Нет, всегда успею — такая мыслишка вертится в моей буйной головушке. Спасает меня русская смекалка: рядом лежит труп убитого фашиста. Долой с него пилотку с кисточкой, манту (накидку). Весь этот реквизит напяливаю на себя, вылезаю из воронки (будь она благословенна — спасла мне жизнь!), ловлю момент и гигантскими скачками (никогда так не бежал, даже на спортивных состязаниях) скрываюсь в кустарнике. Вбегаю в оливковую рощу, сбрасываю фашистскую одежду (чтобы свои не убили), мчусь снова в боевые порядки нашей пехоты, не потеряла бы она меня опять! Вот такая история! — Коля, прямо не верится, что ты жив и здоров, а мы уже оплакивали тебя, твою гибель... — Ха-ха-ха, если оплакивали, буду знать при жизни, а то поди узнай об этом после смерти,— смеется Николай Гурьев. За две недели кровопролитных боев на реке Хараме фашисты добились немногого. Это нельзя было назвать их победой. Победили республиканцы, сорвавшие план захвата Мадрида. В узкой полосе шириной до 12 и глубиной 3-5 километров фашисты овладели незначительной территорией ценой огромных потерь в людях и боевой технике. После 27 февраля на всем фронте Харамского сражения наступило затишье. При подведении итогов боевых действий интернациональной зенитно-артиллерийской группы мы порадовались. К концу сражения на Хараме она уничтожила 19 фашистских бомбардировщиков, 11 итальянских танков, более эскадрона марокканской конницы и нескольких пулеметных точек врага. Успех республиканских войск на Хараме был обеспечен стойкостью и мужеством испанских и интернациональных формирований, героическими действиями советских добровольцев-летчиков, танкистов, пехотинцев и артиллеристов, находившихся в рядах интербригад, Во многом обязаны были республиканцы неутомимой деятельности советников: К. А. Мерецкова, Н. Н. Воронова, П. И. Батова, Р. Я. Малиновского, Я. В. Смушкевича, Н. Н. Нагорного, А. И. Родимцева. По окончании сражения на Хараме фашисты, мстя за провал своего плана окружения и захвата столицы Испанской республики, возобновили массированные налеты авиации на Мадрид, прикрываемый батареями зенитно-артиллерийской группы и истребительной авиацией. ...Пронзительно воют авиационные моторы, идет напряженный воздушный бой в небе Мадрида. В городе развернуты все пять батарей зенитной артгруппы. Отражением налета фашистской авиации руководят генерал Дуглас и коронель Майер. Дуглас поглощен воздушной схваткой и в ответ на замечание Майера об улучшении взаимодействия истребителей и зенитной артиллерии некоторое время молчит. Порывистый, решительный, без головного убора, в короткой кожаной куртке, он как бы перенесся в небо и воюет там среди летчиков-героев. В этот миг для него не существует ничего важнее. Он роняет: — Да, конечно, конечно... все вопросы решим после… — Надо решать как можно скорее, Яков Владимирович,— настаивает старший советник по противовоздушной обороне Центрального фронта. Налет фашистской авиации отражен, небо Мадрида очищено от вражеских стервятников, и Дуглас обращается к Майеру: — Теперь, если не возражаешь, Николай Никифорович, сейчас же поедем в Алкалу-де-Эйнарес на аэродром к моим соколикам, будем договариваться о взаимодействии истребителей и зенитной артиллерии. Поехали, прихватив с собой меня. На аэродроме нас поджидал помощник Дугласа по истребительной авиации камарада Хулио, улыбчивый, добродушный на вид человек с типично русским лицом. В низком, полуподземном и закамуфлированном помещении располагались пилоты разных национальностей. По всему видно было, что они составляют единую интернациональную семью, центром которой, ее ядром были советские летчики-добровольцы. Их безошибочно можно было узнать по внешнему подтянутому виду и каким-то другим едва уловимым чертам. Старший по должности в истребительной авиационной группе летчик Иван Копец, уверенный в себе красавец (скорее всего, уверенность и отличала наших добровольцев-летчиков), пристально рассматривал прибывших людей. С ним рядом круглолицый крепыш, один из лучших летчиков-истребителей Георгий Захаров и молчаливый молодой пилот Сергей Плыгунов. К ним присоединились свободные от боевых дежурств летчики-истребители. Хитровато улыбнувшись, Дуглас обратился к собравшимся вокруг нас летчикам: — Друзья-соколики, к нам приехали орлы-зенитчики. Давайте договариваться с ними, как действовать в совместных боях со стервятниками. Надо сообща выработать принципы взаимодействия, — Принцип у нас один: увидел врага — бей,— хмуро произнес Иван Копец,— от этого принципа мы не отойдем. — Бить можно по-разному,— произнес старший советник по противовоздушной обороне фронта. — Вот сегодня, например, хорошо ли у вас получилось при отражении налета? Как вы полагаете, товарищи летчики? — А что ж, получилось неплохо, — ответил Иван Копец,— налет отбили, пощипали фашистов малость... — Могло быть лучше, товарищ Копец,— продолжал майор,— если бы мы с вами действовали более организованно. Смотрите, что получается: вы, летчики, завязываете воздушный бой с истребителями врага, а зенитчики открывают огонь всеми батареями по головной, не атакованной группе бомбардировщиков, и тут же вынуждены прекратить стрельбу: к этой группе бомберов врага подлетают два наших истребителя. Огонь зенитчики вести не могут, опасаются поразить свои самолеты, А бомбардировщики противника идут безнаказанно. Почему? Потому что пара наших истребителей не может атаковать главную цель. Ну как, хорошо это или плохо, товарищ Копец? — Н-да,— протянул летчик-истребитель,— не очень чисто сработали... — Давайте договоримся на будущее, как нам действовать в подобной обстановке,— предложил старший авиационный начальник. Разговор получился полезным для обеих сторон. Условились придерживаться выработанных совместно правил, когда и в каких случаях отдается предпочтение атакам истребителей и когда огню зенитной артиллерии Установили соответствующие сигналы, применяемые летчиками (ракеты разного цвета, «горки», покачивание крыльями и другие эволюции наших самолетов-истребителей). Боевая дружба между летчиками-истребителями и зенитчиками, найденный ими общий язык в бою впоследствии сыграли немалую роль в борьбе с сильным, хорошо подготовленным воздушным противником. Прекратив массированные налеты авиации на Мадрид в связи с большими потерями в воздушных боях и от огня зенитчиков, фашисты усилили артиллерийский обстрел многострадального города. Жизнь на улицах испанской столицы вновь замерла. Используя свою агентуру в городе, фашистская артиллерия пыталась подавить или уничтожить зенитные батареи. Мы начали нести потери и от диверсантов «пятой колонны», гнездившихся на чердаках, в подвалах и за стенами разрушенных зданий. Зенитчики готовили запасные позиции, глубже зарывались в землю. Заметив, откуда ведется огонь диверсантов, посылали туда один-два снаряда. Все это никак не было похоже на передышку в боевых действиях. В таких условиях интернациональная зенитная артиллерийская группа в Мадриде продолжала вести свою вахту, ни на минуту не ослабляя боевую готовность, ни на один час не теряя связи с войсками. После сражения на реке Хараме советником командира 2-ro Мадридского корпуса коронеля Альсагарая был назначен Родион Яковлевич Малиновский. Части корпуса вели бой с фашистами непосредственно на окраинах Мадрида. У Малино всегда можно было получить самую свежую и достоверную информацию о наземной обстановке. В связи с этим пришлось неоднократно встречаться с ним либо на командном пункте корпуса, либо на «Телефонике», куда он периодически приезжал для обзора поля боя с высоты птичьего поле-та. В свою очередь, он получал исчерпывающую информацию об обстановке по противовоздушной обороне Мадрида. Родион Яковлевич располагал к себе простотой в обращении и пристальным интересом к вопросам противовоздушной обороны республиканских войск и самой столицы республики. При его активной помощи были изготовлены зенитные прожекторы, чрезвычайно необходимые для обеспечения ночных действий зенитной артиллерии и истребительной авиации. Надо было видеть его счастливую улыбку, когда он вместе с Нагорным во время испытания первого опытного прожектора увидел мощный луч вольтовой дуги, в одно мгновение зажегшего толстую сосновую доску. Эксперимент удался, и можно было приступать к серийному изготовлению зенитных прожекторов на промышленных предприятиях Мадрида, для чего требовалось правительственное распоряжение о реквизиции зеркал большого диаметра, находящихся в ресторанах, отелях и других учреждениях. Это и было сделано с помощью коронеля Малино. Во время одного из посещений «Телефоники» мне пришлось сопровождать Родиона Яковлевича. Осматривая в стереотрубу поле боя, он обратил внимание на явные признаки расположения какого-то фашистского командного пункта в районе Карабанчель Альто — на южных подступах к Мадриду. Долго наблюдал за районом и, наконец, определил: там наверняка командный пункт, надо бы фашистов окропить артиллерийским огнем. Немногочисленная наземная артиллерия республиканцев была занята выполнением неотложной задачи по контрбатарейной борьбе. Ждать, когда ей представится возможность открыть огонь по району Карабанчель Альто, было рискованно; выгодная цель могла сменить свое место. — Слушай, капитан, могут ли зенитные батареи стрелять с закрытых позиций по наземным целям? Прямой наводкой вы, зенитчики, стреляете хорошо, это я знаю, но стрельба с закрытой позиции... Это для меня пока неизвестно, а надо бы ударить по району Карабанчеля! — Можно попробовать, мой коронель! — (приноравливаюсь с докладом к испанской манере).— Я не забыл правил стрельбы наземной артиллерии. У зенитчиков стрельба по наземным целям особенная. Нужны баллистические таблицы, которых мы не имеем. Попробую пристрелку произвести экспериментально... Для мастеров дело пустяковое,— отшучиваюсь я. — Ну что ж, капитан, раз пустяковое, действуйте,— одобрил коронель Малино, очевидно задетый некоторой самоуверенностью. На огневой позиции первой испанской зенитной батареи, развернутой на южной окраине Мадрида, провожу необходимую подготовку. Использую для наблюдения за целью высокую колокольню рядом находящейся католической церкви, веду пристрелку по песчаному бугру на такой же дальности, как и цель, затем делаю доворот по угломеру. Заряженные орудия с установкой углов возвышения и взрывателей на необходимую дальность готовы к открытию огня и ждут команды. Теперь я похож на охотника, выжидающего появления дичи... Наступает решающий момент: с высоты колокольни видны подъезжающие к северной окраине Карабанчель Альто легковые автомашины, сверкнувшие на солнце лаком, из них появляются люди. Есть цель! — По командному пункту противника, десять снарядов на орудие, беглый огонь! Разрывы сорока дистанционных снарядов накрывают цель, в ее районе поднимается облако густой пыли, закрывающей наблюдение, но горящая автомашина видна хорошо, как и силуэты заметавшихся людей. Цель поражена: солдаты с санитарными носилками неуклюже суетятся вокруг раненых и убитых. Несколько дней спустя на «Телефонике», сопровождая главного военного советника республиканской армии Г. М. Штерна, Родион Яковлевич широко улыбнулся мне, хитровато прищурил глаз. — Капитан Ботин, говорят, теперь в Карабанчель фашисты побаиваются наведываться? Ты их хорошо проучил! Оказывается, зенитчики все же могут стрелять и с закрытых? Убедили, убедили. ...Пока шли бои на реке Хараме, фашисты северо-восточнее Мадрида, в районе Сигуэнсы, сосредоточили итальянский экспедиционный корпус в составе четырех дивизий и двух смешанных испано-итальянских бригад. Корпус насчитывал 50 тысяч человек, 1800 пулеметов, 250 орудий, 140 танков и бронемашин, 120 самолетов и 5000 автомашин. Все это составляло мощную группировку. Противник ставил задачей нанести главный удар в направлении Гвадалахара — Алкала, соединиться со своими войсками в районе реки Харамы и завершить окружение Мадрида. Противник начал наступление на гвадалахарском направлении 8 марта. Имел численное превосходство в истребительной авиации и приступил в первый же день сражения к усиленной бомбардировке и штурмовке республиканских войск. Для усиления их противовоздушной обороны наряду с действиями республиканской истребительной авиации сюда были выдвинуты зенитная артиллерийская группа тех же трех батарей, что принимали участие в сражении на Хараме. Французская. чехословацкая и немецкая, они имели уже боевой опыт, были хорошо сколочены и обучены советскими инструкторами-добровольцами. Нам в конце концов повезло: к началу операции под Гвадалахарой избавились от громоздких автобусов, которые незамедлительно были отправлены к своим хозяевам в Аранхуэс. Были разысканы и отобраны у анархистов незаконно захваченные ими наши отечественные автомашины ЗИС-5, которые прибыли в Мадрид и поступили в наше распоряжение в начале марта. Это в значительной мере повышало маневренность зенитных батарей на поле боя. Разыскав советника командира 4-го армейского корпуса коронеля Колева (В. Я. Колпакчи}, я доложил, что прибыл для получения боевой задачи. Колев, по существу, обеспечивал руководство частями вновь сформированного корпуса. Это был статный мужчина выше среднего роста с обветренным смугло-румяным лицом и умными карими глазами. С его советами республиканское командование считалось и принимало их с уважением и полным доверием. — Привет зенитчикам,— сказал Колев, выслушав доклад о прибытии в район Гвадалахары зенитных артиллерийских батарей среднего калибра,— вы здесь нам очень нужны. Смотрите на карту. Мы находимся на командном пункте корпуса. Ночью будем выбивать фашистов из Торихи и к утру туда переместимся. Там вы разверните одну из ваших батарей и прикройте ее огнем командный пункт корпуса. Остальные батареи расположите так, чтобы прикрыть от ударов авиации интербригаду Лукача и испанскую бригаду Гонсало Пандо. Положение у нас пока неустойчивое. Италофашисты наседают, их авиация ведет себя довольно нахально, и наши истребители не успевают отбиваться. Учтите также, что на главном направлении наступления итальянцев мы ждем массированного применения их танков. Так что работы у вас, зенитчиков, будет достаточно. К утру 9 марта зенитные батареи заняли боевой порядок и приготовились к выполнению полученной боевой задачи. В этот же день они вступили в бой с итальянскими танками. Особенно трудно пришлось французской зенитной батарее, занявшей огневую позицию на танкоопасном направлении южнее Бриуэги. Фашисты прилагали все усилия, чтобы перехватить единственную асфальтированную дорогу между Бриуэгой и Торихой, окружить республиканские части и уничтожить их поодиночке. Сюда и устремились танки противника. На их бортах надписи «Vado е ritorno» («Иду и возвращаюсь»). Многим из них вернуться не удалось, их не спасла кичливая надпись, они были уничтожены республиканскими зенитчиками. ...Танки италофашистов ползут на французскую зенитную батарею. Лейтенант Елкин — образец выдержки и отваги для личного состава. Он ранен в плечо, но не оставляет поля боя, распределяет между орудиями цели, назначает им ответственные сектора, продолжает управлять боем батареи. Орудийные расчеты, открывшие огонь по танкам врага, несут потери. Убитых и раненых заменяют командир огневого взвода Анри Дебернарди и комиссар батареи Бруно Росетти. Первая волна танков отбита, шесть танков «ансальдо» уничтожено. Зенитчики на Хараме получили опыт борьбы с ними и хорошо знают их уязвимые места. Немецкая зенитная батарея, развернувшаяся в полосе действий 12-й интербригады, с таким же мужеством отбивает атаку танков и в интервалах между их появлением ведет огонь по самолетам фашистов. Лейтенант Иван Желтяков с комиссаром батареи Гансом Краммом оказывают необходимую помощь орудийным расчетам, понесшим потери, перегруппировывают силы. Батарея сожгла три танка «ансальдо» и сбила два бомбардировщика фашистов. В полосе 2-й испанской бригады четко и сноровисто действует чехословацкая зенитная батарея, в районе которой располагается пункт управления зенитной группой. Командир 2-й испанской бригады Гонсало Пандо жмет мне руку, благодарит за умелые действия зенитчиков. До войны он был врачом-хирургом. — Теперь моя хирургия,— говорит он,— состоит в том, чтобы любым оружием, которое есть в моей бригаде, бить насмерть фашистов. Если окажется только нож в руках — отрезать головы «ихос де путас фасистас». Гонсало сухощав, утомлен бессонными ночами, но держится мужественно. Эго прекрасный командир! 8 марта его бригаду посетила Долорес Ибаррури, одетая в мужскую солдатскую форму. Она призывала бойцов-испанцев к стойкости и мужеству в боях с италофашистами. Чехословацкая зенитная батарея сбила четыре самолета врага и подбила два фашистских танка, не понеся потерь в первый день боя. На нее возлагаются большие надежды в будущих боях. В последующие два дня погода была не летной, моросил мелкий дождь, самолеты противника не появлялись, и зенитные батареи продолжали вести огонь по танкам противника и его пехоте. К утру 12 марта небо очистилось от сплошной облачности, и фашистские самолеты с рассвета начали появляться над республиканскими войсками. Их эскадрильи и отдельные звенья сваливались с неба, как коршуны, снижались до бреющего полета, обрушивали свой огонь и сбрасывали бомбы на боевые порядки интербригады генерала Лукача, которая вела ожесточенный бой с численно превосходящими силами италофашистской дивизии «Черное пламя». В бою с воздушным противником проявилось огневое мастерство чехословацкой зенитной батареи. Ее огонь препятствовал вражеской авиации наносить удары по батальонам 2-й испанской бригады. Батарея, управляемая твердой волей и умением лейтенанта Семенова, сбила семь бомбардировщиков «Капрони-1». Фашисты пытались разделаться с ней. Вражеские самолеты на бреющем полете поливали ее огнем, забрасывали мелкими фугасными бомбами, пытаясь заставить зенитчиков прекратить огонь. На батарее появились убитые и раненые. И тем не менее зенитчики продолжали вести огонь, Каждое орудие в своем секторе вело дуэльный бой прямой наводкой со штурмующими самолетами. Поведение батарейцев в бою достойно восхищения. Только сплоченный боевой коллектив, сцементированный идеей солидарности, возглавляемый мужественными советскими добровольцами, способен на такие самоотверженные действия. Спустя много лет, прошедших со времени боев с фашистами под Гвадалахарой, я не перестаю гордиться нашими советскими зенитчиками и замечательным боевым интернациональным коллективом нашей зенитной артгруппы. Но не только добровольцы-зенитчики блестяще проявили себя под Гвадалахарой. Мне вспоминается героическое поведение в бою Александра Родимцева. Вижу его идущим в атаку с ручным пулеметом. Советский доброволец, герой-пулеметчик увлекает за собой республиканских пехотинцев, и там, где находится он, намечается успех. Он успевает помочь пулеметчикам 11-й интербригады в устранении задержек, заменяет убитого или раненого бойца — первого номера пулеметного расчета. Своими умелыми действиями, личной храбростью, советом и помощью офицерам интернациональных бригад Павлито завоевал непререкаемый авторитет среди бойцов и командиров республиканских войск. Таков был наш соотечественник Александр Ильич Родимцев, получивший за героизм и мужество, проявленные в Испании, свою первую Звезду Героя Советского Союза. Нельзя было не восхищаться героизмом наших советских добровольцев-танкистов! Дмитрий Погодин, Александр Беляев — мои боевые друзья, с которыми свела военная судьба еще в боях на Хараме, здесь, под Гвадалахарой, во главе своих танковых рот смело и решительно врывались в боевые порядки италофашистов, находились там, где созревали критические ситуации. Они первыми атаковали врага, увлекая своим примером танковые интернациональные экипажи. Командир взвода танкистов, смелый и решительный испанец Эрнесто Феррера, преследуя итальянские танки, проник на территорию, захваченную противником. Подошел со своим взводом к месту заправки двадцати танков противника. С расстояния прямого выстрела открыл огонь по ним. Машины горят, цистерна с бензином пылает, танкисты бегут в стороны. Танковый взвод Феррера продолжает продвигаться вперед и на своем пути уничтожает колонну грузовых автомашин, скопившуюся в узком месте у мостовой переправы, превращает их в огромный пылающий костер. Паника, поднявшаяся в тылу врага, вызвала растерянность фашистского командования. Умелыми действиями, огнем и маневром Феррера пробился на свою территорию. В боях под Гвадалахарой отличилась 11-я интербригада под командованием смелого и мужественного немецкого коммуниста Ганса Кале. Батальоны ее вместе с приданной танковой ротой Дмитрия Погодина, в составе которой действовал взвод испанца Феррера, остановили на Французском шоссе превосходящие силы противника, ликвидируя угрозу его прорыва в тыл республиканских войск. Здесь боевой дерзостью отличалась испанская девушка — командир пулеметной роты Энкарнасион Луна. Она не давала возможности итальянцам подняться под огнем ее роты и перейти в наступление. На этом направлении они не продвинулись ни на шаг. Остановимся на решающих днях сражения под Гвадалахарой. Начавшаяся ранним утром 14 марта атака республиканских войск развивалась с невиданным упорством. Италофашистская дивизия «Черное пламя» дрогнула и в панике, под ударами республиканской бомбардировочной авиации и танков начала отступление, теряя боеспособность. Испанская бригада Гонсало Пандо, преодолев сопротивление итальянской моторизованной дивизии, решительным броском овладела населенным пунктом Трихуэке. Туда выдвинулся передовой НП полевой и зенитной артиллерии. Разместились мы на коокольне католической церкви, откуда открывалась широкая панорама. К сожалению, объединенный орган управления здесь долго не просуществовал, оказался слишком заметной целью. В колокольню угодила фашистская бомба. Был убит помощник и боевой друг Николая Николаевича Воронова артиллерист полковник А. П. Фомин, а мы с Николаем Гурьевым отделались контузией. Восемнадцатого марта республиканские войска перешли в решительное наступление, начавшееся массированным ударом республиканской авиации и огневым артиллерийским налетом. Части итальянской дивизии «Божья воля» не выдержали натиска, начали отход, вскоре превратившийся в паническое бегство. Корпус италофашистов, на который франкистское руководство возлагало столь большие надежды, был разгромлен. Значительная часть его личного состава была пленена. Республиканские войска захватили большое количество вооружения, боеприпасов, автотранспорта и интендантское имущество. Сражение под Гвадалахарой закончилось. В кровопролитных боях зенитные батареи многократно меняли свои огневые позиции, чтобы не отстать от боевых порядков атакующих частей. Кроме того, зенитные батареи должны были создать у противника иллюзию того, что республиканцы располагают большим количеством зенитной артиллерии. Это стало известно из показаний пленных итальянцев. За время боевых действий под Гвадалахарой батареи интернациональной зенитной артгруппы сбили чертову дюжину бомбардировщиков и уничтожили десять италофашистских «ансальдо». Наше руководство высоко оценило боевые действия зенитчиков: лейтенанты Елкин, Семенов и желтяков получили внеочередные звания капитанов. Все добровольцы были представлены к государственным наградам. Разгром италофашистского экспедиционного корпуса означал провал очередной попытки мятежников овладеть Мадридом. Враг просчитался, недооценив мужество, волю и героизм республиканских войск, одержавших победу значительно меньшими, чем у него, силами. Он недооценил и силу влияния на судьбу сражения Коммунистической партии Испании, силу международной солидарности его участников, оперативное искусство руководителей и их советников, обеспечивших победу над противником в ходе исторического сражения за Мадрид. Потерпев неудачу в сражении под Гвадалахарой, фашистская авиация отказалась от дневных налетов на Мадрид и перешла к активным действиям ночью. Бомбардировщики противника в ночных условиях легко прорывались к центру Мадрида и сбрасывали свой смертоносный груз. Истребительная авиация республиканцев без светового прожекторного обеспечения действовать ночью не могла, а малочисленная зенитная артиллерия своим заградительным огнем не успевала ставить перед самолетами противника огневые завесы. Самолеты фашистов действовали с разных направлений, обходя участки заградительного огня. Необходимо было принимать решительные меры к изменению обстановки по противовоздушной обороне Мадрида. И эти меры были предприняты. Николай Никифорович Нагорный день и ночь находился в производственных мастерских Пятого Коммунистического полка и в других предприятиях, занятых изготовлением зенитных прожекторов. Он вел сложные и нелегкие переговоры с администрацией, и только поддержка рабочего класса Мадрида и его коммунистической партии обеспечили успех: в апреле мы получили 16 зенитных прожекторов, сформировали прожекторную роту, а Константин Валентионок начал обучение прожектористов на аэродроме Алкала-де-Эйнарес, тренируя их ночью по специально выделенным для этой цели самолетам. За две недели ночных тренировок прожектористы научились ловить и сопровождать самолеты в луче. В последних числах апреля прожекторная рота скрытно заняла позиции вокруг Мадрида. Между взводами и с командиром роты установили телефонную связь. Как-то покажут себя прожектористы в первом ночном бою? Теперь все дело за ними. ...После полуночи 27 апреля дежурные разведчики — наблюдатели за воздушным противником на «Телефонике» доложили: — Воздух! С запада группа бомбардировщиков противника! С командного пункта противовоздушной обороны Мадрида подается команда: — Всем 101 (боевая готовность номер один!) Луна 105! (Прожекторам луч!) Тяжелый прерывистый гул моторов фашистских бомбардировщиков нарастает, ночное небо внезапно прорезается яркими лучами зенитных прожекторов. Один из вражеских самолетов попадает в луч, делает отчаянные попытки уйти от него, но это ему не удается. Зенитная артиллерия открывает огонь всеми батареями, и бомбардировщик взрывается в воздухе. Лучи прожектора нащупали еще один самолет противника, его атакуют и первыми очередями пулеметного огня сбивают истребители, поднявшиеся в воздух с аэродрома Алкала-де-Эйнарес. Фашистские самолеты, сбросив несколько бомб и обстреляв с пулеметов прожекторные точки, разворачиваются и ложатся на обратный курс. Ночной налет фашистской авиации сорван, где-то далеко вдали ухают разрывы бомб, сброшенных самолетами фашистов, не рискнувших садиться с опасным грузом. Второй, а за ним третий ночные налеты фашистской авиации на Мадрид отражаются с возрастающим успехом: прожектористы приобрели уже опыт боевой работы, а для зенитной артиллерии поражать ярко освещенные цели даже лучше, чем днем. В Мадриде возобновилась ночная жизнь, днем закипела деловая активность, открылись магазины, рестораны, кинотеатры. С утра и до поздней ночи у столиков, расставленных хозяевами кафе на тротуарах, сидели посетители, шумно комментировашие события дня. Лишь на больших площадях и перекрестках улиц мадридцы старались появляться только в случае крайней необходимости,— артиллерия фашистов продолжала регулярно посылать сюда через определенные промежутки времени один-два снаряда. Небольшая передышка в боевых действиях защитников неба Мадрида использовалась для ремонта и восстановления боевой техники, пополнения понесенных потерь в людях. С большим опозданием, в конце апреля, до нас докатилась весть о потоплении в Средиземном море советского теплохода «Комсомол». Тогда мы еще не знали подробностей этой трагической страницы истории славного советского торгового флота. Лишь позже, познакомившись с бывшим матросом теплохода «Комсомол» Иваном Петровичем Гайдаенко (ныне известным писателем), которому пришлось пережить эту трагедию, вынести муки фашистского плена, я узнал у него, как это произошло. Днем 14 октября 1936 года, минуя траверз Алжира, советский теплоход «Комсомол» под красным флагом, с четким обозначением своего наименования на борту, был остановлен в Средиземном море орудийным выстрелом фашистского крейсера под монархическим испанским флагом. С его орудий были сняты чехлы, их стволы направлены на советское судно. С крейсера в шлюпке к теплоходу направилась группа матросов и офицер с переводчиком. Поднявшись на борт советского судна, фашисты выставили свои караулы. Потребовав список команды и отобрав у советских моряков их паспорта, офицер, белокурый немец, спросил у капитана судна Мезенцева, откуда, куда и какой он везет груз. Последовал ответ: судно из порта Поти на Кавказе, везет марганцевую руду в бельгийский порт Гент. — Хотите осмотреть груз? — спросил капитан теплохода. — Нет, не надо,— резко ответил немецкий офицер.— Даю 10 минут для вашей эвакуации с борта, после чего судно будет расстреляно и потоплено. Предупреждение было категорическим, без всяких разъяснений, по какому праву и ради чего это делается. Морские пираты торопились, им медлить было нельзя. Экипаж теплохода «Комсомол» вынужден был подчиниться грубой военной силе. Подплывая в шлюпке к фашистскому крейсеру, на его борту советские моряки заметили закрашенную надпись «Канарис». На его палубе толпились неряшливо одетые, в парусиновых туфлях матросы испанского фашистского военного корабля. Высадив команду советского теплохода с общим количеством 36 человек (в их числе две женщины) на борт крейсера, фашисты после тщательного обыска советских моряков выстроили и повернули их лицом к «Комсомолу». Послышался громкий сигнал-команда, и грянул первый залп по теплоходу. Снаряды, попав в резервуары с горючим, вызвали на теплоходе пожар. Объятый огнем, он погрузился в пучину моря. Всей операцией по захвату экипажа и потоплению советского теплохода руководили гитлеровские морские офицеры. Окруженные солдатами с винтовками наготове, советские моряки были отведены в казематы, где их подвергли жестокому избиению при допросе. Фашисты добивались у пленных моряков ответа: сколько раз они были в республиканской Испании и было ли на теплоходе оружие после июля месяца? Капитан судна и члены экипажа ответили, что после июля месяца советское судно в республиканской Испании было один раз, доставив туда из Советского Союза подарки испанским детям и женщинам. Такой ответ не удовлетворил фашистов, пытки и избиения советских моряков продолжались. Измученные побоями и издевательствами фашистов, члены экипажа «Комсомол» вели себя стойко и мужественно, никто из них не изменил своей Родине и не переметнулся на сторону врага, пытаясь избежать расстрела. Все они готовились умереть от пуль фашистов, сохранив достоинство советских людей. Расстрел им был обещан, но пока откладывался, их везли в порт Кадис, где они были переданы пьяным жандармам. Арестованным одели железные наручники. Связывая веревками женщин — членов экипажа советского корабля, бандиты кричали: «Смерть вам, смерть, да здравствует смерть!» Они демонстрировали процедуру расстрела своих жертв, поворачивали их лицом к стене, стреляли поверх голов приговоренных к смертной казни людей. Два молодых члена советского экипажа в одну ночь поседели. Заключенных советских моряков привезли в андалузскую тюрьму в Пуэрто-дель-Санта-Мария. Эту тюрьму жандармы в шутку именовали «Палас каудильо Франко». И они не ошибались: именно палач испанского народа Франко имел преимущественное право претендовать на увековечение своего имени в мрачной тюрьме. Кормили здесь арестованных мутной похлебкой, кишащей червями. У заключенных начался голод, такая еда не принималась организмом человека. Люди начали желтеть, худеть, истощаться и падать от голода. Среди арестованных началась цинга, и они на прогулках в мрачном дворе тюрьмы ели зеленую травку, вылезавшую из щелей каменных плит. Чтобы лишить заключенных этого жалкого источника питания витаминами, фашистские тюремщики полили каменный двор тюрьмы мазутом, Для заключенных потекли мучительные дни, недели и месяцы, заполненные бесконечными допросами и издевательствами. Лишь через одиннадцать месяцев тюремного режима были освобождены 11 советских людей, перевезенных из тюрьмы Санта-Мария в Ирун на севере Испании, 15 дней спустя было освобождено еще 18 членов экипажа теплохода «Комсомол», а оставшиеся в фашистских застенках 7 комсомольцев были освобождены только через три года. Освобождение судовой команды теплохода «Комсомол» из застенков тюрьмы Санта-Мария произошло не по милости и доброте фашистов, а вследствие отеческой заботы Советского правительства, сумевшего разыскать, а затем, путем сложных переговоров с фашистскими властями через дипломатические каналы, вырвать своих сынов и дочерей из этой мрачной, зловещей тюрьмы. Нельзя не отдать должное стойкости, мужеству и готовности к самопожертвованию наших советских людей, отправлявшихся в далекий морской путь, презиравших реальную опасность быть захваченными в фашистский плен на этом пути в республиканскую Испанию. Нашей команде советских добровольцев всего лишь два месяца перед потоплением теплохода «Комсомол» удалось избежать такой же участи, но если бы с нами случилось подобное несчастье, то — я уверен — поведение советских добровольцев не отличалось бы в своей основе от поведения героического экипажа теплохода «Комсомол». ...Весна в Испании с ее чарующей природой, буйным цветением роскошной субтропической зелени действовала на молодых защитников мадридского неба. Все чаще зенитчики поглядывали на очаровательных сеньорит, собиравшихся вокруг наших огневых позиций. Трудно было устоять перед их заигрываниями, перед лукавым блеском глаз. Чье молодое сердце не дрогнет под их «обстрелом»? Испанская. весна подействовала и на моего друга Педро Аринеро. Он все чаще доставал заветную фотографию своей новиа Вероники, тяжело вздыхая при этом... Я предложил моему испанскому другу трехдневный отпуск и разрешил ему поездку на родину, в Педроньерас. Вначале Педро обрадовался, но, подумав, от отпуска отказался: — Спасибо тебе, ми капитан, за твою заботу, — сказал он мне.— Если бы не война, все было муй бьен (очень хорошо). Теперь же я из Мадрида уехать нс имею права, могу тебе вдруг понадобиться, как ты без меня обойдешься? Пойду-ка я расстреляю эту подлую рожу,— сказал Педро, держа в руках портрет фашистского каудильо Франко. В глубоком овраге, прислонив этот портрет к столбу, он тренируется в стрельбе из пистолета, пытаясь выбить фашисту оба глаза и всадить ему пулю в лоб. Этим занятием Аринеро разряжает свое душевное состояние. Видимо, вопрос о сердечных делах моего испанского друга решится после окончания войны, подумалось мне. Но в один прекрасный майский день в районе Сан-Мартин де ла Роса на огневой позиции второй испанской зенитной батареи появилась с узелком в руках молодая крестьянка из селения Педроньерас, разыскивавшая своего жениха Педро Аринеро. Вероника пришла пешком в Мадрид, пройдя путь в 120 километров. Девушка решила стать бойцом и сражаться против фашистов со своим любимым Педро. Что нам делать с ней? Насколько серьезно ее решение и подходит ли она для военной службы? Не просто ли это повод для встречи с женихом, не каприз ли это молодой девушки? Пораздумав и посоветовавшись с начальником связи теньенте Морено, принимаю решение: Вероника будет служить во взводе управления штаба зенитной группы. Лейтенант Морено должен подготовить ее для несения службы телефонисткой. Разместить ее можно вместе с машинисткой штаба в небольшой комнатушке дома, занимаемого тыловыми службами. Узнав о моем решении, Вероника и Педро обменялись счастливыми взглядами… В тот же день Вероника Гевара была зачислена приказом во взвод управления, поставлена на все виды довольствия и переодета в новый темно-синий комбинезон и пилотку военного образца с артиллерийской эмблемой. Свои длинные роскошные волосы она умело уложила в тугой жгут, кокетливо прикрытый военной пилоткой. С ясной улыбкой и выражением счастья на юном лице боец Гевара начала военную службу, став в скором времени образцовой телефонисткой. В начале мая до нас дошла скорбная весть о гибели под Уэской генерала Лукача. Он получил смертельное ранение во время рекогносцировки, Стало известно, что там же фашистским снарядом был тяжело ранен находившийся вместе с ним в одной автомашине Павел Иванович Батов. Трагическое известие болью отозвалось в душе каждого, кто знал этих замечательных людей, преданных идее пролетарского интернационализма боевых друзей, опытных военных руководителей. В начале июля 1937 года республиканское командование решило провести крупную наступательную операцию северо-западнее Мадрида — под Брунете. Цель— нанести решительный удар по всей оборонительной системе фашистов, продолжавших осаду Мадрида, заставить противника снять свои главные силы с Северного фронта и тем облегчить положение республиканских войск на севере Испании. Для проведения операции было привлечено три армейских корпуса с общим количеством более 100 тысяч человек, 250 орудий полевой артиллерии, 180 танков и 150 самолетов боевой авиации республиканцев. Для руководства боевыми действиями сюда прибыли начальник генерального штаба республиканской армии генерал Винсенте Рохо и командующий военно-воздушными силами республики Игнасио Идальго де Сиснерос. Худощавый человек, одетый в кожаное пальто и черный берет. Во всем его неброском облике проглядывался сдержанный, волевой характер. Идальго де Сиснерос происходил из старинной испанской аристократической семьи, обладавшей при монархическом строе высшими титулами Испании, близкой к королевскому двору и владевшей огромными поместьями — латифундиями, Можно было предположить, что, обладая знатностью и богатством, он выступит на стороне мятежников, против Испанской республики и ее социального строя. На деле же все обстояло иначе. Идальго де Сиснерос, служивший в военно-воздушных силах республики, хорошо подготовленный летчик, оказался преданным Испанской республике, ее народу и правительству, пожертвовав ради этого родовыми связями, знатностью и богатством. Присутствие под Брунете представителей высшего военного руководства Испанской республики свидетельствовало об исключительной важности предпринимаемой республиканцами наступательной операции. Обнаружив крупное сосредоточение республиканских войск на подступах к Брунете, авиация фашистов начала активные боевые действия. Для прикрытия войск от ее ударов сюда брошена истребительная авиация и из Мадрида выдвинута зенитная артиллерийская группа в составе французской, чехословацкой, немецкой батарей. На рассвете 5 июля фашистские двухмоторные бомбардировщики «Юнкерс-96» и «Дорнье-17» звеньями устремились на позиции главных сил республиканцев. Все батареи, нацеленные на головное звено, открыли огонь. Один из бомбардировщиков вспыхнул и камнем полетел вниз, другие самолеты противника повернули на французскую и немецкую батареи, сбрасывая на них фугасные бомбы. С юго-востока тем временем приближались республиканские истребители. Завязалась воздушная схватка. Один за другим падают два «Юнкерса». Республиканские летчики отважно сражаются с превосходящими силами истребителей врага. Четверка наших истребителей (Серов, Якушин, Карпов и Шелыганов) были атакованы двадцатью двумя истребителями фашистов. Почти шестикратное превосходство врага! Сбиты самолеты Карпова и Шелыганова. Серов и Якушин остались вдвоем, отбиваясь от наседавших со всех сторон врагов. Как потом выяснилось, наши летчики решили драться до конца. — Но вот,— рассказывает после боя Михаил Якушин,— выручают зенитчики: около фашистских самолетов, шедших на нас для последнего удара, появляются разрывы зенитных снарядов. Фашисты сбиваются с курса и разлетаются во все стороны, уходя от зенитного огня, а мы тем временем, расстреляв боезапас, благополучно выходим из боя и возвращаемся на свой аэродром. Несмотря на давность происшедших событий под Брунете, мне хорошо помнится боевой эпизод, о котором идет речь. Не окажи мы, зенитчики, своевременной помощи Якушину и Серову, их ждала бы судьба Карпова и Шелыганова. Внимательно следя за воздушной обстановкой со своего пункта управления, я увидел, в каком критическом положении находится пара наших летчиков-истребителей, и без промедления подал целеуказание всем трем батареям на сосредоточение огня по фашистским истребителям. Не зря же мы договаривались в Алкала-де-Эйнарес о взаимодействии зенитной артиллерии со своими истребителями! ...Фашисты озлоблены и намереваются расправиться с республиканскими зенитными батареями. Звенья «юнкерсов» атакуют батарею Евгения Елкина. Бомбы падают на ее позицию, выводят из строя людей и боевую технику. Убит командир взвода управления, вышел из строя центральный прибор, ранены бойцы приборного отделения, но батарея не прекращает огонь по самолетам врага. Ее инструктор проявляет мужество, руководя боем с воздушным врагом. Орудия переходят к стрельбе прямой наводкой. Весь ход действий французской зенитной батареи на виду у политического комиссара Луиджи Лонго. Он появляется на ее огневой позиции, обнимает Евгения Елкина, благодарит бойцов-зенитчиков за отвагу и мужество. Так же умело и мужественно действовали в бою с фашистской авиацией чехословацкая и немецкая зенитные батареи. Финал битвы под Брунете: подтянув свежие резервы с Северного фронта, фашисты 24 июля перешли в контрнаступление, нанесли фронтальный удар по главной группировке республиканских войск и ценой больших потерь вновь овладели городом, но дальнейшее их продвижение было остановлено, и обе стороны перешли к обороне. Республиканские зенитные батареи после Брунетской операции возвратились в Мадрид на старые позиции. Поддерживая тесный контакт со своими летчиками-истребителями, мы узнали, как Михаилу Якушину, а затем Анатолию Серову удалось впервые в мировой практике того времени сбить ночью под Мадридом два бомбардировщика противника. Вот как это произошло по рассказу Михаила Якушина. — После тяжелого дня, смертельно усталые, мы с Анатолием Серовым в ночь на 27 июля были назначены в ночной патруль. Будем взлетать с аэродрома Сото, где ранее находился частный ипподром. Мой напарник мрачен. «Мы им припомним Карпова и Шелыганова»,— глухо произносит он. Ночь, темная, проясняется понемногу, всходит луна, скоро прилетят фашисты. «Давай, Миша, в кабины сядем», — предлагает Серов, «Чертовски устал я сегодня», — говорю ему в ответ и сажусь в самолет. ...Дается сигнал вылета: в районе Эскориала фашисты бомбят передний край. Выруливаем на взлетную полосу, вижу, как мелькает и исчезает поднявшийся в воздух самолет Серова, даю газ, отрываюсь от земли, на полных оборотах двигателя устремляюсь в темноту и беру курс на северо-запад. Слева по курсу полета блестит река Мансанарес, изгибается линия траншей. Подхожу к южным отрогам гор Сьерра де Гвадаррама, внимательно всматриваюсь в темноту. Самолет противника или это померещилось мне? Еще мгновение, и из-за облака отчетливо появляется освещенный лунным светом темный силуэт фашистского бомбардировщика «юнкерс». Крутым разворотом, летя с небольшим превышением, вывожу свой самолет на параллельный курс «юнкерса», идущего к Мадриду, не теряю из поля зрения замеченный мной самолет врага. Ну, погоди, подлец! Не уйдешь ты от меня! Тщательно прицеливаюсь и нажимаю гашетку, четыре пулемета свинцовой струей поливают фашистский бомбардировщик. Не отпускаю гашетку до тех пор, пока не вижу, как ярким фонтаном брызнул горящий бензин «юнкерса». Из самолета врага застучал пулемет стрелка, но уже поздно, «юнкерс» валится вниз, его огненный крест с длинным оранжево-красным хвостом стремительно несется к земле, а вслед за ним, спиралью снижаясь, следует мой истребитель. Прохожу над местом падения «юнкерса», разворачиваю свою машину и иду на посадку. Сел на аэродроме Алкала-де-Эйнарес, расстегнул лямки парашюта, вывалился из кабины и растянулся на траве, как мертвый, от напряжения и усталости. Часа через два после моей посадки на аэродром приехал наш командующий генерал Хосе, уже побывавший на месте падения «юнкерса». Поздравил, обнял меня, назвал героем и сообщил, что огнем моих пулеметов убиты четыре человека фашистского экипажа, а пятый— штурман — спустился на парашюте, при допросе не мог отвечать — потерял дар речи. Лишь через час он сообщил, что бомбардировщик взлетел с аэродрома Авилы. В одну из последующих ночей таким же образом был сбит Анатолием Серовым еще один бомбардировщик фашистов. Прибывший на аэродром Алкала-де-Эйнарес секретарь премьер-министра передал Серову и мне приглашение на правительственный прием в Валенсию. На правительственном приеме присутствовало большинство министров во главе с Хуано Негрином. Под аплодисменты присутствовавших премьер-министр объявил, что летчики Карло Костехон (мой псевдоним) и Родриго Матеу (псевдоним Серова) за мужество и летное мастерство, проявленное в ночных полетах, награждаются именными золотыми часами и персональными легковыми автомашинами. Через несколько дней мы с Серовым получили известие о том, что мы награждены орденами Красного Знамени. После Брунетской операции на Центральном фронте наступило затишье. Фашисты вновь возобновили активные действия на Северном фронте, перебросив туда освободившиеся силы. В крайне невыгодных условиях республиканцы тем не менее провели с успехом наступательную операцию под Тэруэлем, однако фашисты, перегруппировав свои силы и получив новые подкрепления из Италии и Германии, ликвидировали успех республиканцев и приступили к подготовке новой крупной операции на Восточном фронте Таково было общее положение на основных фронтах Испании осенью 1937 года. Прощай, Испания начале октября нестерпимая жара в Испании стала спадать. Массированные налеты с воздуха на столицу Испанской республики прекратились. Фашистская авиация перенесла свои усилия на Восточный фронт. Все это позволило зенитчикам облегченно вздохнуть после грозового лета 1937 года, однако их боевая готовность по-прежнему оставалась на высоком уровне. Теперь нашей основной задачей стало не допустить к Мадриду разведывательную авиацию противника, и эта задача не вызывала особой трудности. Надо было лишь своевременно обнаружить воздушного врага и не упустить выгодный момент открытия огня. При первых залпах зенитной артиллерии фашистские самолеты-разведчики немедленно разворачивались на обратный курс, уходя от поражения. Несмотря на острую потребность Восточного фронта в зенитной артиллерии, республиканское командование некоторое время еще не решалось перебросить ее туда из Мадрида. Противовоздушная оборона столицы не могла быть значительно ослаблена — решило высшее военное руководство Испанской республики. Заканчивался год пребывания в Испании первой группы советских добровольцев. Инструкторы-зенитчики уже подготовили себе замену в соответствии со статутом их пребывания в Испании. Вторая группа советских инструкторов, прибывших в январе 1937 года, останется здесь еще на два-три месяца в роли советников. Командира зенитной артиллерийской группы батарей среднего калибра в Мадриде заменит капитан М. В. Антоненко. Это было обговорено, обсуждено с Н. Н. Нагорным и одобрено К. А. Мерецковым. В такой обстановке в первых числах октября 1937 года, получив телеграмму о срочном вызове в Валенсию и главному военному советнику по противовоздушной обороне республики, я покидал Мадрид. Передав обязанности. командира зенитной артгруппы капитану Антоненко, собрался в путь со своим верным и неразлучным другом Педро Аринеро. Накануне своего отъезда из Мадрида сказал ему: — Ми амиго, Педро, аке препарар нуэстро коче пара маршандо а лонго карретера (мой друг, Педро, надо подготовить нашу легковушку для поездки в дальнюю дорогу). — Омбре, ке ай? — воскликнул Аринеро, а затем, желая блеснуть своими успехами в овладении русским языком (он им овладевал с таким же успехом при моей помощи, как я испанским), он меня спросил: — Куда ехать будьем? В каторы час? — Дорогой мой друг, — ответил я ему по-испански,— наш маршрут Мадрид — Альбасете — Валенсия. Выедем завтра на рассвете. Уже давно у меня таилось желание при первой же возможности, если таковая представится, побывать хотя бы накоротке на альбасетской зенитной батарее, в подготовку которой было вложено столько труда, выдержки и терпения. — Омбре, магнифико! (прекрасно!) — обрадовался Аринеро возможности побывать в Альбасете, где он до поездки на фронт работал и имел немало друзей. Охота была ему появиться среди них хотя бы на несколько минут в почетной роли фронтовика, похвастаться своими боевыми успехами, своим «пистола», из которого он палил по фашистам в траншеях Мадрида; Выехали мы, как было условлено, ранним утром следующего дня. Каким-то особым чутьем я догадывался, что уже не вернусь в Мадрид. В дороге перебирал в уме все приметы, косвенно говорившие о скором возвращении на Родину. К моему приподнятому настроению примешивалось щемящее чувство грусти: очень хотелось вернуться на Родину и было жаль расставаться со своими боевыми друзьями, с которыми породнился в боях за Мадрид на реке Хараме, под Гвадалахарой и Брунете. С особой остротой восприятия вглядывался в пробегавшие мимо картины изумительной природы Испании, в людей этой дивной страны. В моей душе уже давно созрело чувство восхищения ее трудолюбивым, мужественным народом, горячо и нежно любящим свою свободу и Родину. Родина! Что может быть дороже для человека? Вдали от нее еще сильнее постигаешь великий смысл и значение этого слова. Мы, советские люди, оказавшиеся в Испании, так же горячо и нежно любим свою Советскую Родину. Чувство любви к своей Родине сближает людей. Оно интернационально, это чувство. Заезжать нам на родину Педро, в селение Педроньерас, на этот раз не пришлось. Изменился наш маршрут. В дороге Аринеро затягивает любимую нами испанскую песню фламенко, подталкивая меня локтем, дескать, присоединяйся. И я пытаюсь присоединиться... Так мы доехали до Альбасете. Знакомые места! Но здесь чувствуется изменение обстановки. Город стал спокойнее, в районе арсенала нет былого оживления, не слышно стрельбы. Все, что надо было сделать для фронта, выполнено, период формирования и обучения интернациональных бригад закончен, они превратились теперь в части и соединения регулярной армии Испанской республики. — Ми капитан, — обращается Аринеро, — разреши на несколько минут заехать нам в гараж, где стояла наша «коче», хочу повидаться со своими амигос-шоферами. Мы заехали в гараж городского самоуправления, вокруг нас собралось несколько друзей Педро (другие разъехались по фронтам), однако это не мешает ему поделиться с ними фронтовыми новостями под Мадридом, показать им свою «пистола». Посетив прежнее место работы моего друга, мы подъехали к огневой позиции альбасетской зенитной батареи: боевые расчеты копошатся у орудий и приборов, дежурный разведчик в бинокль ведет наблюдение за воздухом. Завидя подъехавшую автомашину, он стучит по колоколу, и в несколько минут вся батарея в сборе. Широко улыбающийся командир батареи, повышенный в звании до лейтенанта, встречает нас. Мы с Аугустино Эрнандесом обнимаемся, наша встреча с ним очень сердечная. Он смотрит на мои капитанские знаки различия и произносит: — Мой капитан, я рад вас видеть. К построенным у орудий и приборов бойцам командир батареи обращается со словами: — Еамарада русо Мигель, который нас научил сбивать фашистские авионы, приехал к нам как дорогой наш гость. Вива ла Русиа Совьетика! Вива ла республика эспаньола! Вива капитан Мигель! Бойцы дружными криками «Оле! Вива!» присоединяются к словам своего командира. Церемония встречи закончена, обхожу все боевые расчеты, беседую с бойцами, интересуюсь их боевыми успехами, жизнью, бытом, настроением, как у них дела с дисциплиной. — Дисциплина? Теперь у нас не существует такой проблемы, дисциплина на нашей батарее революционная. Разве можно без нее? У Аугустино Эрнандеса я поинтересовался, когда ему присвоили очередное звание. — После того, когда мы повалили восьмой по счету самолет фашистов — в июле месяце. Мы не дали выполнить фашисту его боевую задачу по воздушной разведке. Сбили его над нашим аэродромом, выпустив тридцать снарядов. После этого, — продолжал Эрнандес, — по просьбе нашей городской мэрии мне было присвоено звание теньенте. От всей души поздравив Аугустино, прощаюсь со своим детищем — альбасетской зенитной батареей. С каждым поворотом колес нашей старенькой, изрядно потрепанной и хорошо нам послужившей «коче» мы все больше приближаемся к Валенсии. Испанцы в шутку говорят, что путь к ней не требует ни карты, ни компаса. Туда находят дорогу по запаху благоуханных валенсийских садов. Чем ближе подъезжали к южному приморскому городу, тем больше местность становилась похожей на огромный, прекрасно ухоженный сад. По дороге из Альбасеты в Валенсию мой друг Педро устроил неожиданный «сюрприз». Не доезжая примерно 80-100 километров до конечной цели нашего путешествия, его «коче» вдруг зачихала. Аринеро выходит из машины, замеряет уровень бензина и объявляет мне: — Ми капитано, но ай гасолина (горючее кончилось). Упрекаю его за легкомыслие: — Где же ты был, Педро, почему не заправился в Альбасете? Как мы теперь доедем до Валенсии? — Омбре, коньо! (бранное слово). Что ты, Мигелито, волнуешься? Кэ паса? (в чем дело?) Не пройдет и синко (5) минутос, и мы поедем с тобой дальше, — огрызается Аринеро, напуская на себя обиженный вид. — Мира (смотри), как это у нас в Испании делается. Выйдя на полотно асфальтовой дороги, Педро профессиональным водительским жестом (рука вверх и пощелкивание пальцами) останавливает мчащийся встречный грузовик. Его водитель резко тормозит и спрашивает: — Ке ай, компаньеро? Получив разъяснение, шофер без лишних разговоров вытаскивает резиновый шланг и переливает в бак нашей «коче» столько горючего, сколько нам, с некоторым запасом, надо для того, чтобы доехать до Валенсии. Так, запросто, ликвидируется возникшая у нас нехватка горючего. С одной стороны, это лишнее свидетельство беззаботности моего испанского друга, а с другой стороны — я убеждаюсь в замечательном характере и обычаях испанцев, не оставляющих в беде ни при каких обстоятельствах своего собрата по профессии. В нарядной и приветливой Валенсии размещались республиканское правительство со всеми его министерствами (в том числе и военным), а также иностранные посольства. Средиземноморский город-порт поразил меня своеобразной красотой, обилием субтропической зелени, разноцветьем, гуляющими по бульварам толпами изысканно одетых людей. Особенно было красиво на приморской набережной, откуда открывался чарующий вид на лазурное Средиземное море. Отсюда были видны белоснежные морские суда в валенсийском порту, издали напоминавшие белокрылых птиц, спустившихся на воду, В Валенсии все дышало спокойствием и прелестью земного бытия. Как это было непохоже на фронтовую обстановку в Мадриде! Педро Аринеро, не спрашивая ни у кого дорогу, лихо развернулся у одного из перекрестков и привез меня на улицу Альборайя, где рядом с советским посольством в комфортабельном старинном особняке размещался главный советник по противовоздушной обороне республики Янис Августович Тыкин со своими помощниками, переводчиком и водителем легковой автомашины. Мой друг Педро знал хорошо не только улицы и переулки Мадрида, где он ориентировался как рыба в воде, но и Валенсии, куда до войны часто возил губернатора Альбасетской провинции. — Конец нашей дороги, здесь находится русское посольство, — произнес Педро Аринеро, останавливая автомашину и улыбаясь своими лучистыми озорными глазами.  В особняке Я. А. Тыкина я попал в объятия встретившего меня Юрия Гавриловича Богдашевского. Он возвратился с севера Испании и выглядел бледным, осунувшимся и крайне усталым. Из его рассказа я узнал о тяжелом положении на Северном фронте. Голодные, из-мотанные непрерывными тяжелыми боями с фашистами, отрезанные от остальных фронтов Испании, испытывавшие острый недостаток в оружии, боеприпасах и продовольствии, республиканские войска отстаивали каждую пядь своей земли, подвергаясь непрерывным ударам фашистов с земли и воздуха. Республиканцы держались до последней минуты, Фашистов поражала небывалая стойкость и непреклонная воля астурийцев. Враги кричали из своих окопов и траншей: — Эй, вы, красные собаки, из чего вы сделаны — из железа, что ли? Сдавайтесь или подохнете, если не or наших пуль и снарядов, то от голода! Несмотря на героизм, отчаянное сопротивление республиканцев, Северный фронт республики прекратил существование. За несколько часов до падения окруженного со всех сторон Хихона в его порту скопились сотни раненых и больных республиканцев, гибель которых от рук фашистов казалась неизбежной. Находчивость, практический ум и решительность Марии Фортус (бывшей переводчицы К. А. Мерецкова) приходят на помощь бойцам и командирам, оказавшимся в окружении. За большую взятку, обещанную капитану английского танкера, чинившего винт в порту Хихон, она договаривается о вывозе в трюмах разгрузившего нефть судна раненых республиканцев. Они переправляются морем во Францию, а оттуда по железной дороге — к границе Испанской республики. Среди раненых бойцов и командиров в окруженном Хихоне оказался и Юрий Гаврилович Богдашевский. Теперь он поправлялся, но следы пережитого еще оставались на всем его облике, на душевном состоянии. — Представь себе, Мигель, такую картину, — рассказывал мне Юрий Гаврилович, — в трюмах танкера, освобожденных от нефти, мы задыхаемся от испарений, мучает жажда, не хватает пищи, воздуха, воды, медицинской помощи... B Бискайском заливе, отличающемся сильными штормами, мы болтаемся более суток. Затем прибываем на побережье Франции. Полиция этой страны не разрешает выгрузку измученных людей. Ведутся долгие, мучительные переговоры Марии Фортус с префектом полиции, и только после крупной взятки, предложенной ею, небольшими группами на товарных поездах мы добираемся, наконец, до испанской границы. Мария, кроме денежной суммы, имела также советский дипломатический паспорт, сыгравший свою роль при переговорах с местными французскими властями. Закончив свой рассказ о трагедии испанского Севера и своих личных переживаниях, Юрий Гаврилович спросил меня, знаю ли я, по какому поводу вызван в Валенсию? — Не знаю, но догадываюсь, — ответил я, — так что, Юра, лучше, если ты сам скажешь об этом, чтобы мне не ошибиться в своем предположении. — Так вот, Мигель, наше посольство готовит к отъезду на Родину первую группу советских добровольцев, прибывших в Испанию в октябре прошлого года. В списках этой группы числишься и ты, — сказал мне Юрий Гаврилович Богдашевский. — Вопрос об отъезде наших соотечественников пока держится в секрете, и я об этом сообщаю тебе неофициально. Ну, а теперь иди к Тыкину, он только что возвратился из военного министерства и примет тебя сразу же, как только я ему доложу о твоем прибытии. Янис Августович Тыкин принял нас по традиции гостеприимно. Ему крайне нужна была подробная информация о боевых действиях зенитной артиллерии, о работе инструкторов, о подготовке национальных (испанских) кадров республиканских зенитчиков. Для отчетного доклада (о роскошь!) отпущено трое суток. На это время мы с Педро были удобно размещены в тихом особняке, словно в новом для себя мире. Подготовив отчетный доклад и получив от имени военного министра Испанской республики памятный подарок (золотые часы «Oмeгa»), я был направлен Янисом Августовичем Тыкиным в распоряжение советского посольства, где к большой своей радости повидал давних друзей — Якова Извекова, Михаила Алексеева и Николая Герасимова, танкистов Дмитрия Погодина, с которыми впервые познакомился в боях на Хараме. Приятно было встретиться с летчиком бомбардировочной авиации Николаем Остряковым, которого знал еще по Альбасете. Дружеские восклицания: — Омбре, коньо, ке ай! — перекрестные восклицания, вопросы друг к другу. — А где же Коля Гурьев, Саша Родимцев, Ваня Татаринов? Выясняется, что Николай Гурьев лежит после тяжелой контузии в госпитале, Александр Родимцев и Иван Татаринов на днях уехали на Родину — через Францию, а оттуда самолетом в Москву. Радостное возбуждение уступает место рассказам о том, кто и где воевал. Яков Извеков явно нервничает, рассказывая о положении на Восточном фронте. Еще раз подтвердилось, что среди анархистов царили слабая дисциплина, неорганизованность. — Трудно было с этими толстолобыми,— ругался Извеков, — не всегда удавалось нам скоординировать действия немногочисленной республиканской артиллерии, Стоило, например, чертовски больших усилий, чтобы убедить анархистов сосредоточить огонь по главным целям в расположении противника. — Нас учили вести артиллерийский огонь не по целям, а по площадям, — отвечали анархиствующие испанцы. Часто они не выполняли команд, продолжая «долбить» квадраты. Внезапно прекращали огонь по выгодным целям в период свято соблюдаемого испанцами обеденного времени (сиесты). Здесь уж никакая сила не могла их заставить отложить злосчастный обед. Извеков рассказал об обстоятельствах гибели под Хаэном замечательного артиллериста добровольца Дмитриевa. — Ехали мы с полковником в одной машине, — вспоминал Извеков, — направляясь с одного участка фронта на другой, где были более необходимы. В десяти километрах от Хаэна были остановлены вооруженной группой анархистов, слонявшихся в тылу фронта. «Выходите из машины, мы реквизируем ее», — заявил старший, вынимая для большей убедительности пистолет из кобуры. Мы вышли на дорогу, поясняя куда и зачем едем, показываем документы. «Документов нам не надо, а «коче» мы у вас забираем», — сказал старший группы анархистов. Пока происходил этот злополучный инцидент, мы топтались вокруг своей автомашины, окруженные анархистами. Группу людей на дороге заметил фашистский летчик, сбросивший с высоты 100-150 метров бомбу малого калибра. Она взорвалась так, что никто, кроме полковника Дмитриева, не пострадал — все упали, прижавшись к земле. Оставшийся стоять во весь свои богатырский рост, полковник был поражен осколками бомбы в живот и сердце, Не приходя в сознание, истекая кровью, он через несколько минут скончался. Михаил Алексеев, советник командира анархистской бригады на Южном фронте, поделился печальной вестью о падении в феврале 1937 года стратегически важного для республики города-порта Малаги. Для штурма его франкисты сосредоточили 20 тысяч итальянских легионеров, 5 тысяч марокканцев, 5 тысяч солдат иностранного легиона. Хорошо оснащенной и подготовленной армии интервентов противостояла плохо организованная, слабо обученная группировка республиканских отрядов народной милиции. Командующий Южным фронтом генерал Монхе и заместитель военного министра республики генерал Асенсио не приняли должных мер, чтобы усилить оборону. Алексеев посетовал на трудности своей работы с командиром бригады, который придерживался крайних взглядов анархизма в поддержании дисциплины и боевой готовности среди бойцов. Выходом из окружения пришлось руководить советнику командира бригады. Алексеев связался с командиром зенитной артиллерийской батареи Михаилом Антоненко. Смелыми и решительными действиями, ее огнем по фашистской пехоте была пробита брешь в окружении, чем воспользовалось подразделение бригады анархистов. Николай Герасимов, состоявший советником при командире испанской дивизии республиканцев (не анархистов) на Восточном фронте, в своем рассказе привел примеры стойкости и мужества республиканцев на том участке фронта, где особенно яростно наседали фашисты. Дисциплинированная, хорошо обученная дивизия, противостоявшая фашистам, неся большие потери, сдерживала бешеный натиск врага, не отступая ни на шаг. Войдя в состав республиканской регулярной армии, дивизия выгодно отличалась от анархистских частей, созданных еще в начале войны по типу народной милиции, милой сердцу министра обороны Индалссио Прието. Всех увлек краткий рассказ летчика бомбардировочной авиации Николая Острякова. С виду это был тихий и застенчивый молодой человек запоминающейся наружности: на чистом, почти юношеском его лице выделялись большие серые глаза с поволокой, высокий умный лоб, гладкая аккуратная прическа. Стройный, физически развитый, красивый русский парень. Жизнь Николая Острякова — яркий пример служения нашей Советской Родине. До призыва в Красную Армию он по комсомольской путевке работал на стройке Турксиба. По призыву комсомола стал военным летчиком, совершив 400 парашютных прыжков. Будучи добровольцем в Испании, освоил бомбардировщик СБ (скоростной бомбардировщик, или «Софья Борисовна», как его в шутку называли летчики). Остряков отлично знал авиационную технику, прекрасно летал. О нем я наслышан был еще в Альбасете. В советском посольстве Николай Остряков говорил о своих полетах бесхитростно. — Летать пришлось много, не раз попадал под огонь фашистских зенитчиков. Особенно запомнилось выполнение задания по разведке морских портов Малаги, Алхесираса и Сеуты. Одновременно обследовали прибрежную зону и бомбили аэродром Мелилью на северном побережье Африки. Нездоровилось мне тогда, малость грипповал. Но отказаться от полета было неудобно, и я полетел. Вылетели мы при ясной погоде, но по мере приближения к Сеуте начался ливневый дождь, ветер усилился, самолет задрожал мелкой дрожью. Попытка пробиться к цели не удалась. Пришлось менять курс на Мелилью. Подойдя к фашистскому аэродрому на высоте 500 метров, сбросил бомбы. На обратном пути мотор сильно перегрелся, пришлось лететь на малых оборотах. Высоту полета снизил до бреющей, море под самолетом бушевало, брызги соленой воды достигали до моей кабины,— Николай Остряков застенчиво улыбнулся.— Думал я, конец моей жизни, вот-вот кану в пучине моря. Тогда уже действительно «и никто не узнает, где могилка моя». Победила воля, взял себя в руки. Увеличил обороты остывшего мотора, взял курс на Картахену. Набрал потихоньку высоту, вошел в светлеющий участок неба. На своем аэродроме только по-настоящему оценил риск... В каких только переплетах не побывал Николай Остряков. Этот бесценный опыт пригодился ему во время Великой Отечественной войны. Интересуясь впоследствии дальнейшей судьбой давнего друга, я узнал о том, что, став командующим ВВС Черноморского флота, он погиб в возрасте 31 года, заслужив (посмертно) звание Героя Советского Союза. Мы узнаем о делах на Северном фронте у прибывшего оттуда добровольца Владимира Давыдова-Лучицкого — советника Астурийской дивизии республиканцев. Это степенный, немногословный, испытавший много бед и лишений молодой человек. Набивая табаком трубку, к которой так привык, что она у него дымит постоянно, он объясняет, почему много курит. — Приучила меня к этому обстановка на севере,— отвечает Давыдов-Лучицкий, — надо было заглушать голод табаком. Дневной паек на брата состоял у нас из ломтя хлеба и луковицы. Фашисты нас обстреливали с земли, поливали свинцом и забрасывали бомбами с воздуха. Дела мои на Северном фронте подошли к концу. Не знаю, как уцелел в этом аду. Получив вызов в Валенсию, полетел на пробитом осколками попутном самолете, чудом уцелевшем под зенитным огнем над фашистской территорией. Танкисты Дмитрий Погодин и Александр Беляев о себе рассказывали скупо, переложив эту заботу на меня: — Вы, ребята, и так хорошо знаете, что мы делали на реке Хараме, под Гвадалахарой и Брунете. Вот Миша Ботин, который нас прикрывал зенитным огнем, пусть вам о нас, танкистах, и расскажет. Зато Иван Татаринов не заставил ждать себя, когда его попросили рассказать о сражении под Гвадалахарой, где он был советником командира 72-й испанской бригады, действовавшей на правом фланге наступающей группировки республиканцев. Бригада в бою потеряла своего командира, отправленного с тяжелым ранением в тыловой госпиталь. Татаринов принял управление на себя. Горную реку Тахунью с крутыми берегами, по мнению фашистов, невозможно было форсировать. Татаринов сумел разубедить в этом противника. Он сам провел рекогносцировку, нашел места, пригодные для форсирования вброд, переправил батальоны на противоположный берег и ударил в тыл по резервному батальону и батальону гвардейцев «Асальто», вызвав панику и замешательство италофашистов. В итоге — успех боевых действий первого эшелона республиканцев на главном направлении наступления. По мнению командования, о чем мы еще ранее узнали от Александра Родимцева, Иван Татаринов в том бою проявил себя с наилучшей стороны. — Ребята, повоевали мы в Испании, как учили,— завершил наши воспоминания Николай Герасимов.— Случалось, смотрели смерти в глаза, но, назло ей, остались живы. Теперь, вероятно, уж скоро по домам. Вернемся на Родину, уж больно по матушке соскучились! — Мы-то вернемся, — задумчиво произнес Дмитрий Погодин. — Говорю о тех, кто не сможет. Не увидит родного очага. Чем они хуже нас? После первой грозы над Пиренеями мы уже не досчитались на Мадридском фронте артиллериста Фомина, танкистов Цаплина, Склезнева, пулеметчика Воронкина, летчиков Карпова и Бочарова, На Восточном фронте — артиллериста Дмитриева, на Северном — Пидголы, зенитчика Дрокова. Почтим их память! Мы замерли в молчании. ...В конференц-зале советского посольства в Валенсия специально уполномоченное лицо ведет с нами простой и задушевный разговор, отмечает глубокую преданность добровольцев делу итернациональной помощи испанскому народу в его борьбе с фашистскими силами. Говорит о том, что никто из нас за время пребывания за рубежом не уронил чести и достоинства советского человека. Нам от имени Советского правительства и правительства республиканской Испании выражается глубокая признательность, вручаются премии и объявляется порядок отправки на Родину. Обратно возвращаемся морем. Для обеспечения нашей безопасности в пути будут приняты соответствующие меры. Время отъезда и место сообщат дополнительно. Около двух суток остаемся в Валенсии для устройства личных дел, а затем, до особого распоряжения, будем жить и отдыхать в пансионате советского посольства, расположенного в Буньоле на берегу Средиземного моря. Старшим команды снова назначается Яков Егорович Извеков. — Ребята, не сходить ли нам завтра на корриду?— предлагает он. — Есть желающие? — Омбре, ке ай? — загудели хором. — Конечно, сходим, нельзя же нам уезжать из Испании, не побывав на корриде! Педро Аринеро взял на себя заботу о приобретении пропусков на это народное зрелище. Он клянется всеми святыми и даже самим дьяволом, что пропуска во что бы то ни стало достанет. Едем на Пласа-де-Торес. Педро «нажимает» на администрацию, возвращается в радужном настроении: — Для камарадас совьетикос все 25 бесплатных! Вечером останавливаем нашу «коче» у одного из фешенебельных универсальных магазинов с богато оформленными витринами, и я задаю своему другу, как бы между прочим, вопрос: — Педро, что бы ты купил в этом магазине своей новиа Веронике, если бы имел для этого возможность? — Омбрс, коньо! Ке ай? Я купил бы ей самые красивые релох де пульсера (наручные часы). — Ну, а что бы ты еще ей купил? — Наверное, что-нибудь из красивых тряпок, Наше посещение универмага закончилось тем, что, помимо необходимых мне вещей, купили по выбору Педро для Вероники и ему наручные часы, модный мужской костюм и не менее модное шелковое платье. Растроганный Педро с благодарностью произнес: — Мигелето, ту а ми мимарес... (ты меня балуешь). Во второй половине следующего дня собрались на корриду. Красочная картина парада ее участников всем понравилась, финал же — убийство окровавленного, истыканного стрелами, обезумевшего от ярости и боли животного — не вызвал у большинства из нас ожидаемых эмоций. В Буньоле — селении, утопающем в роскошной зелени, нас удобно разместили сотрудники пансиона. Мы с Педро выбрали двухместную комнату с широким балконом и видом на море. Хозяйка пансионата донья Хуанита проявляла максимум заботы о гостях. Благодаря ее стараниям мы прикоснулись к тайнам испанской кухни, отведав гуадис колорадос (мясо с бобами в остром соусе), арачелес (рис с корицей), гаспачо андалус (холодный томатный суп в глиняных горшочках), похлебку с мелко нарезанными огурцами и поджаристым хлебом, по вкусу напоминающую нашу окрошку, употребляемую в жаркую погоду. Ко всему этому к обеденному столу подавали замечательное вино «вальдепеньяс», доставленное из самой Ла-Манчи, родины Дон Кихота (каково!). На аппетит никто не жаловался. За две недели пребывания в Буньоле многие из нас округлились, заметно прибавили в весе, подрумянились и приобрели вполне респектабельный вид. Мадре Хуанита, как звали нашу хозяйку молодые девушки-испанки из обслуживающего персонала, строго следила за нравственностью своих дочерей, Однако это нисколько не мешало их милым беседам с «чикос гуапос русос» (красивыми русскими парнями). Курортная обстановка, купание в теплом Средиземном море, отличное питание, казалось бы, не должны были торопить нас. Однако у большинства все мысли были заполнены предстоящей встречей с родными и близкими. Прощай, Испания! Память о тебе неистребима! Она в сердце каждого из нас, советских добровольцев. Судьба испанской республики ользуясь своими дневниковыми записями, а также другими источниками, хочу напомнить читателю об основных этапах героической борьбы испанского народа против фашистских сил, а также о причинах поражения Испанской республики. Потерпев неудачу в сражении на реке Хараме и поражение под Гвадалахарой, фашистское руководство убедилось в дальнейшей бесполезности своих попыток захватить Мадрид и поняло, что агрессия против Испанской республики принимает затяжной характер. Муссолини и Гитлер, как уже говорилось, стали безнаказанно направлять фашистским мятежникам свои кадровые дивизии и военную технику. Одновременно с этим на франко-испанской границе правительство Франции задерживало поезда с закупленным Испанской республикой в разных странах оружием и военным снаряжением. В Лондонском комитете по «невмешательству» представители Англии, Франции и США закрывали глаза на разбой фашистов в Средиземном море. Фашистские военные корабли и подводные лодки под личиной «неизвестной принадлежности» нападали в открытом море на транспортные суда, направлявшиеся к берегам Испанской республики. Потопив 14 декабря 1936 года советский теплоход «Комсомол», фашисты 31 августа и 1 сентября 1937 года отправили ко дну еще два советских судна — «Тимирязев» и «Благоев». В конце года правительство Испанской республики сделало последнюю попытку доставки закупленного в Советском Союзе оружия по морскому маршруту Севастополь — Картахена, после чего этот маршрут был закрыт ввиду невыгодного для Испанской республики соотношения сил на море. Советские дипломаты, приводя в доказательство неопровержимые факты, активно выступали против предательской политики Англии, Франции и США, потворствующей фашистам в Испании. Разоблачению преступной политики Лондонского комитета по «невмешательству» во многом содействовали прибывшие в Испанию писатели и журналисты с мировой известностью. Они с гневом и возмущением писали в своих художественных и публицистических произведениях о предательской политике врагов Испанской республики, с горячей симпатией освещали героическую антифашистскую борьбу ее народа. Используя военное преимущество, мятежники приняли новую схему операций, разработанную генеральными штабами Италии и Германии. На первом этапе предусматривалась ликвидация Северного фронта республиканцев, а на последующих этапах — овладение Каталонией, изоляция от соседней Франции Испанской республики, ее расчленение и удушение. Задачу первого этапа итало-германской схемы войны фашистам удалось выполнить. Беззаветные герои республиканского севера не могли противостоять объединенной мощи мятежников и интервентов. Самолеты фашистов смели с лица земли древнюю столицу басков Гернику. Более 60 дней и ночей безоружные и голодные баски и горняки Астурии сражались на подступах к Бильбао, но выдержать бешеные атаки врага они не смогли. С захватом республиканского севера фашисты получили огромные преимущества. В их руках оказались морские порты Бильбао, Сантандер и Хихон, ставшие доступными для кораблей интервентов. Мятежники перестали опасаться угрозы, ранее висевшей над их тылом. Попытка фашистов реализовать план второго этапа своей стратегии — захватить Каталонию оказалась для них менее успешной. В Каталонии, ставшей твердыней анархо-синдикализма, создалась сложная обстановка. Между Барселоной и Мадридом все время шла борьба. Барселона всячески стремилась к расширению рамок самостоятельности за счет ограничения полномочий центрального правительства республики. Напряженность обстановки в Каталонии усугублялась острой борьбой между различными политическими течениями и группировками. Не в меру ретивые анархисты, требовавшие «либертарной революции», постепенно смыкались с темным уголовно-бандитским охвостьем — постоянным спутником анархистского движения. В Каталонии, развернула свою подрывную деятельность и троцкистская партия ПОУМ. Она также веля бешеную борьбу против центрального правительства и Испанской коммунистической партии, используя метод демагогии и злопыхательства. Пагубными оказались и мероприятия анархо-синдикалистов, явно вредившие борьбе испанского народа против фашистов. Во имя так называемого «либертарного коммунизма» анархисты насильственно обобществляли личное имущество граждан, создавали комитеты по реквизиции у крестьян урожая, домашнего скота и другого имущества. Все это вызывало среди народа массовое недовольство. Не желая ссориться с анархо-синдикалистами, премьер-министр республики социалист Ларго Кабальеро и его ближайшее окружение избегали принятия решительных мер для урегулирования положения в Каталонии. На всей этой неприглядной почве в последних числах апреля 1937 года в Барселоне вспыхнул военный путч, приведший страну к серьезным последствиям. Путчисты окружили казармы республиканской ударной гвардии, захватили центральную телефонную станцию, расставили на крышах домов, площадях и перекрестках улиц города пулеметы и снайперов, стали строить баррикады и открыли огонь по правительственным органам. В городе завязались жестокие бои. Восстание в Барселоне вызвало смятение на Арагонском фронте, где анархо-синдикалисты составляли основу республиканских войск. Некоторые их части собирались покинуть фронт и отправиться в поход на Барселону. В дело пришлось вмешаться центральному правительству Испанской республики. Из Валенсии в Барселону. были направлены крупные силы полиции, а также снятые с фронта под Мадридом воинские части, принявшие участие в подавлении путча. 7 мая восстание в Барселоне было подавлено. Путч, на который рассчитывали фашисты в своих планах захвата Каталонии, им использовать не удалось ввиду его кратковременности. Однако и республиканцы из-за этого путча не сумели провести готовившуюся операцию силами корпуса Модесто, который должен был начать наступление через Сигуэнсу на Сарагосу с целью отвлечения главных сил Франко с Северного фронта. Объективно барселонскому путчу способствовал премьер-министр Ларго Кабальеро своим бездействием, борьбой против коммунистических организаций. Генеральный секретарь Компартии Испании Хосе Диас вполне справедливо писал: «Что делает правительство?.. Почему оно не относится к пропагандистам саботажа и пораженчества как к врагам, как к фашистам? Почему, вместо того чтобы опираться на творческие способности и творческий порыв народа и придать войне тот размах, который необходим для скорой победы, правительство упорно ведет войну в ограниченных масштабах и чисто эмпирически? Почему оно изгоняет, унижает и лишает прав лучших создателей новой (народной) армии — политических комиссаров? Почему оно не планирует и не осуществляет никаких важных военных операций, не воспользуется моральным подъемом, вызванным победами под Гвадалахарой и Пособланко?» Восстание в Барселоне явилось грозным предостережением для республики. Не оправдавшее доверия народа правительство Ларго Кабальеро ушло в отставку, уступив место новому правительству во главе с социалитом Хуаном Негрином. Новый премьер-министр в отличие от Кабальеро понимал важность поддержки его правительства коммунистической партией, необходимость тесных контактов с ней и не сожалел о том, что в состав нового кабинета министров отказались войти анархо-синдикалисты. Правительство Негрина оказалось более устойчивым и просуществовало до конца войны. Однако и новое правительство не избежало ошибки, назначив на пост министра обороны и главнокомандующего вооруженными силами республики правого социалиста Индалесио Прието, который всячески избегал контактов с компартией и противился созданию народной регулярной армии. В этом отношении он смыкался с анархо-синдикалистами, которые принципиально не хотели идти дальше той народной милиции, что была стихийно создана в первые недели войны. Индалесио Прието на страницах брошюры, изданной во Франции в 1938 году, о себе писал: «Я был пессимистом задолго до моего участия в правительстве Негрина... Уже в мае я заявил, что не верю в победу... Я не вижу возможности выиграть войну военным путем». Делать какие-либо комментарии по поводу этого заявления нет необходимости. Возглавив вооруженные силы республики в новом правительстве, И. Прието возобновил линию Ларго Кабальеро на политическое разоружение армии с целью ослабления на нее влияния коммунистической партии. Он издал ряд приказов и директив, запрещающих политическую работу среди неприятельских солдат и населения фронтового тыла. Правильная и последовательная линия Компартии Испании на сохранение и укрепление единства рабочего класса и Народного фронта привела к политической изоляции Кабальеро. После удаления из правительства и с профсоюзных руководящих постов в результате правительственного кризиса, вызванного событиями в Барселоне и падением Малаги, кабальеристы превратились в кучку озлобленных врагов республики и Народного фронта. Впоследствии их вожаки открыто аплодировали предательским действиям правого социалиста Бастейро и командующего республиканской армией Мадрида полковника Касадо, открывшим путь фашистам в столицу Испанской республики. Несмотря на допущенную правительством Хуана Негрина серьезную ошибку с назначением И. Прието министром обороны и главнокомандующим вооруженными силами, дела в Испанской республике начали улучшаться. Вторая половина 1937 года явилась периодом укрепления и консолидации ее сил: были заложены основы единого командования, закончена перестройка народной милиции в регулярную армию с включением в ее состав интернациональных бригад, превратившихся в соединения и части новой республиканской армии, налаживалась работа военной промышленности. Осенью 1937 года Франко, одержавший победу на Северном фронте, приступил к подготовке «финального удара» на Восточном фронте, сосредоточив свои главные силы в Теруэле. Республиканцы, разгадав планы фашистов, скрытно выдвинули на это направление крупные силы (50 тысяч человек, 150 орудий), 17 декабря нанесли по противнику сильный контрудар, ворвались в город и очистили его от мятежников. Битва под Теруэлем показала, что республиканская армия научилась не только обороняться, но и решительно наступать. В стане мятежников начались волнения, взбунтовался военный гарнизон в Сарагосе, то же произошло в других гарнизонах. Волнения и восстания в лагере фашистов были подавлены частями наварцев и марокканцев, а также авиацией. Оказалось, что по мере укрепления сил Испанской республики в войсках мятежников все более отчетливо выявлялись признаки внутреннего разложения, что не могло не обеспокоить друзей генерала Франко — фашистских вождей Италии и Германии, принявших очередные меры военной помощи испанским мятежникам. В Европе вообще и в Испании в частности обстановка приняла грозный характер. Фашизм высоко поднял голову: 12 марта 1938 года Гитлер захватил Австрию и готовился к захвату Чехословакии. 16 апреля этого же года Чемберлен подписал с Муссолини договор о дружбе и сотрудничестве. Такое развитие событий вселило в мятежников надежду на скорую победу. В начале 1938 года они перешли в наступление, в результате которого вновь захватили Теруэль. Через две недели после его потери республиканцев постигла новая неудача. Собрав мощный ударный кулак (10 дивизий, сотни танков, 800 самолетов), фашисты нанесли сильный удар по Арагонскому фронту. Имея подавляющее превосходство, фашисты в течение 10 дней продвигались вперед, встречая слабое сопротивление. К 15 апреля они прорвались к берегу Средиземного моря между Тортосой и Валенсией, вследствие чего Испанская республика оказалась расчлененной: на северо-востоке осталась Каталония, а в центре и на юго-востоке — Мадрид, Валенсия, Картахена и ряд других важных городов. Арагонский прорыв фашистов имел большие военные и политические последствия. Реакционные силы Западной Европы и США, сторонники политики «невмешательства» воспрянули духом. Им казалось, что теперь окончательная гибель Испанской республики — дело нескольких дней, в крайнем случае — недель. Однако и на этот раз врагов ждало разочарование. В начале апреля 1938 года Хуан Негрин сформировал новое правительство, в состав которого вошли коммунисты, социалисты, левые республиканцы, каталонские и баскские националисты, а также представители двух профсоюзных центров (всеобщего рабочего союза и анархо-синдикалистской конфедерации труда). Второе правительство Негрина объявило себя военным, и пост министра обороны взял в свои руки премьер-министр. Секретарь ЦК Компартии Испании Долорес Ибаррури на пленуме ЦК Испанской компартии в мае 1938 года назвала программу нового правительства «самой конкретной, самой широкой и исторически правильной.  Вслед были приняты важные в военном и социальном отношении реформы: укреплено единое командование, восстановлен в полной мере институт военных комиссаров, улучшено руководство заводами, производящими оружие и боеприпасы, удвоены усилия по скорейшему получению закупленного в разных странах вооружения. В городах и селениях проводилась ускоренная подготовка воинских пополнений. Вся республика превратилась в военный лагерь. Испанский народ ополчился против пораженцев и нытиков. Республика жила, боролась, собирала силы для защиты. События в Испании дали толчок новому подъему волны сочувствия к защитникам республики среди демократической общественности Европы и других континентов мира. Вновь стали проводиться митинги и демонстрации с лозунгами «Руки прочь от республиканской Испании!», делались парламентские запросы, активизировались выступления в печати прогрессивных журналистов и писателей. Война в Испании продолжалась, разочаровывая врагов республики, ожидавших с нетерпением ее поражения. После арагонского прорыва к морю фашисты поставили своей ближайшей задачей расширить узкий коридор, разрезавший территорию Испанской республики на две части. Следующий их удар, предпринятый 15 июля 1938 года, наносился по Валенсии. Против временной столицы республики агрессоры сосредоточили 80 тысяч человек, 600 орудий и 400 самолетов. Главную ударную силу этой мощной группировки составляли италофашистские интервенты. Группировке врага была противопоставлена 60-тысячная армия Хуана Модесто, внезапно форсировавшая реку Эбро и нанесшая по противнику мощный фланговый удар. В войсках италофашистов возникла паника (как под Гвадалахарой), началось их отступление. В течение пяти дней армия Модесто продвинулась на 45-50 километров, захватив огромное количество оружия и боеприпасов. В результате фашистский план расширения коридора, выводящего к морю, не только не был выполнен, но этот коридор даже несколько сузился. Результаты боевых действий, достигнутые республиканскими. войсками на валенсийском направлении, явились блестящим свидетельством крепнувших сил и возможностей Испанской республики. Однако, к сожалению, республиканское правительство не располагало достаточными резервами. Наступательные возможности армии Модесто постепенно иссякли, и, не добившись полного разгрома фашистских сил, республиканцы перешли к обороне. Враг воспользовался этим, и с тяжелыми боями, нанося большой урон врагу, республиканцы начали отход и к 15 ноября 1938 года вновь оказались за рекой Эбро. Восточный фронт продолжал оставаться самым слабым местом республиканцев. Здесь стояли в основном каталонские войсковые части, в них царило удивительное спокойствие. Благодушие, анархистов дорого обошлось республиканцам. Командование фронтом не сумело разгадать план готовившегося фашистами наступления, ошибочно предполагая, что войска мятежников будут наступать не по обширной долине реки Эбро, а на гвадалахарском направлении. Действительные же намерения Франко состояли в том, чтобы ударом к югу от реки Эбро, прикрываясь ею от контратак с северо-востока, лишить республику связи с внешним миром. Для достижения поставленной цели франкисты сосредоточили 14 пехотных дивизий, одну кавалерийскую, 600 орудий, 700 боевых самолетов и много танков. Восточный фронт республиканцев этой группировке фашистов мог противопоставить лишь 6-7 дивизий неполного состава. Республиканцам не хватало полевой артиллерии, на всем фронте по отдельным направлениям действовали всего лишь две зенитные батареи, снятые с противовоздушной обороны Мадрида (французская и немецкая, а чехословацкая была переброшена в Каталонию для прикрытия от фашистской авиации крупного военно-промышленного объекта) . Командующий Восточной армией республиканцев генерал Посас, старый и отсталый в военном отношении человек, служивший еще в монархической армии Испании, как военный руководитель оказался не на месте, хотя и был лояльно настроен по отношению к республиканскому строю. В своем личном поведении «старина Поссас», как о нем рассказывали очевидцы, прочно соблюдал старорежимные генеральские манеры. Поздним утром его будил адъютант, на утренний туалет и завтрак у командующего уходило несколько часов. Потом к нему являлся такой же старый полковник — начальник штаба. Происходил обмен любезностями, короткий доклад генералу о том, что нового произошло в армии за ночь, и на этом аудиенция кончалась. Генерала Посаса наступление фашистов застало врасплох, он полностью потерял управление войсками, двигаясь в своей респектабельной автомашине в колоннах отступавших войск армии в полном неведении об обстановке. А в это время в полосе соседней Маневренной армии боеспособные республиканские соединения, принявшие на себя удары галисийских и итальянских корпусов фашистских войск, вели ожесточенные бои, доходившие до рукопашных схваток. В этот период Испанская республика оказалась в исключительно тяжелом положении. Мятежники и интервенты захватили Лериду, Гандесу и подходили к Морелье. Тяжелая угроза нависла над Каталонией. Оборонявшая ее армия генерала Посаса оказалась неспособной к решительному сопротивлению фашистам. Крайне истощенными были части армейских корпусов Маневренной армии, сдерживавших озверелый натиск полнокровных дивизий мятежников и интервентов. Республиканская авиация потеряла всю свою сеть аэродромов, а строительство посадочных площадок в районах Барселоны, Фигераса и Риполя не могло быть закончено к сроку. В эти тяжелые для республики дни, когда враг преодолевал уже тыловой оборонительный рубеж Восточной армии, создалась реальная угроза Каталонии. Коммунистическая партия Испании бросила клич: «Каталония в опасности! Все на фронт! Больше мужества в боях с фашистами!» Откликаясь на призывы, лучшие коммунистические соединения и части заслонили собой образовавшиеся бреши на Восточном фронте. Как свидетельствует бывший советник командующего Маневренной армией полковника Менендеса Родион Яковлевич Малиновский, «даже в этой катастрофической обстановке еще можно было удержать занимаемую республикой территорию. Последующие события, вылившиеся в упорные сражения на полях Леванта, когда путь интервентам и мятежникам в Валенсию оказался прегражденным, со всей яростью продемонстрировали, на какую силу сопротивления был способен испанский народ. Опираясь на эту силу, хороший полководец остановил бы наступление врага, имея такой выгодный оперативный рубеж обороны, как горный массив Бесейте. И тогда мятежники не увидели бы моря, а республика осталась бы нерасчлененной. Но испанское командование даже не помышляло об этом». В январе 1939 года фашисты повели финальную битву за Каталонию, сосредоточив для этого 120 тысячную армию италофашистских интервентов под командованием итальянского генерала Гамбарра. В его распоряжении оказалось 200 танков, 500 орудий и около 1000 самолетов. Республиканская армия примерно такого же состава могла противопоставить группировке врага 37 тысяч винтовок. На каждый ее батальон приходилось по 1-2 пулемета, в армейских корпусах находилось всего 28 легких пушек (тяжелой артиллерии не было). В воздухе на один самолет республиканской авиации приходилось до 20 фашистских. Соотношение сил было для республиканцев катастрофическим. Правительству Негрина удалось ценой величайших усилий закупить в разных странах до 600 самолетов, большое количество артиллерии, боеприпасов и 30 быстроходных морских торпедных катеров. Все это к началу битвы за Каталонию находилось по ту сторону франко-испанской границы. Если бы враги Испанской республики — ярые приверженцы «невмешательства» пропустили в Каталонию военные грузы, принадлежащие законному правительству республики, то весь ход битвы за Каталонию, а возможно, и судьба Испании обернулись бы совсем иначе. Однако французское правительство Деладье, несмотря на настойчивые обращения к нему со стороны Французской компартии, категорически отказалось сделать это, что стало заключительным актом предательства со стороны соседней с Испанской республикой страны. Вследствие катастрофического неравенства сил 26 января 1939 года пала Барселона, 5 февраля — Херона. В руках республиканской Испании остался лишь маленький северо-восточный уголок Каталонии с городком Фигерас в центре. Сюда эвакуировалось центральное правительство республики. 27 февраля Франция и Англия официально объявили о признании правительства Франко и разрыве дипломатических отношений с правительством Испанской республики. Для полноты представления о последних днях Испанской республики обратимся к тревожному времени на Мадридском фронте. Принявший от Посаса командование генерал Миаха не горел желанием помочь Восточному фронту во время наступления фашистов, имея во-можность выделить для этой цели без всякого для себя ущерба не менее трех полнокровных дивизий. Начальник генерального штаба Висенте Рохо, принимавший участие в руководстве войсками всех фронтов в Испании, приказал Миахе это сделать. Кичливый, самолюбивый генерал Миаха вместо точного и безоговорочного выполнения полученного распоряжения выделил Восточному фронту только одну дивизию, предварительно ободрав ее, отняв весь транспорт и большую часть станковых пулеметов. Такое поведение Миахи объяснялось его недружелюбием к молодому генералу Винсенте Рохо, когда-то в звании майора служившему под его начальством. В по-ведении Миахи отразилась спесь и высокомерие старого служаки испанской армии, воспитанного, как и генерал Посас, одной и той же школой. Помимо этих качеств, питомцы школы отличались и тем, что они были лишены всяких навыков, необходимых для кропотливой, будничной организационной работы, требовавшей конкретных знаний и большого расхода сил и энергии. Обычно такая работа поручалась ими своим ближайшим подчиненным. В штабе руководимого Миахой фронта все управление войсками прибрал к рукам начальник оперативного отдела майор Горихо. Внешне офицер производил впечатление энергичного, хорошо подготовленного и преданно-го республике человека. Как оказалось впоследствии, он был агентом Франко, одним из важных участников «пятой колонны», на которую мятежники возлагали большие надежды. Информируя во всех деталях фашистское руководство о планах республиканского командования на Мадридском, а затем на Центральном фронтах,  Горихо стремился нанести максимальный вред республиканцам. Так, например, когда главному штабу республиканских войск стало известно, что Франко готовит новое наступление на Каталонию в конце ноября 1938 года, генералу Миахе, назначенному на пост командующего Центрально-Южной группой армии, было приказано подготовить и провести в декабре три операции с целью отвлечения сил фашистов от каталонского направления. Подготовка этих операций в армиях республиканцев была проведена организованно и в установленные сроки, войска сосредоточились для наступления своевременно и скрытно. Для фашистов наступательные действия республиканцев на трех важных направлениях могли оказаться полной неожиданностью. Запланированные республиканцами операции несомненно могли бы иметь успех, оттянули бы с каталонского направления резервы фашистов. Однако по неизвестным причинам намеченные операции республиканцев не состоялись. Здесь, по-видимому, была приложена преступная рука тайных агентов Франко типа Горихо, засевших в штабе Центрально-Южного фронта республики. После перевода генерала Миахи на должность командующего Центрально-Южной группой армий командующим Мадридской армией был назначен полковник Касадо — достаточно грамотный в военном деле офицер, выдававший себя за беспартийного антифашиста. На деле же он был тесно связан с анархистами и их охвостьем в лице поумовцев и другими враждебно настроенными к республиканскому режиму элементами. В течение января и февраля 1939 года Касадо не занимался руководством войсками армии. Он развил бурную деятельность по подготовке государственного переворота, проводил бесконечные совещания с вожаками местных (мадридских) организаций правых социалистов, анархистов и других буржуазных партий, обсуждая вопрос о создании нового правительства без коммунистов. С первых дней существования оно должно было сдать Франко республиканскую зону и столицу Испании. Касадо при обсуждении своего предательского плана поддерживал тесную связь с английским консулом в Мадриде. В ночь на 6 марта 1939 года полковник Касадо, социалист Бестейро и анархист Мера объявили по мадридскому радио о низложении правительства Хуана Негрина и создании хунты национальной обороны во главе с генералом Миахой. Против заговорщиков выступили войска, оставшиеся верными правительству республики. К Мадриду подошли резервная дивизия под командованием коммуниста Асканио и части двух армейских корпусов, которыми командовали тоже коммунисты. В Мадриде завязались тяжелые бои с анархистами и воинскими частями, перешедшими на сторону Касадо. В то время, когда заговорщики оказались в тяжелом положении и готовы были капитулировать, Франко выручил изменников, поведя наступление на коммунистические силы Мадрида. Республиканцы были разбиты. После вступления фашистов в Мадрид, долго и героически сопротивлявшийся врагам республики, в городе началась дикая кровавая расправа с коммунистами и другими верными республиканскому правительству людьми. Фашистские убийцы вымещали свою злобу и ненависть на беззащитном теперь населении и героях обороны Мадрида. Отдав столицу республики на расправу фашистам, предатель Касадо удрал из Испании на английском эсминце. Нескончаемые толпы людей запрудили все дороги, ведущие в сторону Франции. Старики, женщины, дети тащились пешком, ехали на осликах, грузовиках со своим нехитрым багажом, холодными ночами спали на голой земле, боясь разводить огонь, чтобы не привлечь внимание фашистских самолетов. Огромное полумиллионное человеческое горе прихлынуло к границе и стало стучаться в ворота соседней Франции. На обращение министра иностранных дел Испанской республики Альвареса дель Вайо к министру иностранных дел Франции Бонне о пропуске испанских беженцев на французскую территорию последний ответил отказом. Антигуманный акт французского правительства вызвал глубокое возмущение демократической общественности не только во Франции, но и в других странах мира. Правительству Деладье пришлось пойти на уступки: французская граница была слегка приоткрыта, и через нее начали просачиваться ручейки испанских беженцев. Лишь после массированного налета итальянских бомбардировщиков на Фигерас и гибели свыше тысячи человек французское правительство официально открыло границу как для беженцев, так и для отступающих частей республиканской армии, в том числе и многочисленных раненых ее бойцов и командиров. Для испанских беженцев правительство Деладье в Сен-Ситриене, Прат-де-Молле и других глухих местах соорудило несколько огромных концентрационных лагерей, заперев в них десятки тысяч изголодавшихся, исстрадавшихся людей, оставив их без воды, без хлеба на голых песчаных дюнах. Деладье и его правительство не волновала начавшаяся в концлагерях повальная смертность. Побывавший в этих лагерях смерти специальный корреспондент парижской газеты «Се суар» рассказывал: «...Передо мной тысячи раненых людей. На руках и ногах залитые гноем бинты. Нет ни перевязочных материалов, ни медикаментов. Что сделали власти для беженцев? Они протянули колючую проволоку и вызвали сенегальских стрелков. Сенегальцы устроились в палатках, а беженцы вырыли себе ямы в земле, напоминающие могилы. Сколько из них погибло от холода! Ряды их уменьшаются. Они страдают от голода. Помимо всего их еще грабят». Лучшие дивизии республиканской армии Испании, сохранившие до конца боеспособность, организованность и дисциплину, попали во Франции в специальный концлагерь в Аргеллесе. Они были разоружены и, так же как беженцы, лишены воды и пищи, брошены на холодную землю, в медицинской помощи им также было отказано. Полицейские охранники лагеря обращались с ними во много раз хуже, чем с военнопленными, всячески издевались над героями Испанской республики. Так буржуазное правительство Франции организовало встречу людей, которые в течение 32 месяцев вели борьбу с фашизмом не только за свою свободу, но и за будущее французского народа. В годы второй мировой войны, когда Франция оказалась побежденной германскими фашистами, ее народ также испытал всю горечь поражения, ущемленность национальной гордости, подвергнувшись таким же испытаниям в фашистских концлагерях. Поражение Испанской республики является наглядным уроком, подкрепляющим известное ленинское положение о том, что всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться. Урок Испании может оказаться полезным для тех стран мира, которые дорожат своей свободой и независимостью. Приход к власти фашиствующих агрессивных сил как в Испании, так и в некоторых других странах, подготавливался и происходил по одному и тому же сценарию: консолидация сил внутренней контрреволюции, экономический саботаж, помощь заговорщикам со стороны империалистических сил извне, заинтересованность в подавлении демократических свобод и в установлении диктаторских режимов. Обращаясь к более поздним событиям в Чили, нельзя не видеть, что свержению демократического правительства во главе с президентом Альенде предшествовала во многом схожая с испанской обстановка. Совсем по-иному сложились дела с защитой свободы и независимости в героическом Вьетнаме, одержавшем победу над контрреволюцией, поддерживаемой войсками крупного империалистического хищника— Соединенных Штатов Америки. Всем ходом событий, происшедших в Испании полвека назад, доказано, что поражение Испанской республики было обусловлено многими причинами, но в первую очередь предательской политикой империалистических стран — Англии, Франции и Соединенных Штатов Америки, заключивших между собой сговор о блокаде Испанской республики с целью ее удушения. Преступность правительств этих стран, прикрывавшихся ложным демагогическим тезисом о «невмешательстве», потворствовала фашистским агрессивным руководителям Италии и Германии, наводнившим территорию Испании кадровыми дивизиями, корпусами и армиями, а также огромными арсеналами оружия. Без их помощи презренные заговорщики — фашиствующие генералы, офицеры и их солдаты — не смогли бы удержаться на своих позициях и были бы в короткий срок разгромлены испанским народом, взявшим в руки оружие. В «Долине павших» под Мадридом, где захоронены жертвы войны в Испании, на высоком гранитном холме ныне стоит огромный крест, обрамленный у основания скульптурными группами раненых и убитых. У подножия грандиозного монумента, в гранитной скале, трудом подневольных людей, содержавшихся в то время в застенках фашистских тюрем, выдолблена просторная базилика, в которой исполняются заупокойные мессы по жертвам войны. По замыслу авторов монументального комплекса-мемориала он должен символизировать апофеоз победы фашистского режима и увековечить память диктатора Франко. Однако это огромное сооружение не увековечивает имя палача испанского народа, а лишь напоминает о тяжелой драме — поражении Испанской республики в ее неравной и героической борьбе с силами международной реакции и фашизма. Опыт приходит в борьбе пыт войны в Испании пристально изучался во многих странах мира. По своему характеру, масштабам, количеству участвовавших в операциях людей, артиллерии, танков и авиации военные действия в этой стране выходили за рамки локального военного конфликта. Пиренейский полуостров стал ареной пробы сил в вооруженной борьбе двух диаметрально противоположных сил — мировой демократии и международной реакции. На Пиренеях разыгрались драматические события, явившиеся прелюдией ко второй мировой войне. Испания оказалась в центре этих событий. Здесь происходила первая проба сил двух лагерей, проверялись взгляды на способы ведения войны с решительными целями. Военное руководство различных стран, использовав опыт гражданской войны в Испании, внесло соответствующие коррективы в теорию военного дела, что нашло свое отражение в новых уставах, наставлениях и руководствах по ведению боевых действий. Добытый в Испании боевой опыт приобрел большую ценность и для обучения частей и соединений Красной Армии. Он тщательно изучался и в наших высших военно-учебных заведениях. Знакомые уже читателю бывшие советские добровольцы в Испании капитан Алексеев, майоры Гурьев, Герасимов, Извеков, Татаринов, Давыдов-Лучицкий, Цюрупа, полковники Погодин и Родимцев «грызут гранит науки» в стенах прославленной Военной академии имени М. В. Фрунзе, В военную академию мы были приняты сразу на второй курс. Было признано, что первые экзамены нами сданы на полях сражений Испании. Наша учебная группа в академии неофициально стала именоваться «испанской». Старшим группы назначили Дмитрия Александровича Цюрупу. По-прежнему он был прост и близок в общении, требователен к себе и своим друзьям по учебе и дисциплине. Мы так же, как и в Испании, любили и уважали своего старшего друга и товарища. Учеба в академии много открыла слушателям в военных знаниях и несравнимо с прошлым повысила их общую эрудицию. На втором курсе мы уже владели «тайнами» оперативного искусства и пытались взобраться на вершину стратегического Олимпа. Занимаясь анализом крупных операций первой мировой войны и важнейших операций в Испании в период 1936-1939 годов, мы стали отчетливо и ясно понимать то, что прежде казалось нам туманным и малодоступным. Вот только трудно осваивался иностранный язык. Вместе с Николаем Гурьевым нам достался французский, с которым я был немного знаком, проводя в Испании на французской зенитной батарее изрядное время. У меня уже был накоплен довольно значительный словарный запас, но произношение!.. Как от зубной боли морщилась преподавательница от нашего «прононса». Нам с Николаем Гурьевым пришлись по душе слова испанского поэта Николаса Фердинандеса де Моратина: Сказал нам общий друг о чуде: «Во Франции все жители подряд Свободно по-французски говорят, Поистине счастливейшие люди! А мы, мои друзья, какой пассаж, какой конфуз! Всю жизнь зубрим слова нечеловечьи, А там на этом чертовом наречье Болтает бойко каждый карапуз...» В вечерние часы, во время отлично организованной начальником курса самоподготовки слушателей к очередным занятиям по тактике и оперативному искусству нас приглашали в другие учебные группы для бесед о боевом опыте в Испании. Перед слушателями академии с докладами на эту тему выступали военачальники высокого ранга. Награжденный орденами Ленина и Красного Знамени комкор Н. Н. Воронов поделился опытом боевого применения артиллерии Испанской республики в боях на реке Хараме, под Гвадалахарой и Брунете. С интересом было воспринято выступление Героя Советского Союза комкора Д. Г. Павлова, раскрывшего особенности боевого применения республиканских танков в боях на важнейших фронтах Испании. О противовоздушной обороне в битвах с фашистами за Мадрид докладывал комдив Я. А. Тыкин. Напряженная учеба сочеталась в нашей учебной группе с коллективным отдыхом. Летом, в выходные дни, прихватив с собой боевых подруг, ехали городским транспортом (времена были не теперешние — легковых автомашин ни у кого не было) в лес, на реку — на природу. Купались, загорали, играли в волейбол, городки. Редкие холостяки прокладывали маршруты к сердцам женской половины человечества. Возвращались по домам посвежевшими. Зимой, по предпраздничным дням, собирались мужской компанией в просторной московской квартире Дмитрия Цюрупы у Большого Каменного моста. В этой квартире всем хватало места, здесь хорошо отдыхали, пели песни, шутили, делились сокровенными мыслями, спорили по военной теории, вспоминали Испанию и делали прогнозы ее дальнейшей судьбы. Дмитрий Александрович встречает от души: — Ребята, располагайтесь, отдыхайте, занимайтесь, чем хотите, вы у себя дома. — Сейчас займемся, — говорит Николай Герасимов, снимая со стены расстроенную гитару и под ее аккомпанемент, неистово дергая струны, начинает петь, подражая басу известного певца Михайлова: «Вы-доль по Пи-теры-ской, По Тверы-ской — Ямыс-кой...» — Коля, а ты зря прозябаешь среди нас, губишь свой вокальный талант,— останавливает его Миша Алексеев. — Тебе бы в Большой театр, Коленька... — М-да, — произносит Яков Извеков,— наш Николай человек многообещающий, что там говорить... — Многообещающий — это одно слово или два?— уточняем мы. — Два, конечно! (Общий смех.) — О чем шумите вы, народные витии? — раздается голос Александра Родимцева, стремительно врывающегося в квартиру с большими гастрономическими свертками. — Братцы-кролики, примите меня в свою компанию, не мог без вас, черт вас разбери, жить,— произносит досрочно переведенный на третий курс Герой Советского Союза полковник Александр Ильич Родимцев. Несмотря на свое высокое звание, он по-прежнему остается нашим близким другом и товарищем. — Омбре, ке ай! — гудим мы хором, встречая Сашу Родимцева.— Камарада Павлито, что там у тебя в руках? — Кванто кахас эсполетас? (сколько там ящиков боеприпасов?) — гремит голос Николая Герасимова, и мы хохочем, зная, что за год пребывания в Испании он лучше всего выучил эту незаменимую в бою фразу, а кроме этого, еще хорошо усвоил слова: «аделянте» (вперед), «фуэго» (огонь), «карамба» (черт возьми). Вот, пожалуй, весь запас усвоенных им испанских слов. Все остальное, о чем надо было договориться с испанцами, Николай относил к компетенции своей переводчицы. В соседней комнате у рояля Дмитрий Александрович аккомпанирует Ивану Татаринову, исполняющему приятным тенором романс на слова Ф. Тютчева: Я встретил вас, и все былое В отжившем сердце ожило... Я вспомнил время золотое, И сердцу стало так тепло!  Услышав замечательное исполнение музыканта и певца, мы шарахаемся в гостиную, Николай Герасимов шумно кричит: — Кенарем, черт их дери, кенарем поют Ваня и Митя, женить их, разбойников, женить! Чего там тянуть волынку? Мы слушаем игру на рояле Дмитрия Александровича Цюрупы. Он виртуозно владеет техникой. В его репертуаре Чайковский, Брамс, Григ. Просим его сыграть полонез Огинского, и рояль звучит... Лишний раз мы убеждаемся, какой разносторонний и талантливый человек наш Дмитрий Цюрупа. Когда только он успевает, где находит время для занятий музыкой при его учебной нагрузке? Владимир Давыдов-Лучицкий удивляет нас поэтическими способностям.. Он читает стихотворение собственного сочинения, посвященное трагическим событиям в Испании. Нас волнуют слова о последних днях Северного фронта, о мужестве и героизме сражавшегося народа Испании, к которому у нас на долгие годы сохранятся самые теплые и светлые чувства. Начало воспоминаниям положено. Незабываемы дни нашего возвращения на Родину, прием в Кремле у Михаила Ивановича Калинина. Наше возвращение на Родину после года пребывания в Испании не прошло незамеченным для трудящихся города Севастополя. Дотошные севастопольцы, много повидавшие за этот год, узнали нас, советских добровольцев. Мы были одеты по западноевропейской моде, в хорошо сшитые костюмы и пальто из добротной ткани. В Валенсии для экипировки отъезжающих на Родину советское посольство выделило необходимые финансовые средства. Собравшаяся у причала толпа людей, увидя нас, спускавшихся с борта корабля, приветствовала возгласами: — Привет героям Испании! Молодцы, ребята! Были даже попытки качать на руках. Первым, кто испытал это удовольствие, оказался самый рослый и заметный среди нас Николай Герасимов. Толпа, восторженно встретившая прибывших, проводила нас до городского автобуса. В этом небольшом, но красноречивом эпизоде можно было видеть проявление симпатии советских людей не только к нам, но и к стране, из которой мы возвратились. События в Испании по-прежнему волновали советских людей. ...В спальном вагоне скорого поезда Севастополь-Москва, в одном из купе удобно разместились возвращающиеся в Москву боевые друзья Алексеев, Герасимов, Извеков и я. Мы испытываем ни с чем не сравнимую радость скорого свидания с родными, сослуживцами, с дорогой нашим сердцам Москвой. Живо обсуждаются материалы свежих газет, на которые мы жадно накинулись. Не обошлось без бутылки доброго армянского коньяка (на четверых вроде бы достаточно, но в купе вваливаются друзья — танкисты и летчики, всем достается символическая норма). Как-то встретит нас Москва, все ли в порядке дома? Прогнозы, догадки, дружеские шутки, Особенно преуспевает Николай Герасимов, неистощимый хранитель множества анекдотов и смешных историй, изрядно пополненных им за период пребывания в Буньоле. «Москва, как много в этом звуке...» Стихи великого поэта приобретают для нас свой особый, возвышенный смысл. С несказанным волнением выходим из вагона на перрон вокзала. Суетливые москвичи и их гости бегут толпами к выходу, толкая друг друга, и устремляются к привокзальным автобусам, троллейбусам, образуют длинную очередь у остановки такси. Нам здесь дается приоритет, пропускают без шума и возражений вперед потому, что кто-то из севастопольцев, прибывших в поезде, громко произносит: — Граждане, пропустите ребят из Испании! Очередь заволновалась: — Где они, эти ребята? Пусть проходят, давайте их сюда, к машинам! Еще одно проявление симпатии советских людей к своим соотечественникам, вернувшимся из горнила битвы с фашизмом. Обмен между друзьями домашними адресами и телефонами, обещания встретиться в Москве, и мы разъезжаемся к своим очагам. Ожидается встреча в Кремле, прием у председателя Президиума Верховного Совета СССР Михаила Ивановича Калинина. Что же изменилось в родной столице и в стране за год нашего в ней отсутствия? Наметанный глаз все замечает. Вот новая станция метро, новая линия троллейбуса, на новое место переехал многоэтажный дом на улице Горького, по-новому повернуто здание ресторана «Прага». Это для улучшения городского транспорта и архитектурного облика Москвы. На перекрестках улиц стоят регулировщики в новой нарядной форме. А куда делись в Москве извозчики, громоздкие и неуклюжие гужевые повозки конного транспорта, куда исчезла сухаревская «барахолка»? Происшедшие только за один год изменения в Москве — признак молодеющей, меняющей облик столицы. А что же будет лет эдак через 25, как тогда изменится Москва, какова в ней будет жизнь? — думалось мне и об этом. Возвратясь к месту жительства, мне пришлось выдержать некую «контратаку» со стороны супруги Юрия Гавриловича Богдашевского. Передав от него письмо Александре Федоровне, я оказался виновником трогательной сцены. Она упала в обморок еще до прочтения письма мужа, оставшегося на два-три месяца в Испании. Очнувшись, зарыдала со словами: «Чует мое сердце, что уже нет на свете моего дорогого Юрочки...» Много сил потратил я, чтобы убедить добрую, славную Шуру в ее заблуждении, она не верила мне: «Вы, Миша, не обманывайте меня и скажите правду о смерти Юры. Почему вы приехали, а он остался?» Большое счастье выпало на долю Александры Федоровны, когда через два месяца, к новому, 1938 году она попала в объятия приехавшего из Испании мужа! Он вернулся вполне здоровым, хотя и похудевшим, усталым. К этому времени возвратились все остальные добровольцы-зенитчики, пробывшие в Испании, как и я, ровно год. ...Прошло несколько суток, отведенных для отдыха прибывших из Испании добровольцев. Последовало приглашение на прием в Кремль. Здесь в торжественной обстановке за образцовое выполнение правительственного задания Михаил Иванович Калинин вручил нам ордена Красного Знамени, а Дмитрию Погодину и Александру Родимцеву — ордена Ленина и Звезды Героев Советского Союза. Мы были полны чувства глубокой признательности Коммунистической партии и Советскому правительству за высокую оценку ратного труда. Были горды тем, что выполнили свой патриотический и интернациональный долг. ...Вернемся, однако, на квартиру Дмитрия Цюрупы, где собрались друзья по «испанской» учебной группе. — Братцы, не пора ли нам за стол? — раздался голос Саши Родимцева.— Коля Гурьев, где ты, наш тамадаа? — Тута я, тута,— гудит сочным баритоном Николай Гурьев, потирая руки,— может, сбегать в гастроном? Уместно заметить, что в народе слово «сбегать» обычно относится к покупке вина. В таком случае не годятся слова «пойти» или «сходить» и т. п. — Коля, не волнуйся, спиритус вини и кое-что из закуски вот здесь, в этих пакетах, давай распорядись и приглашай нас к столу,— успокаивает Гурьева Родимцев. За товарищеским столом весело: под дирижерством испытанного тамады Николая Гурьева произносятся забавные тосты. Николай Герасимов смешит свежими анекдотами, за столом то и дело звучит дружный смех. Непринужденная обстановка служит хорошей разрядкой перед новым учебным днем. Товарищеский вечер удался, ночью отдохнем, а завтра вновь за учебу. * * * Быстро промелькнули насыщенные напряженным трудом недели и месяцы 1938 года, мы перешли на третий курс и после коротких зимних каникул продолжали академическую учебу. В начале января 1939 года, придя, как обычно, утром в академию, мы были построены, придирчиво осмотрены начальником курса полковником Ступниковым. Через несколько минут команда «Смирно!» и доклад появившемуся в сопровождении начальника строевого отдела комкору Хозину о том, что по его приказанию слушатели третьего курса вверенной ему академии построены для заслушивания приказа наркома обороны. — Читайте приказ! — бросил комкор в сторону начальника строевого отдела. Мы застыли, слушая торжественно звучавшие слова. В связи с военными действиями на советско-финском.фронте и потребностью действующей армии в пополнении войск кадрами командного состава нарком обороны приказывал «считать закончившими Военную акдемию имени М. В. Фрунзе слушателей третьего курса с вручением им дипломов и присвоением военной квалификации «командир РККА с высшим военным образованием командно-штабной специальности». Комкор Хозин распорядился: учебные материалы и книги библиотечного фонда академии сдать, получить пистолеты, противогазы, теплое обмундирование, командировочные предписания, продовольственные аттестаты, финансовые и проездные документы. К 19 часам московского времени вместе с женами, в парадном обмундировании, прибыть в актовый зал академии на выпускной вечер. Завтра — на поезд. Масса дел в один день! Времени — в обрез, все придется делать по тревоге. Вспомнились слова молодой жены, произнесенные три с лишним года тому назад при моем внезапном отъезде в Москву перед отправкой в Испанию: «У вас, военных, все делается срочно и внезапно, как на пожаре»... Что-то скажет теперь она, узнав о досрочном выпуске из академии и сборе «по тревоге» на выпускной вечер? К исходу дня, примчавшись домой, я с порога квартиры в общежитии подал команду жене, удивленной моим внешним видом (полушубок, валенки, оружие, противогаз и прочее): — Быстро собирайся, едем на выпускной вечер в академию. Поздравь меня с ее окончанием. Завтра отправляюсь на фронт. Не трать время на расспросы. Вытри глаза, поплачешь позже! Собираясь на выпускной вечер, жена в суматохе перепутала свои туфли, прихватив по одной из разных пар (черные и желтые). За банкетным столом она сидела, боясь показать ноги из-под стула. Эта деталь запомнилась ей как символ неспокойной жизни жены командира. На Петрозаводское направление, где действовала армия Г. М. Штерна, было послано из военной академии десять человек, в том числе и я. В штабе армии выпускников академии встретил начальник политотдела. Он позаботился о нашем размещении, питании и прежде всего обогреве. Мы изрядно промерзли на сильном морозе, проехав на попутных машинах из Петрозаводска около 200 километров. Начальник политотдела посоветовал нам ознакомиться в оперативном отделе штаба с обстановкой в полосе армии и обещал доложить командарму о прибытии нового командирского пополнения. Переночевав в тепло натопленных домиках, мы на следующий день утром были приняты командующим армией в просторной комнате большого финского дома. Командарм второго ранга Г. М. Штерн выглядел внушительно. В петлицах у него блестело по четыре ромба, на рукавах широкие золотые нашивки, на груди — боевые ордена. Представление командарму и его беседа с нами были краткими. Штерн обладал цепкой памятью, он посмотрел на мой новый, еще не успевший потускнеть орден Красного Знамени и спросил: — Смотрю и вспоминаю, где я вас видел, не в Мадриде ли? — Так точно, в Мадриде, на «Телефонике», товарищ командующий! — Теперь вспомнил, вы — зенитчик? — Так точно, товарищ командующий, был зенитчиком, а сейчас общевойсковик. — У нас с вами, товарищи, времени для знакомства мало,— произнес Штерн.— Я проинформирую вас о положении и задачах армии, в составе которой вы будете воевать, а конкретный участок работы каждый получит у непосредственных начальников. Прошу подойти к карте. Четко и кратко командующий армией ориентировал нас по карте, лежащей на большом столе, а затем объявил свое решение о нашем распределении. Два выпускника направлялись в распоряжение начальника разведки армии. Шесть остальных фрунзевцев распределялись по армейским корпусам, я же поступал в распоряжение начальника артиллерии армии на должность его помощника по зенитной артиллерии. Начальник артиллерии армии комбриг Николай Александрович Клич, знавший меня по Испании, возложил на меня как на своего помощника организацию зенитного артиллерийского прикрытия армии. Здесь весьма пригодился мне опыт, полученный в Испании, но с поправкой на особые природные и климатические условия Севера. Кроме того, количество выделяемых зенитных средств для прикрытия главной группировки армии Штерна значительно превосходило группу зенитной артиллерии, которой я руководил в Мадриде, да и по оперативно-тактическому кругозору меня уже нельзя было сравнить с тем командиром-зенитчиком, который воевал когда-то в Испании. Выполнять поставленную комбригом Кличем боевую задачу пришлось в нелегких условиях. Прибывавшие в состав армии зенитные артиллерийские части были недостаточно сколочены, материальная часть орудий из-за отсутствия опыта эксплуатации в условиях низких температур Севера действовала с перебоями, задержками: загустевшая от сильного мороза смазка механизмов затрудняла их работу. Люди еще не акклиматизировались, их действия у орудий были скованны (стояли очень сильные морозы) . Начинать пришлось с обогрева людей. Жгли костры, оттаивая промерзшую землю, пошли в ход ломы, кирки, а затем уже лопаты — отрывали землянки для боевых расчетов, рубили сосны, окапывали орудия и приборы. Использовав специальную орудийную смазку, привели в действие механизмы орудий, приступили к боевому слаживанию зенитных батарей. Эта организационная работа по подготовке зенитной артиллерии к боевым действиям была проведена в сжатые сроки и вскоре оправдала себя. Все отдельные части зенитной артиллерии были объединены в армейскую группу, управление которой было возложено на меня. Здесь в полной мере также пригодился опыт Испании. Боевой счет сбитым самолетам был открыт зенитным артиллерийским дивизионом, прикрывавшим важные объекты армейского тыла. Зенитчики сбили самолет-разведчик «Бреге-19», а вся группа зенитной артиллерии армии с февраля до конца войны с белофиннами уничтожила девять самолетов противника, полностью блокировав разведывательные и бомбардировочные действия его авиации в полосе армии. Весть об окончании войны на советско-финском фронте в марте 1940 года докатилась до ее участников внезапно и была встречена с ликованием. Война с белофиннами, а вслед за ней Великая Отечественная разбросала нас, советских «испанцев», по разным фронтам тяжелой борьбы с врагами Родины. Приобретенный нами прежний боевой опыт и полученные в военных академиях знания не пропали даром. В первые же дни войны с немецко-фашистскими захватчиками смело и мужественно вступил в бой с врагом командир стрелковой дивизии Герой Советского Союза полковник Александр Родимцев. Он же в звании генерал-майора со своей дивизией отстаивал твердыню на Волге — город Сталинград, став дважды Героем Советского Союза. Умело действовала танковая бригада Героя Советского Союза полковника Дмитрия Погодина, отражая бешеный натиск бронированного кулака гитлеровцев под Смоленском. В пограничных боях с врагом был сражен командир одного из лучших стрелковых полков подполковник Дмитрий Цюрупа. Тяжелые потери наносил врагу артиллерийский гаубичный полк подполковника Якова Извекова, находясь даже в окружении. Майоры Михаил Алексеев и Николай Герасимов возглавляли штабы частей и соединений, мужественно руководя ими в неравных боях с противником. Один из опытнейших командиров-артиллеристов подполковник Николай Гурьев нес службу в одном из крупных общевойсковых штабов. Упоминаю лишь о тех боевых друзьях, с которыми бок о бок воевал в Испании и учился в Военной академии имени М. В. Фрунзе, прошел горнило Великой Отечественной воины. * * * ...Самолеты противника в первые недели Великой Отечественной войны бомбили мосты и переправы с целью затруднить доставку к фронту резервов и эвакуацию на восток промышленных предприятий и населения. Особо настойчивым ударам подвергались мосты через Днестр у города. Бендеры. Противник совершил 32 массированных налета, пытаясь их уничтожить. На объекты, прикрываемые отдельным зенитным артиллерийским дивизионом капитана М. Антоненко, фашистскими самолетами было сброшено 1500 бомб, но мосты остались целыми и невредимыми. Успеху выполнения боевой задачи артиллеристами-зенитчиками, уничтожившими 11 бомбардировщиков противника, помог «испанский» боевой опыт, полученный Михаилом Васильевичем Антоненко. Отдельный зенитный артиллерийский дивизион под командованием капитана К. Букликова отбивал ожесточенные атаки фашистов с воздуха и с земли под Смоленском. Закаленный в боях с воздушным противником Константин Николаевич Букликов служил примером стойкого и мужественного поведения в бою. В боях с воздушным и наземным противником героически сражаются наши летчики, воевавшие в Испании. С начала войны фашистские самолеты пытались вести разведку системы противовоздушной обороны Москвы, готовились к массированным налетам на нашу столицу. Гитлер отдал своим военно-воздушным силам директиву стереть Москву с лица земли. Цель первых воздушных бомбардировок Москвы была сформулирована так: «Нанести удар по центру большевистского сопротивления и воспрепятствовать организованной эвакуации русского правительственного аппарата». В директиве № 33 от 19 июля 1941 года, определявшей дальнейший план ведения войны против Советского Союза, Гитлер потребовал развернуть воздушное наступление на Москву. Немецко-фашистское командование в соответствии с этими требованиями создало специальную авиационную группировку в составе лучших частей люфтваффе, которые раньше зверски громили города республиканской Испании, Польши, Франции, Англии, Югославии и Греции. К середине июля нацеленная на Москву авиационная группировка врага состояла из бомбардировщиков новейших типов — «Хейнкель-111», «Юнкерс-88», «Дорнье-215». Многие из командиров воздушных кораблей были в звании полковника. Летчики-фашисты, опьяненные успехами, были уверены в своей силе, легкой и быстрой победе. Центральный Комитет ВКП (б), Государственный комитет обороны и Верховное Главнокомандование Вооруженными Силами делают все для укрепления противовоздушной обороны Москвы. Система ПВО столицы оснащается новейшим оружием и средствами ПВО. В ее основу принимается принцип круговой эшелонированной обороны, усиленной в западном и южном направлениях. Ответственность за отражение ударов воздушного противника возложена на части 1-ro московского корпуса ПВО и 6-го истребительного авиационного корпуса (в его боевых действиях принимал участие бывший доброволец в Испании подполковник Михаил Якушин). Общее руководство противовоздушной обороной Москвы и Московской зоны ПВО возглавил генерал М. С. Громадин, умело координировавший боевые действия всех сил и средств ПВО. ...По улицам столицы проплывают аэростаты воздушного заграждения, на площади Коммуны, в Сокольниках, на Воробьевых горах, у Калужской заставы и в других местах города роют окопы для зенитных батарей внутреннего кольца противовоздушной обороны. На крышах высотных домов устанавливают зенитные орудия малого калибра, на окраинах Москвы и подступах к ней развернулись на позициях батареи кадровых полков зенитной артиллерии, в Москве идет ускоренное формирование новых зенитных артиллерийских частей. В их числе стоорудийный зенитный артиллерийский полк среднего калибра, которым мне пришлось командовать, участвуя в обороне дорогой моему сердцу Москвы. Отсюда началась моя служба в войсках противовоздушной обороны, здесь я стал членом ленинской партии, в Москве жила моя семья. Как не дорожить родной Москвой, давшей мне путевку в жизнь? Формирование новых зенитных артиллерийских полков для противовоздушной обороны Москвы происходило в чрезвычайно сжатые сроки. Здесь пригодился опыт Испании, но с поправкой на новые, еще более жесткие условия. В Альбасете для формирования пяти зенитных батарей и их начальной подготовки было отведено две недели, вспоминалось мне, а в Москве для укомплектования и развертывания на позициях стоорудийного зенитного артполка, состоящего из 25 батарей, отводилось всего пять суток. Разница по сравнению с прошлым была весьма существенной не только по времени, но и по масштабу. В самом деле: в Мадриде мне пришлось командовать зенитной группировкой в двадцать стволов, на советско-финском фронте — шестьюдесятью, а здесь, в Москве, — сотней стволов! Если принять за условную единицу количество снарядов, выпускаемых в одну минуту при темпе стрельбы каждого орудия через пять секунд, то в сугубо теоретическом плане картина могла получиться следующая: для зенитной группировки в Мадриде — 300, в Финляндии — 900, а в Москве — 1500! Следует оговориться, что практически, реально такое количество снарядов каждая из этих группировок не выпускала, но для сравнения огневых возможностей эти цифры кое-что дают. При отсутствии в начале войны в зенитной артиллерии радиолокационных станций орудийной наводки (СОН) заградительный огонь с большим расходом снарядов являлся серьезной и единственной преградой для самолетов противника ночью и днем за облаками. Четырехорудийная зенитная батарея могла поставить огневую преграду самолетам противника объемом 800 метров по высоте и 1000 метров по фронту, дивизион из пяти батарей до 4000 метров по высоте и 5000 метров по фронту, а полк пятидивизионного состава — на любой высоте и до 25 километров по фронту. Управление зенитным заградительным огнем было не простой задачей в условиях сложной воздушной обстановки. Самолеты противника пытались прорваться через огневые завесы, маневрируя высотой и курсом полета. Необходимо было очень внимательно следить за их заходами с разных сторон, правильно выбирать зону заградительного огня и своевременно определять момент его открытия. Здесь также помог опыт боевых действий зенитчиков в ночных условиях, приобретенный в Мадриде. Нахожусь на своем командно-наблюдательном пункте, сюда тянутся нити управления с главного командного пункта ПВО Москвы. Слежу за воздушной обстановкой: самолеты противника ищут «окно» в системе заградогня, пытаясь прорваться к столице. Со всех сторон на командный пункт поступает информация, о воздушном противнике. Надо быстро отсеивать «параллельные» (повторяющиеся) и ошибочные данные о направлении и высоте полета самолетов врага. Помогает командиру в оценке воздушной обстановки оперативная группа штаба полка. Принимаю решение и подаю команды дивизионам о постановке заградительного огня в секторе полка. «Проклятые гады, это вам не Мадрид с заградительным огнем пяти зенитных батарей,— мелькает мысль.— Там вы свободно обходили огневой заслон, а здесь не выйдет! Не позволит вам этого огневая мощь московской многослойной зенитной обороны». За ночь зенитчики отражали по 3-4 воздушных налета с расходом 1,5-2 тысячи снарядов на каждый зенитный артиллерийский полк. Общий же расход снарядов для заградительного огня всех полков среднего калибра во время наиболее мощных налетов воздушного врага на Москву за одну ночь составлял 12-16 тысяч. Для пополнения расхода зенитных снарядов требовалась напряженная работа московских заводов и предприятий, работающих на оборону. Москву от ударов врага с воздуха защищала не только зенитная артиллерия. К западу и юго-западу от нее, на дальних подступах ночью, в так называемых световых полях, создаваемых зенитными прожекторными частями, действовала истребительная авиация, перехватывавшая самолеты врага, идущие на Москву. Наши герои-летчики вписали здесь немало славных страниц в историю битвы с воздушным врагом. Напоминаю, что воздушный таран с риском для жизни во имя того, чтобы не допустить фашистского бомбардировщика к Москве, впервые в истории совершил летчик-истребитель младший лейтенант Виктор Талалихин. Примеры личного и массового героизма и самопожертвования воинов противовоздушной обороны Москвы — летчиков, зенитчиков, прожектористов, бойцов службы воздушного наблюдения и оповещения (ВНОС), а также аэростатчиков широко освещались в нашей печати. Мощная система противовоздушной обороны Москвы, героизм, мужество и стойкость ее бойцов и командиров сорвали зловещий план Гитлера, требовавшего ударами с воздуха уничтожить столицу Советского Союза. По своей эффективности система ПВО Москвы далеко превосходила эффективность противовоздушной обороны столиц крупнейших капиталистических стран Европы. Источники информации в годы второй мировой войны свидетельствовали, что Лондон и Берлин авиацией были наполовину разрушены, население этих городов несло огромные жертвы. Гибли люди, материальные ценности, памятники древней культуры. Дым от горящих кварталов неделями застилал вокруг пространство. Жители оставались без крова, госпитали были переполнены ранеными. Всякая деловая активность в столичных городах Англии и Германии была парализована, транспорт не работал. Такую же обстановку мы, советские добровольцы, в прошлом наблюдали в Испании. Совсем по-иному справилась со своими задачами противовоздушная оборона Москвы. Воздушному противнику не удалось нанести существенного ущерба нашей столице. Количество прорвавшихся к ее центру самолетов фашистов составляло не более трех процентов от принимавших участие в налетах. Прочность системы противовоздушной обороны Москвы обеспечила бесперебойную работу предприятий и учреждений города. Повреждения, нанесенные столице фашистской авиацией, были сравнительно небольшими, сброшенные самолетами врага зажигательные бомбы и возникавшие от них очаги пожаров быстро и сноровисто ликвидировались добровольцами-дружинниками службы местной (гражданской) противовоздушной обороны. Участвуя в исторической битве под Москвой, защищая нашу столицу от фашистских стервятников, мы с радостью сознавали, что в защите ее есть частица и наших ратных трудов. Помнится боевое напряжение артиллеристов-зенитчиков, летчиков-истребителей, прожектористов и других воинов противовоздушной обороны в суровые дни и ночи московского сражения, вся мера их ответственности за сохранение Москвы от фашистского разрушения с воздуха, за преграждение пути гитлеровским танкам. В критические периоды, когда танковые полчища фашистов рвались и советской столице, артиллеристы-зенитчики, не прекращая боев с воздушным врагом, переключали часть своих сил на борьбу с фашистскими танками. Во второй половине ноября на мой командный пункт прибыл майор Евгений Павлович Елкин. Встреча старых соратников и боевых друзей была дружеской и теплой. Мы обнялись, расцеловались, вспомнили Испанию... По приказу командующего Московской зоной ПВО майор Елкин был назначен командиром противотанковой группы, создаваемой для действий на Волоколамском направлении. Мы договорились со своим боевым другом о порядке передачи одного из дивизионов моего полка в его распоряжение, как было предписано приказом. Через сутки, закончив соответствующую подготовку, я передал один из лучших дивизионов своего полка в подчинение командира противотанковой группы майора Елкина. На западной окраине Дедовска я навсегда расстался с незабываемым другом, отважным и мужественным командиром-зенитчиком. При прощании он с улыбкой и верой произнес столь знакомое: «Но пасаран!», символизирующее решимость не пропустить врага. Ценой больших потерь, силой отваги и мужества противотанковая группа майора Елкина выполнила свою задачу, нанеся большой урон танкам и пехоте противника на подступах к Москве. В боях на Волоколамском направлении Евгений Павлович Елкин погиб смертью героя. * * *  6 ноября 1943 года армиями И. Д. Черняховского, К. С. Москаленко и танковой армией П. С. Рыбалко был освобожден город Киев. Фашистская авиация в это время совершает ожесточенные массированные налеты на крупный железнодорожный узел Дарницу, пытаясь сорвать его работу по обеспечению подвоза фронтовых резервов и средств материально-технического снабжения войск. К началу ноября доверенный мне зенитный артиллерийский полк среднего калибра представлял собой хорошо подготовленную, оснащенную радиолокационной техникой войсковую часть противовоздушной обороны. Он получил боевую задачу: надежно прикрыть железнодорожный узел Дарницу и обеспечить его бесперебойную работу. Нами здесь впервые был приобретен опыт борьбы с воздушным противником ночью с использованием упомянутой новой боевой техники. В первые два дня боев с воздушным врагом при отражении налетов на Дарницу зенитчики сбили 11 фашистских бомбардировщиков, из них 5 ночью. Теперь с заградительным огнем прежнего типа было покончено. Новая боевая техника решительно повысила эффективность зенитной артиллерии при боевых действиях ночью. С каждым днем увеличивался счет сбитым самолетам фашистов при отражении их налетов на Дарницу. Железнодорожный узел, надежно защищенный от воздушного врага, начал восстанавливаться и приступил к приему поездов, подвозивших фронту людские резервы, боевую технику, боеприпасы, горючее и другие виды материально-технического снабжения. По официальным данным, «...железнодорожный узел Дарница подвергался десяти массированным ночным налетам немецкой авиации, в которых участвовало более 500 самолетов. Все полеты зенитчиками были отражены, их объект прикрытия не пострадал». ...В конце 1943 года на командный пункт зенитного артиллерийского полка в Дарнице в мой адрес поступила телефонограмма из штаба Киевского корпуса ПВО: предлагалось срочно прибыть в Москву к генерал-полковнику Михаилу Степановичу Громадину. В тот же день на попутном военно-транспортном самолете «Ли-2» лечу в столицу и поздно вечером являюсь к командующему фронтом ПВО. Усадив меня в кресло, генерал-полковник встал из-за стола и, прохаживаясь по своему просторному кабинету, объявил мне решение о новом служебном назначении: — Вот что, подполковник,— сдавайте полк новому командиру и отправляйтесь к командиру корпуса ПВО генералу Герасимову на должность его заместителя. С полком вы справились, благодарю за службу. Без задержки вступайте в исполнение обязанностей. Какие есть вопросы? — Нельзя ли остаться на прежнем месте, чтобы продолжать службу там, где полк будет больше всего нужен? — Там, где вы больше всего нужны, мне виднее,— сказал командующий фронтом ПВО.— Свое решение пересматривать не буду. Генералу Герасимову нужен заместитель, ему одному трудно справляться с управлением частями корпуса на весьма бойком месте. Ваш боевой опыт, полученный в Испании, при обороне Москвы и под Киевом, мы намерены использовать в более широком масштабе. Если нет больше вопросов, до свидания. Желаю успеха! Твердый, волевой характер Громадина был известен, повторять просьбу было неуместно. Перед возвращением в полк зашел к начальнику Главного штаба войск ПВО генерал-лейтенанту Нагорному (бывший камарада Майер) . Николай Никифорович встретил приветливо: — Салюд, омбре, ке ай? Заходи, заходи, садись и подожди, я займусь тобой. Пока Нагорный говорил по телефону, я думал о том, какая у него энергия, хватка в работе, какова ответственность за состояние дел в войсках. Не зря же его кандидатуру на пост подбирал и утверждал сам Верховный Главнокомандующий! — Омбре! Пора тебе расставаться с полком,— закончив разговор по телефону, произнес Николай Никифорович, глядя улыбающимися, чуть прищуренными глазами.— Я предложил командующему твою кандидатуру на повышение в должности, ты этого заслуживаешь. Был у него на приеме? — Был,— ответил я без особого энтузиазма,— просил оставить в прежней должности, но ничего из этого не получилось... — Ну, и нечего было просить, сверху виднее, как использовать кадры, так что не рыпайся и принимайся за дело на новом месте службы. Поговорив о будущем, дав необходимые наставления, Николай Никифорович сообщил последние новости о наших соратниках по Испании. — Юрий Гаврилович Богдашевский успешно командует зенитной артиллерийской дивизией, его фамилия неоднократно упоминалась в приказах Верховного Главнокомандующего, представлен к наградам, получил звание генерал-майора артиллерии, воюет в составе войск 2-го Белорусского фронта. Подполковник Антоненко успешно руководит зенитным артполком под Сталинградом. Майоры Иван Семенов и Иван Макаров, командуя отдельными зенитными артиллерийскими частями, отлично себя проявили в боях с воздушным противником, а майор Иван желтяков отличился в организации зенитной обороны Волжской речной флотилии... В живых уже нет майоров Евгения Елкина и Константина Букликова... В боевой биографии наших друзей,— заключил разговор Николай Никифорович Нагорный,— прежде всего пролегли красной нитью отвага, мужество. Вот и ты, омбре, говорят, воюешь неплохо, и тебе пригодился опыт Испании... Тепло попрощавшись и пожелав успеха на новом месте службы, Николай Никифорович отпустил меня, и в тот же день на самолете я возвратился для сдачи полка. Оставлять полк, с которым сроднился, было очень жаль. Привык к бойцам и командирам, хорошо знал характеры, способности людей... Собираясь ежегодно в Киеве в День Победы, ветераны полка посещают могилы, чтя память товарищей, погибших в боях с воздушным врагом. Мы теперь с трудом узнаем места, где находились огневые позиции батарей, восстанавливаем в памяти дни и ночи напряженных боев с фашистской авиацией, вспоминаем своих командиров. ...Управление корпуса ПВО генерала Герасимова располагалось в Гомеле, освобожденном войсками 2-го Белорусского фронта. Части его имели задачей прикрывать важнейшие объекты двух Белорусских фронтов: железнодорожные узлы, районы выгрузки и сосредоточения стратегических резервов, мосты и переправы через крупные водные преграды, тыловые базы. Очень не простая задача в условиях высокой активности немецко-фашистской авиации. Со Всеволодом Аркадьевичем Герасимовым мы знакомы с 1941 года. Смелый и решительный, отлично подготовленный артиллерист-зенитчик, прекрасный организатор боевых действий, строгий и требовательный командир, умелый воспитатель. У него было чему поучиться. Генерала я застал на его командном пункте. Как обычно водится, вспомнили прежних сослуживцев, поговорили о семейных делах, и разговор переключился на служебную тему. Командир утвердил предложенный план работы в должности его заместителя. Мне предстояло возглавить оперативную группу и принять управление передовыми частями корпуса ПВО. Долго присматриваться и примеряться к делу, оставаясь в управлении корпуса в Гомеле, не стал. Из большого числа эпизодов, связанных с боями передовых частей корпуса, наиболее отчетливо помнится отражение массированных ударов немецко-фашистской авиации в районах Мозырь — Калинковичи, Коростень — Сарны и на Висле. Военно-воздушные силы врага проявляли там высокую активность, действовали большими группами бомбардировщиков новейшей конструкции («Хейнкель-111» и «Юнкерс-88») под прикрытием истребителей «Мессершмитт-110». Свой командный пункт со средствами радиосвязи я развернул на западной окраине Мозыря, принял на себя управление передовыми частями корпуса и отдал распоряжение начальнику штаба оперативной группы майору Роману Яковлевичу Левшунову уточнить расположение соседних частей войсковой зенитной артиллерии. Тот доложил, что в районе Мозырь — Калинковичи развернута зенитная артиллерийская дивизия генерал-майора артиллерии Богдашевского, с одним из полков которой уже установлена телефонная связь. Через коммутатор связываюсь с комдивом. Слышу знакомый, приглушенный голос: — Сто первый у телефона, слушаю вас. — Ми компаньеро, аки эста Мигель (мой друг, я Михаил...) — Омбре, ке ай? Мигель, каким ветром тебя занесло в Пинские болота, где ты находишься? — слышу взволнованного Юрия Гавриловича. — Нахожусь почти рядом с тобой, где и когда встретимся? Откладывать встречу не стали. Она состоялась через полчаса. В генеральском кителе, свежевыбритый, мой друг теперь выглядел иначе, чем я помнил его в Испании, когда он вернулся с Северного фронта. Он тащит меня в свой «отель на колесах», как именуется специально оборудованный штабной автобус. Внутри автобуса подвесное место для отдыха, столик с топографической картой, телефонным аппаратом и радиостанцией. Ординарец — пожилой, с седыми усами солдат топит железную бочку-«буржуйку». — Ну-ка, Никанор Васильевич, сообрази нам чего-нибудь по-фронтовому. Никанор Васильевич знает, что надо «сообразить». За походным товарищеским столом делимся с Юрием Гавриловичем радостью по поводу неожиданной встречи, но не забываем о главном — согласуем действия при отражении ударов воздушного противника. Моя задача — не допустить разрушения железнодорожного моста через Припять в районе Мозыря и обеспечить сохранность железнодорожного узла в Калинковичах, а для командира зенитной артиллерийской дивизии — прикрыть от ударов воздушного противника сосредоточение частей 4-го кавалерийского корпуса в районе Мозыря и 1-ro механизированного корпуса в районе Калинковичи. Получается, что совместными усилиями мы решаем единую задачу. Разница будет состоять лишь в том, что его дивизия снимется со своих позиций сразу же с выдвижением вперед фронтовых резервов, а части моей оперативной группы будут продолжать выполнение своей прежней задачи, сменяя здесь войсковых артиллеристов-зенитчиков. Прощаясь и провожая меня, Юрий Гаврилович произносит: — Мигель, давай скажем фашистам «Но пасаран!». — Но пасаран! — повторяю символические слова. Они выражают нашу готовность не допустить воздушного врага к обороняемым объектам. Фашистские самолеты, пытаясь пробиться сквозь плотный огонь зенитной артиллерии к целям, летят непрерывным потоком группами по 9-12 бомбардировщиков. Несут потери от зенитного огня и меняют тактику действий, применяя налеты на малых высотах мелкими группами с заходом на цели с разных сторон, но шквалы плотного зенитного огня встречают воздушного врага, откуда бы он ни появлялся. «Ничего не выйдет у вас, презренные стервятники. Это вам не Мадрид, где было мало зенитной артиллерии,— думалось мне.— «Но пасаран!» Зенитчики не позволили самолетам фашистов прорваться через зону своего огня. Даже самые отчаянные одиночные экипажи, шедшие напролом к избранным целям, не могли достигнуть успеха — их поражает зенитный огонь, и они взрываются на собственных бомбах. Железнодорожный узел Калинковичи и мост у Мозыря были сохранены, а части 4-го кавкорпуса и 1-го мехкорпуса, не понеся больших потерь, вскоре ушли из своих временных районов сосредоточения. Вместе с ними снялась с позиций и дивизия генерала Богдашевского. Наши зенитчики не избежали потерь убитыми и ранеными, но боевую задачу выполнили. Это был мой первый опыт боевого взаимодействия группировок зенитной артиллерии во фронтовых условиях. Стремясь сорвать железнодорожные перевозки войск и материально-технических средств в период подготовки Белорусской наступательной операции войсками 1-го и 2-го Белорусских фронтов (май — июнь 1944 года), военно-воздушные силы врага наносили мощные удары по крупным железнодорожным узлам — Житомир, Коростень, Овруч, а также по району Сарны, где шли особо ожесточенные бои. Коростень, Овруч и Сарны входили в границы ответственности корпуса ПВО генерала Герасимова. На железнодорожный узел Коростень в ночное время противник бросал по 90-120 бомбардировщиков, пытаясь вывести его из строя. Железнодорожные узлы Коростень, Овруч и район Сарны прикрывались мощной группировкой зенитной артиллерии корпуса ПВО и оперативно подчиненным нам истребительно-авиационным полком. Отражение ночных налетов. воздушного противника шло успешно: ночные истребители вели борьбу с самолетами-лидерами противника, прокладывавшими курс ударным группам бомбардировщиков, расстраивали боевые порядки воздушного врага, а зенитная артиллерия с помощью радиолокационных станций орудийной наводки уничтожала его самолеты в своей зоне огня. Нам здесь пригодился прежний опыт отражения ночных налетов врага с использованием радиолокационных станций. Наша оперативная группа, находившаяся в Коростене, рассчитывала на похвалу командира корпуса за свои действия: противнику не удалось вывести из строя прикрываемые нами объекты. Однако вместо похвалы неожиданно получаю обидный «щелчок». Вскрываю пакет, доставленный на самолете «ПО-2», и читаю: «Товарищ полковник! Не ожидал от вас такого поведения. Вы мой заместитель и должны о боевых действиях подчиненных вам частей корпуса в первую очередь информировать меня. Вы же докладываете о результатах боевых действий непосредственно Москве, игнорируя меня и ставя в глупейшее положение перед командующим фронтом ПВО. Выражаю свое возмущение по этому поводу и требую впредь считаться со мной как с вашим непосредственным начальником. Гвардии генерал-майор артиллерии В. Герасимов». Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Неприятно чувствовать гнев старшего начальника, не будучи виновным. А дело заключалось в том, что передаваемые в Барановичи мощной радиостанцией с моего командного пункта в Коростене донесения не поступали адресату в ночное время. Радиоволны этой станции в определенной полосе ионосферы поглощались ночью и не воспринимались устройством конечного пункта их приема. В то же время Москва, по иронии судьбы, отлично слышала передаваемые в Барановичи донесения о ходе боевых действий частей ПВО оперативной группы корпуса. Всеволода Аркадьевича, разнесшего в пух и прах меня — своего заместителя, понять было нетрудно, Он действительно оказывался в нелегком положении, не зная, что происходит на важном направлении действий частей его корпуса, Пишу срочное объяснение, офицер связи летит в Барановичи, и в тот же день, к вечеру, на том же самолете, ко мне в Коростень является начальник связи корпуса для проверки объективности объяснения. Опытный связист пытается по той же радиостанции связаться ночью с Барановичами, но его там не слышат при неоднократном повторе сеансов связи. Он возвращается, докладывает результаты проверки, и на следующий день самолетом в Коростень прилетает сам командир корпуса. После личной проверки Всеволод Аркадьевич меняет гнев на милость. Он убеждается в невиновности своего заместителя. Инцидент исчерпан, командир корпуса видит хорошо налаженное управление боевыми действиями Коростенско-Сарненской группировки. В конце июля 1944 года войска 1-го Белорусского фронта, форсировав Западный Буг, освободили Брест, Хелм и Люблин, захватили Магнушевский и Пулавский плацдармы. Войска 2-ro Белорусского фронта освободили Белосток. Во время форсирования Вислы немецко-фашистское командование, стремясь сорвать переправу наших войск, бросило сюда крупные силы своей авиации. Для ударов по переправам противник применял самолеты-бомбардировщики «Ю-88», начиненные взрывчаткой. Управляемые по радио извне, без людей на борту, они являлись носителями зарядов большой разрушительной силы. Прикрытие переправ на Висле являлось одной из основных задач частей ПВО оперативной группы корпуса генерала Герасимова. В боях с воздушным противником на Висле артиллеристы-зенитчики проявляли мужество, боевое мастерство и готовность к самопожертвованию во имя выполнения боевой задачи. Однако для достижения успеха этого еще было мало. На широком фронте растянутые силы зенитной артиллерии не могли создать сплошной зоны огня. Между отдельными зенитными группировками образовались промежутки, использовавшиеся самолетами противника для разведывательных и бомбардировочных действий. «Как быть, где искать выход из создавшегося положения?» — билась тревожная мысль. Пригодился опять-таки опыт боев в Испании: закрывали промежутки в огневой системе «кочующими» зенитными батареями, действовавшими методом засад, внезапно открывавшими огонь по фашистским самолетам, появлявшимся в зонах поражения. Наладили тесное взаимодействие с фронтовой истребительной авиацией, начали проводить широкий маневр зенитными средствами, снимая в зависимости от воздушной обстановки часть сил зенитной артиллерии в одном месте и перебрасывая ее туда, где выявлялась наибольшая активность авиации противника. Командный пункт оперативной группы корпуса был вынужден перебрасываться с места на место. Переезжали каждый раз туда, где «небу было жарко». Помнится приезд на Вислу командира корпуса генерала Герасимова Побывав на прикрываемых нами переправах и других объектах, проверив боевую готовность группировок зенитной аргиллерии, Всеволод Аркадьевич улетел на самолете «ПО-2» на другие направления действий частей ПВО корпуса. Прощаясь, он удовлетворенно улыбнулся и произнес: — Правильный держишь курс, Михаил Поликарпович, продолжай действовать, сообразуясь с обстановкой. Считаю возможным не из ложных побуждений упомянуть, что за время совместной с пим работы я был награжден орденами Красного Знамени, Отечественной войны I степени и Красной Звезды. В этом видел высокую оценку своего скромного ратного труда. Чего только не бывает во фронтовой жизни! Вот один из эпизодов. В состав оперативной группы был включен заместитель начальника политотдела корпуса подполковник Петр Андреевич Глазунов. До войны он занимал видное место в Ленинградском областном комитете партии. Участник. подавления кронштадтского мятежа, Глазунов имел большой партийный стаж и опыт партийно-политической работы, когда-то учился вместе с К. К. Рокоссовским на кавалерийских курсах красных командиров, вместе с ним участвовал в боях и походах гражданской войны. Теперь это был призванный по мобилизации политработник корпусного звена. Однажды мы с ним выехали на передовой командный пункт 2-го Белорусского фронта установить взаимодействие со штабом артиллерии для использования в интересах фронта прибывающих в состав оперативной группы корпуса ПВО новых частей. Счастливая игра случая! Нам предстояло и на этот раз взаимодействовать с зенитной артиллерийской дивизией генерала Богдашевского. Части ПВО нашей оперативной группы должны были сменить эту дивизию. Мы с Юрием Гавриловичем не нуждались в длинных обсуждениях порядка смены его частей зенитными средствами опергруппы корпуса ПВО, понимая друг друга с полуслова. Пока я вел деловой разговор с заместителем командующего артиллерией фронта генералом Поздняковым и Юрием Гавриловичем Богдашевским, Петр Андреевич Глазунов разговаривал по телефону с командующим фронтом Маршалом Советского Союза Константином Константиновичем Рокоссовским: — Костя, привет тебе, дорогой мой! С тобой говорит Петька Глазунов, не забыл? — возникла некоторая пауза, очевидно, отвечал Рокоссовский. — Хорошо, Константин, буду у тебя через четверть часа, как ты говорил. Но я не один, со мной здесь напарник, вместе воюем... Ладно, приведу его к тебе тоже, встретимся с тобой хоть на пару минут,— заключил Глазунов краткий разговор с Рокоссовским. Слушая Глазунова, остолбенел, когда он сказал, что пойдет к маршалу не один, а со мной. — Что ты наделал, Петр Андреевич? — говорю ему.— Зачем мне идти к Маршалу Советского Союза? Вопросы, которые мы здесь решаем,— это не масштаб для командующего фронтом... — Да при чем здесь масштаб, Поликарпович? — не задумываясь, отпарировал Глазунов.— Масштаб здесь простой,— продолжал он,— мы с Костей Рокоссовским друзья с юных лет, а ты масштаб... Вот положение: заявка на встречу с прославленным полководцем! О чем мы будем говорить, как должен себя вести при встрече? Буду, наверное стоять навытяжку, да и только... Эх ты, Петр Андреевич, понесла тебя нелегкая, зря ты затеял эту историю. — Ладно, помолчи, Поликарпович,— успокоил Глазунов,— положись на меня, мы с Костей поладим, человек он — во! Через четверть часа входим с Петром Андреевичем в просторную деревенскую избу, занимаемую командующим фронтом. Прежде минуем личную охрану маршала. Внутри избы чисто и тепло. В одной из комнат находится командующий фронтом, а в остальных двух расположены аппаратура связи, телеграфные аппараты «Бодо», выносное устройство мощной радиостанции. На больших столах, у топографических карт, работают штабные офицеры. Обстановка сугубо деловая, по отдельным признакам опытный глаз улавливает напряженный ритм. Петр Глазунов врывается к Константину Рокоссовскому, и бывшие соратники по-братски обнимают друг друга. Я предусмотрительно даю возможность им встретиться без посторонних свидетелей, оставаясь в смежной комнате в ожидании дальнейшего хода событий. Вскоре Петр Андреевич открывает дверь, зовет: — Тебя приглашает командующий фронтом! Вхожу с волнением, вытягиваюсь перед командующим. Он встал из-за стола. Докладываю: — Товарищ Маршал Советского Союза... Представляюсь по случаю... Константин Константинович Рокоссовский с характерной для него улыбкой пожимает руку и говорит: — Мне Петр Андреевич сказал, что вы воевали в Испании. Было бы желательно услышать, как вы применяете свой испанский боевой опыт артиллериста-зенитчика, чем вы его обогащаете в нынешних условиях. — Товарищ Маршал Советского Союза, испанский боевой опыт использован в организации зенитного артиллерийского прикрытия на широком фронте, в отражении налетов воздушного противника во взаимодействии с наземными силами. Под Москвой — с танками. Сейчас закладываем основы организации взаимодействия с крупными группировками войсковой зенитной артиллерии. В качестве примера могу сослаться на взаимодействие частей оперативной группы корпуса ПВО с частями дивизии генерала Богдашевского. — Генерал Богдашевский, как мне известно, тоже воевал в Испании, чувствуется почерк. Хорошая у него зенитная дивизия, мы ее привлекаем для прикрытия особо важных группировок,— произнес Рокоссовский. Рассказал Маршалу Советского Союза об опыте организации управления значительными силами ПВО, о применении радиолокационных средств для борьбы в ночных условиях с воздушным противником при обороне крупных железнодорожных узлов... — Ну что ж, дело это нужное... Значит, вы решили все вопросы со штабом артиллерии фронта? Ты меня, Петр, извини, будем прощаться, фронтовая обстановка, сам понимаешь... — смущенно произнес командующий фронтом. Счастливые уходим от прославленного полководца. У Петра Глазунова в глазах слезы радости. Позже, при каждом удобном случае, он не забывал напомнить: «Поликарпович, как мы с тобой побывали у Рокоссовского?» ...На завершающем этапе Великой Отечественной войны корпусу ПВО генерала Герасимова довелось участвовать в Восточно-Прусской операции Белорусских и части сил 1-го Прибалтийского фронтов. Отсечение группы фашистских армий «Центр» от остальных сил, расчленение и уничтожение крупной группировки противника являлось важнейшей стратегической задачей Разгром Восточно-Прусской группировки врага освобождал наши армии для действий на берлинском направлении. В конце января 1945 года наши войска вышли на рубежи севернее и южнее Кенигсберга, отрезали Восточно-Прусскую группировку гитлеровцев, расчленили ее и прижали к морю. Почти до середины апреля продолжалась ликвидация кенигсбергской 100-тысячной армии гитлеровцев. Штурм города-крепости Кенигсберга и потеря его, по признанию бывшего коменданта немецкого генерала Лапша, «означала утрату крупнейшего немецкого оплота на востоке». К крушению «оплота» активно причастны и части корпуса ПВО генерала Герасимова. В Восточной Пруссии под Танненбергом отличилась истребительно-авиационная дивизия моего побратима М. Н. Якушина (по стечению обстоятельств генерал Якушин воевал в тех местах, где во время первой мировой войны погиб его отец — рядовой русской армии генерала Самсонова). Последние победные залпы по врагу дала тогда и наша оперативная группа корпуса ПВО. На КП в Истенбурге меня и застал конец войны с гитлеровской Германией. В начале июня я был направлен на Дальний Восток, где принял участие в боевых действиях против японских милитаристов. Волею судеб после четверти века службы в частях и соединениях войск ПВО пришлось вновь оказаться в стенах Военной академии имени М. В. Фрунзе. Прежде чем состоялся приказ министра обороны о новом назначении, я побывал на беседе у начальника академии. Герой Советского Союза генерал-полковник П. А. Курочкин принял меня весьма приветливо. — Ну, так что ж, товарищ генерал. Главное управление кадрами Министерства обороны СССР рекомендует вас на должность начальника кафедры противовоздушной обороны. Внимательно изучил ваше личное дело и нахожу, что по всем параметрам подходите. Окончили Военную академию имени М. В. Фрунзе, Военную академию Генерального штаба ВС СССР имени К. Е. Ворошилова, командовали полком, дивизией, воевали в Испании... За плечами опыт Великой Отечественной... Хотите поработать в нашей академии? Трудно было не согласиться с таким предложением. Кафедра в высшем учебном заведении — это, образно говоря, основной производственный цех, который выдает «готовую продукцию». Применительно к военной академии — это центр, организующий учебно-методическую к военно-научную работу по специфическому профилю. Работа предстояла интересная, многоплановая. К тому практическому боевому опыту, которым я располагал, добавлялись изученный опыт ведения борьбы с сильным воздушным противником в локальных войнах (Вьетнам, Ближний Восток), а также знание высокоэффективной зенитной ракетной и радиолокационной техники. Двадцать лет минуло с тех пор, когда мы, слушатели «испанской» учебной группы, сидели вот в этой комнате, в которой теперь размещался мой служебный кабинет. Хороший академический коллектив, удачный подбор преподавателей кафедры, заботливое отношение командования помогли сравнительно быстро освоиться с новыми обязанностями. Через два года защитил кандидатскую, а через десять лет — докторскую. Таким оказался путь в военную науку. Нельзя сказать, что он был устлан розами. Труд и честность в бою и в науке — вот тот верный ориентир, которому неизменно следовал годы и десятилетия. Невольно вспомнился давний разговор с другом юности, состоявшийся вскоре после окончания Великой Отечественной войны, Врач по профессии, он всю жизнь отдал любимому, навсегда избранному делу и безвыездно жил в тихом украинском городке Староконстантинове. Сердцем прикипел и к профессии, и к земле отцов. Друг рассуждал: «Вот ты всю свою беспокойную жизнь — в пути и, гляжу, вечном стремлении к дороге. Вдоль и поперек познал военную судьбу, по-моему, очень нелегкую. Хотя ее вроде со стороны вижу, а порой, признаюсь, оторопь берет, как это человек и раз, и десять срывается с необжитого еще места и на необжитое, неизведанное едет очертя голову. Да не просто едет, а по привычке, что ли, кидается из огня в огонь. Не совсем понимаю вас, военных, хотя и сознаю хладнокровно, что это нужно. Вопрос мой не нов, и я не оригинален. И все же: вот если б вернуть тебе молодые годы, отправить тебя на «машине времени» к тому рубежу, где человек решает, какой путь избрать. Как бы ты распорядился судьбой? И еще: в чем видишь главное в своей жизни? Ведь мы с тобой в таком возрасте, когда «бабки подбивают», оглядываются с оценивающим взглядом». Помнится, ответил так. На рубеже выбора жизненной судьбы снова отдал бы предпочтение профессии военного человека. Как никакая другая, она связана с гамлетовским вопросом «быть или не быть», то есть с жизнью и смертью. Во имя жизни человек должен отвергнуть смерть, даже рискуя собой. Есть высшее из всех гражданских прав — защищать жизнь советских людей, социалистическое Отечество. Отсюда исходит ответ на второй вопрос — о главном в жизни. Важнее всего— любовь к Родине, преданность ленинской партии, забота о счастье и безопасности своего народа. Святое чувство Родины рождает патриотов, интернационалистов. В этой связи хотелось бы несколько слов сказать о боевом опыте, поскольку все у меня сопряжено с ним. Опыт добывался в борьбе, в защите свободы республиканской Испании, в защите своего Отечества. И если страницы книги принесут молодому читателю хотя бы частицу этого дорогого достояния, был бы счастлив. Думается, что, наверное, немного найдется таких сложных и важных проблем, как эта: возможно более полно сохранить и передать потомству опыт, накопленный практикой предшественников. Молодым защитникам Отечества хотелось бы пожелать сполна наследовать традиции, добытые в огне битв за социализм людьми старших поколений, развивать и достойно продолжать эти традиции. Добрых, свежих им сил для этого! Памятные встречи   ародная мудрость гласит: чтобы хорошо понимать и ценить настоящее, нужно знать и понимать минувшее. Из-за дали прожитых лет память воскрешает и годы суровых битв с фашистами в Испании накануне второй мировой, и огненную пору Великой Отечественной войны. С этим связаны и памятные встречи с людьми, оставившими глубокий след в моей жизни. Вспоминается встреча с Владимиром Яковлевичем Колпакчи (по Испании — Колевым). Как помнит читатель, под Гвадалахарой в боях с италофашистскими интервентами он сыграл выдающуюся роль, помогая республиканскому командованию достичь победы, под его руководством вели боевые действия различные рода войск, в том числе и артиллеристы-зенитчики. В пятидесятых годах, у себя на Родине, генерал-полковник Колпакчи командовал войсками военного округа. Весной 1952 года, выполняя служебное задание, я был у него на приеме в Ленинграде. Я доложил о цели прибытия и остался доволен результатами короткого служебного разговора. Потом мы отдали дань дорогим воспоминаниям. Владимир Яковлевич по-прежнему был моложав, энергичен, деловит, общителен и решал все вопросы быстро, с глубоким знанием их существа. Время было утреннее, генерал-полковнику принесли завтрак, и я, не желая смущать хозяина своим присутствием, хотел было удалиться, но он этого не позволил: — Нет, нет, я вас так не отпущу, садитесь, не отказывайтесь от хлеба-соли, давайте позавтракаем вместе... За столом у нас завязалась непринужденная беседа, я напомнил генералу о Гвадалахаре, и он тогда, внимательно посмотрев на меня, сказал: — Не ошибаюсь ли я, вы артиллерист-зенитчик? Помню я, помню, как вы, зенитчики, лупили итальянские самолеты и танки. Тогда вы были еще очень молодым капитаном, а сегодня, пятнадцать лет спустя, вижу вас молодым полковником. Да, время, время,— задумчиво произнес Владимир Яковлевич. Непосредственность его располагала к задушевному разговору. Мы вспомнили наших советских добровольцев, отличившихся в боевых действиях под Гвадалахарой, драп-марш италофашистов из Бриуэги, Трихуэке и Торихи. — Жаль, глубоко жаль погибшего артиллериста Фомина. Вы помните его? — уточнил Владимир Яковлевич. — Помню, товарищ командующий. Погиб он на моих глазах, это произошло на артиллерийском командном пункте в Трихуэке. Здесь я посвятил генерала в детали трагического события. Вспомнили мы и другие боевые эпизоды под Гвадалахарой, Но время бежало быстро, и пора было заканчивать нашу беседу... Я искренне поблагодарил генерала Колпакчи за теплый и радушный прием. Больше мне, к моему великому огорчению, не довелось встретиться с Владимиром Яковлевичем. Вскоре после получения звания генерала армии он трагически погиб в авиационной катастрофе. Вооруженные Силы потеряли талантливого, многоопытного военачальника, а боевые друзья — обаятельного человека. В июле 1964 года по случаю 25-летия окончания национально-революционной войны испанского народа в Московском Доме литераторов состоялась встреча руководства. Компартии Испании во главе с Долорес Ибаррури с бывшими советскими добровольцами. Присутствовали также испанские политэмигранты, обосновавшиеся после поражения Испанской республики в Москве, Ленинграде и других городах Советского Союза. Мы собрались тогда по инициативе Советского комитета ветеранов войны. Живо вспомнилась мне молодая Пассионария — Неистовая, как звали Долорес Ибаррури за ее огневые, полные гнева и революционной страстности выступления на заводских митингах рабочих и в окопах бойцов-республиканцев на фронтах Испании. Впервые в траншеях Мадрида я видел ее издали, а под Гвадалахарой среди бойцов 2-й испанской бригады майора Гонсало Пандо накануне наступления республиканцев на италофашистский корпус интервентов я увидел ее совсем рядом. Поражала прежде всего красота молодой женщины (ей тогда не было еще и сорока). На ее чистом, с легким загаром лице, под темными, вскинутыми вверх бровями блестели широко раскрытые глаза, черные блестящие волосы, свернутые в тяжелый жгут на затылке, украшали гордо посаженную голову. По-настоящему была красива Долорес Ибаррури! Даже мешковатый солдатский темно-синий комбинезон под ремнем не скрывал ее стройной фигуры... Теперь, на встрече боевых соратников, она выглядела пожилой, седеющей, но еще бодрой и по-прежнему энергичной женщиной, сохранившей чары своей былой красоты. Она вполголоса переговаривалась с товарищами в президиуме собрания со свойственными ей живостью и темпераментом. В президиуме — Главный маршал артиллерии Николай Николаевич Воронов (Вольтер в Испании), дважды Герой Советского Союза генерал армии Павел Иванович Батов (Фриц) и генерал-полковник Александр Ильич Родимцев (Павлито), Председатель Советского комитета ветеранов войны Маршал Советского Союза Семен Константинович Тимошенко предоставил слово Долорес Ибаррури. Зал внимал ее словам в чуткой глубокой тишине. Приведу хорошо памятное, опубликованное затем в нашей печати ее выступление. Долорес Ибаррури сказала следующее. «Почему республиканская Испания своим подвигом стала в авангарде европейского сопротивления фашизму, отсрочив на целых два года начало второй мировой войны? Почему она своей активной борьбой срывала планы фашизма на протяжении трех лет, которые, по существу, явились прелюдией ко второй мировой войне, развязанной гитлеризмом? Это стало возможно прежде всего потому, что испанские трудящиеся, рабочие, крестьяне, интеллигенция, а также национальная буржуазия были полны решимости защитить республику, свободу, существовавший в стране буржуазно-демократический режим, переросший в ходе национально-революционной войны в первую Народную республику в Европе. Это длительное и героическое сопротивление фашистской агрессии — одна из самых прекрасных и драматических страниц в истории нашей родины; оно было возможно благодаря братской солидарности Советского Союза. Страна Советов пришла на помощь испанскому народу в то время, когда так называемые демократические державы Запада не только бросили на произвол судьбы Испанскую республику, но и пытались всеми средствами сорвать сопротивление нашего народа. Более того, под завесой политики «невмешательства» они развязали руки агрессорам». Отдавая должное советским добровольцам за их совместное участие с испанским народом в борьбе с фашистами, Долорес Ибаррури сказала: «Они приехали в Испанию по доброй воле, чтобы сражаться бок о бок с испанцами. То были благородные, проникнутые революционной романтикой советские люди — герои. Многие из них не вернулись к своим семейным очагам, они покоятся в испанской земле вместе с нашими павшими бойцами. Мы их не забыли. Они были нам близки, как наши сыновья, братья, отцы, как бойцы интернациональных бригад, память о которых вечно жива в благодарном сердце испанского народа». Взволнованно прозвучали от имени советских добровольцев выступления П. И. Батова и Н. Н. Воронова, зал торжественно огласился гимном интербригадовцев «Бандьера роса». Собрание окончено, но люди не торопятся расходиться. В зале и фойе Дома литераторов собираются группы ветеранов, слышатся волнующие знакомые слова приветствия: «Салюд, камарада!», «Омбре!» Вокруг Николая Николаевича Воронова сгрудились его соратники. Главный маршал артиллерии находит для каждого какое-то теплое слово. Пожимая мне руку, произносит: «Нашему зенитчику привет!» У него превосходная память: через четверть века узнает добровольцев, сражавшихся вместе с ним в боях под Мадридом, на реке Хараме, под Гвадалахарой и Брунете. Долго не выпуская руку своего любимца, активного помощника Николая Петровича Гурьева, он напоминает ему слова артиллерийской команды, подававшиеся в Испании. Обоих память возвращает на огневые позиции, командный пункт... Здесь же, в фойе, дважды Героев Советского Союза Павла Ивановича Батова и Александра Ильича Родимцева окружили их давние друзья, добровольцы в Испании. Среди них высокий, украшенный многими орденами и медалями полковник Николай Николаевич Герасимов. В нем мало что осталось от прежнего весельчака и балагура. Держится солидно, видимо, сказываются не только более степенный по сравнению с прошлым возраст но и полученное в Отечественную войну тяжелое ранение. Шел печальный разговор о судьбе Алексеева, Цюрупы, Татаринова, Погодина и других товарищей, погибших при защите нашей Родины в годы Великой Отечественной войны. Беседа часто касается событий на фронтах Испанской республики, упоминается «столица» интернациональных бригад Альбасете, где шла напряженная работа советских инструкторов. Николай Герасимов при этом преображается и вновь становится похожим на прежнего Николаса, он вспоминает методику Родимцева: «Мира сюда, давай фуэго!..» Теперь Николас не хлопает по плечу, как было прежде, Сашу Родимцева, а обращается к нему с подчеркнутым уважением, называя по имени и отчеству. Слишком велика разница в воинских званиях. Но генерал-полковник говорит своему бывшему соратнику: — Брось, Коля, так величать меня, забудь про мои погоны. Зови, как и раньше, в Испании, Сашей. Ведь мы с тобой одного поля ягода... Заходи в гости, посидим, покалякаем, пропустим по рюмочке, запиши мой домашний адрес и номер квартирного телефона, а я зафиксирую в своем блокноте твои координаты. Мы обязательно должны с тобой встретиться. Встреча в Доме литераторов оставила в душе большую радость. Расходились с добрым чувством, прикоснувшись к дорогим для наших сердец событиям двадцатипятилетней давности, сыгравшим важную роль в нашей военной судьбе. * * * Ежегодно, в октябре, мне вспоминаются первые дни прибытия в Испанию. В 1976 году испанские события напомнили о себе следующим образом. Советский комитет ветеранов войны пригласил меня на встречу бывших интербригадовцев, которая состоится во Флоренции по инициативе итальянской Ассоциации антифашистов — участников войны в Испании в связи с сорокалетием создания в Испании интернациональных бригад. Состав нашей делегации был небольшой, всего шесть человек: глава делегации — председатель Советского комитета ветеранов войны дважды Герой Советского Союза генерал армии Павел Иванович Батов, генерал-майор авиации Михаил Нестерович Якушин, режиссер-кинодокументалист Роман Лазаревич Кармен, бывшая переводчица в Испании Ирина Николаевна Гоффе, сотрудник Советского комитета ветеранов войны Алексей Ростиславович Бужбецкий и я. — Что касается вашей кандидатуры,— объяснили мне в Советском комитете ветеранов, — то прежде всего вы, как и Михаил Якушин, являетесь участником боев в Испании. Это имеет немалое значение. К тому же вы доктор военных наук и находитесь в строю. Конечно, я был очень обрадован такой редкой возможностью встретиться с участниками боев в Испании. Все члены нашей делегации, кроме Бужецкого и Ирины Николаевны Гоффе, были хорошо знакомы мне раньше. Но наиболее близким был Михаил Нестерович Якушин. С ним мы защищали небо Мадрида от фашистской авиации. Да и сама личность Якушина импонировала мне. Мы были одного возраста, прошли одинаковый служебный путь, вместе участвовали в боях с немецко-фашистской авиацией под Москвой. Я ценил его смелость, выдержку и боевое мастерство. С Романом Карменом, как уже писал, был знаком еще в Мадриде и составил о нем мнение как о талантливом, смелом и вездесущем кинодокументалисте. Совместная поездка в Италию впоследствии закрепила наше знакомство и взаимное дружеское расположение. Что касается главы нашей делегации Павла Ивановича Батона, то я знал его как авторитетнейшего в военных кругах генерала, выдающегося военачальника и помнил его неутомимую боевую деятельность в Испании. Задачей нашей делегации явилось напоминание демократической общественности мира о бескорыстной помощи Советского Союза законному правительству Испанской республики в тяжелое для нее время Это было тем более необходимо, что некоторые политические деятели Запада, сползающие к реформизму, склочны были умолчать об этой помощи, об интернациональной солидарности и мужестве советских людей, о понесенных нашей страной жертвах в битвах с силами международного фашизма в Испании накануне второй мировой войны. На самолете «Ил-62» 7 октября наша делегация прибыла в столицу Италии. Нас радушно встретили представитель советского посольства и президент Комитета по организации форума бывших бойцов интернациональных бригад в Испании Антонио Дзокки (он же председатель Национальной ассоциации итальянских политзаключенных при фашистском режиме в Италии). Пройдя через огромный модерновый аэровокзал, мы направляемся к ожидающим нас автомашинам. Первое наше впечатление — это непривычная в это время года для нас, северян, духота. Три с половиной часа тому назад в Москве температура была ниже нуля, а здесь плюс 23 градуса ночью. А что же будет днем? Оказалось, что даже летние плащи — слишком теплая одежда для здешнего климата, а шляпа — совсем лишняя деталь туалета. Ночуем в отеле «Палатино», и ровно в 8 часов по московскому времени мягкий вежливый голос произносит по телефону: «Синьор, вы просили разбудить вас, сейчас 6 часов утра». Легкий завтрак в баре на первом этаже отеля, а в 8 часов 30 минут по местному времени делегация отправляется поездом Рим - Болонья во Флоренцию. В одном из купе вагона первого класса расположились Павел Иванович Батов, Роман Лазаревич Кармен и Ирина Николаевна Гоффе. В этом же купе едет во Флоренцию Джузеппе Маркетти — бывший боец итальянской бригады «Гарибальди», сражавшейся в Испании против фашистов. Ирина Николаевна переводит Павлу Ивановичу его рассказ о себе. После поражения Испанской республики он находился в фашистском плену, затем ему удалось бежать во Францию. В 1940 году вступил в ряды бойцов Сопротивления, командовал батальоном. Во Флоренции нашу делегацию радушно встретили Антонио Дзокки со своей супругой Агирре. Дзокки коммунист. Во время фашистского режима в Италии он был заключен в тюрьму за распространение коммунистических убеждений и подпольную антифашистскую работу. Вместе с Антонио Дзокки и его супругой нас постоянно сопровождает также Джузеппе Оссола. На его обязанности лежит бытовое устройство делегации, питание, обеспечение средствами передвижения и всем остальным, что может нам понадобиться во время пребывания во Флоренции. Оссола — старый коммунист. В период фашистской диктатуры в Италии он эмигрировал в Советский Союз, где до 1936 года учился и работал на текстильных предприятиях Москвы, Суздаля и Вичуги (Ивановская область), затем уехал в Париж, а в 1937 году отправился добровольцем в Испанию для участия в борьбе с фашистами. После поражения Испанской республики Джузеппе возвратился в нашу страну, участвовал добровольцем в Великой Отечественной войне, был ранен в боях под Москвой и награжден медалью «За отвагу». После поражения фашистской диктатуры в Италии вернулся со своей женой-испанкой и дочерью на родину. Во время обеда в ресторане мы ведем с итальянскими коммунистами Дзокки и Оссола застольную беседу. Оказывается, наша планета Земля невелика, рано или поздно встретишь друга даже там, где его не ожидаешь. Какое совпадение! Оказывается, мы в одно и то же время вместе с итальянским коммунистом Джузеппе Оссола в 1941 году воевали под Москвой, защищая ее от немецко-фашистских полчищ... В первый день нашего пребывания во Флоренции члены советской делегации в помещении Ассоциации итальянских партизан встретились с участниками иностранных делегаций — бывшими бойцами интернациональных бригад в Испании. Они хорошо знают историю создания интербригад. По поручению Коминтерна их формирование возглавили известные деятели коммунистического и рабочего движения — член руководства Итальянской компартии Луиджи Лонго, руководители профсоюзных центров и другие. Самыми первыми ринулись в Испанию коммунисты-политэмигранты, жившие в Советском Союзе, Франции и других демократических странах. В числе первых приехал в Испанию известный французский писатель и летчик Андре Мальро. В сентябре тридцать шестого с целью организовать беспартийный итальянский легион, подчиненный непосредственно республиканскому главному штабу, в Испанию прибыл Рандольфо Паччарди, впоследствии ставший лидером итальянской республиканской партии. В первых центуриях (сотнях) имени Тельмана сражались в Испании немецкие политэмигранты, в «Россели» — итальянцы, в «Парижской коммуне» — французы, бельгийцы, в «Славянской группе» — болгары, югославы, в «Гастон Соци» — итальянцы, швейцарцы, за ними последовали и другие. Несколько позже центурии были реорганизованы в батальоны, которым присваивались имена выдающихся прогрессивных деятелей. Так возникли батальоны имени Авраама Линкольна — это американцы, имени Домбровского — поляки, имени Гарибальди — итальянцы и другие. Батальоны затем были сведены в интернациональные бригады, во главе которых стали опытные командиры-антифашисты Ганс Кале (немец), Эмиль Клебер (австрийский коммунист), Янош Галь и Мате Залка (венгры), Вальтер (Кароль Сверчевский — поляк). В составе 11-й интербригады сражался Людвиг Свобода (впоследствии президент Чехословацкой республики). Ко времени встречи интербригадовцев во Флоренции многих из этих замечательных людей уже не было в живых. Создание интернациональных бригад в Испании было связано с большими трудностями. Руководители каталонских анархистов дали приказ своим пограничникам не пропускать в Испанию интернационалистов, а премьер-министр Ларго Кабальеро долгое время не давал согласия ни представителям Коминтерна, ни Рандольфо Паччарди на формирование интернациональных бригад. Лишь когда обстановка на Мадридском фронте приобрела угрожающий характер, Ларго Кабальеро распорядился создать в Альбасете центр формирования интербригад, и 12 октября 1936 года туда прибыли первые отряды добровольцев. Альбасете, как уже говорилось, стала столицей интернациональных бригад. Много с ней было связано воспоминаний бывших бойцов-антифашистов, прибывших на международный форум во Флоренции. В воспоминаниях всплывали картины тяжелых испытаний, огромных трудностей, с которыми встретились антифашисты по пути в Альбасете, вспоминались напряженные дни боевой учебы под руководством советских добровольцев-инструкторов, боевые дни и ночи под Мадридом, на реке Хараме, на Гвадалахаре и под Брунете. Незабываемой была эта встреча людей, рисковавших ежедневно, ежечасно своей жизнью! Вот они, мужественные люди, с которыми в одном строю пришлось нам, советским добровольцам, сражаться у стен Мадрида, отбивая яростные атаки фашистов с земли и воздуха. Обнимаемся, ищем в своем лексиконе слова, которыми можно было выразить чувство радости и боевого родства. Нам хочется знать о дальнейшей судьбе каждого из участников битвы за Мадрид после окончания войны в Испании. Но для этого надо преодолеть «языковой барьер». Идет в ход «интернациональный» диалект-жаргон: — Салюд, ми амиго комбативо пор Эспанья! Комо эста? (привет, мой боевой друг по Испании! Как дела, как живешь?) — Сано и сальво, грасиас! (жив и здоров, спасибо!) — Ту рекордар ла комбатес а Мадрид? (ты помнишь бои в Мадриде?) — Си, си, омбре, йо рекордар! (да да, помню!)— улыбаясь и утвердительно качая головой, отвечает собеседник. Однако запас испанских слов и выражений из-за давности лет изрядно позабыт. Выручает невероятная смесь испанских, русских, английских, немецких и французских слов, дополняющихся энергичной жестикуляцией и мимикой. При этом все понимают друг друга, понимают комизм нашей языковой беспомощности, и мы смеемся, похлопывая друг друга по плечам... И все-таки всем понятный язык найден — это язык сопричастности к историческим событиям в Испании, это живое, неумирающее чувство международной солидарности, чувство интернационализма. Особая дань уважения и восхищения отдается нам, членам советской делегации. Нас окружают плотным кольцом, просят оставить на память автографы, мы обмениваемся различными сувенирами, которые оказываются под рукой. Кто-то дарит мне зажигалку, я ему —перочинный ножик. В ход идут пачки советских сигарет, открытки с видами Москвы, нагрудные значки и другие небольшие сувениры. В другом конце большого зала слышны звуки песни «Бандьера роса». Все дружно подхватывают ее. Поистине ради этого стоило прилетать в Италию! Но впервые у нас на разных уровнях еще целая серия встреч с людьми, ведущими активную борьбу за мир и дружбу народов, испытавшими на себе всю тяжесть битв с фашистскими силами в Испании. В пролетарских центрах округа Тоскана, городах Чертальдо, Прато, Пиза, в промышленном пригороде Флоренции Сьесто-Фьорентино, всюду, куда мы были приглашены на собрания и митинги демократической общественности в связи с 40-летием интербригад в Испании, нашу советскую делегацию принимали исключительно тепло. Мэры городов — коммунисты, молодые, энергичные и распорядительные хозяева, по традиционному итальянскому обычаю, перед официальной частью собрания или митинга приглашали нас на товарищеский ужин. В городе Прато с нами рядом оказался секретарь общества Италия-СССР. Он член Итальянской компартии, учился в Москве, по-русски объясняется легко, удачно приводя пословицы («Соловья баснями не кормят», «По одежке протягивай ножки»), ведет себя шумно, весело, непринужденно. Вспоминает о нашей столице и москвичах, рассказывает о работе общества дружбы с Советским Союзом, большом интересе итальянцев к нашей стране. Рядом с Ириной Николаевной Гоффе находился корреспондент газеты Итальянской компартии «Унита», подвижная, грациозная молодая итальянка, свободно владеющая русским языком (училась в Московском государственном университете). Она готовила тогда материал для передовицы своей газеты о встречах интербригадовцев. Журналистка задает нам вопросы на бытовые темы, она умеет шутить, а с шутки переходить на деловой тон. Мы с Михаилом Якушиным присутствуем при ее разговоре с Ириной Николаевной, который ведется на русском языке. — Вы, Ирэн, участвовали в испанских событиях, когда вы успели? Ведь тогда вы были очень молодой девушкой, не правда ли? Расскажите, пожалуйста, о себе, о советских женщинах-переводчицах. — Конечно, я была в то время очень молода,— отвечает Ирина Николаевна.— Весной 1937 года в Испанию прибыл советский доброволец артиллерийский капитан Владимир Иванович Гоффе (в Испании его называли команданте Аркадио). Меня назначили к нему переводчицей, и мы с ним оказались на теруэльском направлении. В те тревожные дни нам приходилось работать под огнем фашистской артиллерии. Выло очень холодно, в январе температура здесь доходила до 20 градусов ниже нуля при сильных порывах ветра. Над нами появлялись фашистские самолеты, и, бросаясь на мерзлую землю, мы с Аркадио искали укрытие, где можно было бы спастись от бомб... Никогда не забуду героических и вместе с тем трагических страниц борьбы испанского народа против фашистов, за свободу Испании. — Ирэн, очевидно, ваше совместное пребывание в Испании и закончилось тем, что вы стали женой команданте Аркадио? — Да, я стала его женой, но это произошло, когда мы вернулись на Родину, в Советский Союз. У нас была хорошая, дружная семья. В 1961 году он был заместителем командующего артиллерией Советской Армии, генерал-лейтенантом артиллерии. Владимир Иванович трагически погиб в автомобильной катастрофе. Разговор переключается на работу в Испании других советских женщин-переводчиц. В конце 1936 года туда прибывают ленинградки «первого призыва» Люся Покровская, Шура Шварц, Женя Оливер, Регина Евнина и Лена Константиновская. У всех этих девушек судьбы были схожими. Лена Константиновская рассказывала о том, как ей было трудно уговорить своих начальников отпустить ее в Испанию. Ей упорно, хотя и мягко, объясняли: — Куда вы так стремитесь? Ведь там стреляют. Вы понимаете, стреляют! В конце концов Лене все-таки удалось доказать, что ее знание иностранного языка может пригодиться в Испании. Так оно и оказалось. Миловидная девушка начала работу переводчицы у нашего советского добровольца-советника, комбрига В. Я. Колпакчи. Когда ее представляли Владимиру Яковлевичу, он внушал, что работа на фронте не будет легкой. — Вы не думайте, что в Испании только солнце и море, что вам и дальше придется жить в гостинице... — Ничего такого я не думаю,— ответила Лена,— знаю, что будет нелегко. Отважной советской девушке-переводчице Лене Константиновской в феврале 1937 года пришлось работать с советниками во время боев на реке Хараме. Здесь она была ранена, а летом, выйдя из госпиталя, со своим начальником вылетела на старом транспортном самолете из Валенсии на Северный фронт в Бильбао. Над территорией фашистов они попали под обстрел. Об этом она вспоминала впоследствии: — Когда над Сарагосой нас обстреляли из зенитных орудий, мне казалось, что старая «кастрюля», на которой мы летели, развалится от одного только сотрясения воздуха. Я вспомнила слова В. Я. Колпакчи: «Не думайте, что Испания — это только солнце и море...» . Интересны некоторые подробности биографии советской переводчицы в Испании Марии Александровны Фортус (известной читателю под именем Хулия). Ее жизнь необычна. Вступив в партию большевиков еще во время гражданской войны и военной интервенции, Мария вела подпольную работу в Херсоне и Одессе среди моряков англо-французского флота. Будучи весьма привлекательной девушкой, она завоевывает симпатии бежавшего из Испании коммуниста Рамона Касанельяса — матроса французского корабля. Рамон начал помогать ей в работе среди моряков иностранного флота. В 1919 году Рамон Касанельяс становится мужем Марии, родившей ему сына Рамона-Флориана. Весной этого же года Касанельяс уехал на подпольную работу в Испанию, а через два года его заочно приговорили к смертной казни, и он вновь бежал из Испании. Как политэмигрант Рамон Касанельяс вначале живет в Москве. Потом поступает в Качинскую авиашколу, становится летчиком-истребителем. В 1925 году по решению ЦК Испанской компартии поступает в Коммунистический университет имени Свердлова, работает в Коминтерне. В эти годы его жена Мария Фортус учится в Институте востоковедения и успешно заканчивает его. В 1930 году Мария Александровна уезжает в Испанию к своему мужу, вновь посланному туда на подпольную работу. Спустя три года Рамон Касанельяс, живя и работая в Барселоне под другой фамилией, был выдвинут по списку компартии в кортесы, а в октябре того же года убит фашистами. После смерти мужа Мария еще год подпольно работала в Барселоне, потом возвратилась в Москву, работала в Коминтерне. С начала фашистского мятежа в Испании она вновь возвращается в эту страну. По предложению ЦК ВЛКСМ сына Марии Александровны Рамона-Флориана, работавшего в Москве на автозаводе учеником слесаря, посылают на комсомольскую работу в Испанию. С началом фашистского мятежа он принимает участие в боях с мятежниками на Арагонском фронте, где получает ранение. После выздоровления он добивается посылки на учебу в Советский Союз. В июле 1937 года уже летает в небе Испании, бомбит фашистов. За четыре дня до своего совершеннолетия он был сбит зенитной артиллерией фашистов и погиб.. Тяжело перенесла гибель сына Мария Александровна. Есть общее между двумя матерями: сын Марии Фортус Рамон-Флориан погиб, сражаясь с фашистами в Испании, а сын Долорес Ибаррури Рубен, сражаясь с фашистами в Советском Союзе, погиб под Сталинградом ...Митинги и собрания. посвященные сорокалетию интернациональных бригад в Испании, начинаются не ранее 21 часа по местному времени и заканчиваются в 23 часа и позже. Мы возвращаемся поздно ночью во Флоренцию усталые, но с чувством удовлетворения, убеждаясь, что интернациональная помощь советского народа трудящимся Испании в годы суровых битв с фашистами получила всеобщее признание. Наши выступления принимали бурно. Так было с речью Михаила Нестеровича Якушина на митинге в здании городской ратуши в пролетарском городе Прато, с моим выступлением в городском кинотеатре рабочего города Чертальдо и с зажигательным обращением Ирины Николаевны к антифашистам Сьесто-Фьорентино. Долго не смолкавшей овацией закончилось выступление главы нашей делегации Павла Ивановича Батова в старинной ратуше города Пизы. На митингах и собраниях демократической общественности в городах «красного пояса» округа Тоскана в те дни тепло принимались также выступления делегаций антифашистов-интербригадовцев, прибывших из Югославии, Венгрии, Чехословакии, Болгарии и других стран. Запомнились эмоционально насыщенные речи делегатов, приехавших из Испании — из Барселоны и Мадрида. Оба они сидели в застенках фашистских тюрем. Страстно, взволнованно говорили они о тяжелой борьбе против фашистского режима. От имени испанского народа благодарили участников интернациональных бригад за их братскую помощь, благодарили советских людей за мужество и героизм в их борьбе с фашистами, за понесенные ими жертвы на полях сражений в Испании. — Мы знаем, что многие из нас могут пасть в борьбе с остатками франкизма в нашей стране, но мы не прекратим борьбу за демократическую Испанию. Когда мы ехали сюда, чтобы принять участие во встрече с интербригадовцами, нас местные власти предупредили, что если мы в Италии будем выступать на политические темы, то по возвращении в Испанию нас будет ждать тюрьма. Мы готовы к жертвам и репрессиям, но не сдадимся. Знаем, что с нами симпатии социалистических стран, моральная поддержка великого Советского Союза и демократической общественности мира. Мы не забыли помощи Страны Советов в годы борьбы наших отцов и старших братьев с фашистами. Памятным для нашей делегации оказался день 9 октября. Мы были приглашены на прием к мэру города Флоренции. Моложавый мэр-коммунист радушно принял нас в городской ратуше, кратко познакомил с особенностями работы мэров-коммунистов области Тоскана. Глава советской делегации Павел Иванович Батов поблагодарил за дружеский прием. В тот же день мы были приняты председателем провинциального совета Флоренции. Кульминационным же событием дня явилось торжественное собрание во Дворце съездов, посвященное международной встрече участников форума бывших бойцов с фашизмом в Испании. На встрече интербригадовцев присутствовал городской, провинциальный и областной актив, а также политические деятели разных ориентаций. В огромном, роскошно отделанном зале, украшенном портретами Маркса, Энгельса, Ленина, Тольятти и других выдающихся деятелей международного коммунистического и рабочего движения, множество красных знамен, транспарантов и национальных флагов Итальянской республики. На большой сцене в красочных национальных костюмах, с цветными штандартами выстроились представители рабочего класса округа Тоскана и других округов Италии. В переполненном зале царила торжественная обстановка. Вдруг, словно по команде, все мгновенно затихли. Под бурные аплодисменты появился председатель Итальянской коммунистической партии Луиджи Лонго — бывший генеральный инспектор, или, как мы его называли, политкомиссар интернациональных бригад в Испании. Тяжело ступая, опираясь на палку и поддерживаемый под руку, под гром аплодисментов он прошел в президиум собрания. Он выглядел значительно старше своих 76 лет. Сорок лет тому назад, вспомнилось мне, я видел его в Испании молодым, полным сил и энергии. Он неоднократно посещал наши зенитные батареи во время боев на реке Хараме, под Гвадалахарой и Брунете, интересовался настроением бойцов, понесенными в боях потерями и хвалил за результаты боевой работы. Луиджи Лонго отвечал тогда на вопросы бойцов-зенитчиков: каково положение на других фронтах Испании, почему республиканское правительство покинуло Мадрид, что делает в настоящее время злополучный Лондонский комитет по «невмешательству»? В своих четких и ясных ответах Луиджи Лонго с особой силой подчеркивал значение международной пролетарской солидарности с борющейся против фашизма Испанией, роль интернациональной сплоченности бойцов-антифашистов. Как сильно изменили годы прежнего Луиджи Лонго! — В своем вступительном слове на форуме бывших интербригадовцев председатель Итальянской коммунистической партии сказал: — Я думаю, что каждому из нас трудно остаться равнодушным и не предаться воспоминаниям в тот момент, когда мы собрались здесь, чтобы отпраздновать 40-ю годовщину создания интербригад. Однако, как мне кажется, мы и организаторы этой встречи не стремимся свести ее к формальному ознаменованию исторического события, участниками которого мы по воле судьбы оказались. Наоборот, эта манифестация должна стать определенным политическим мероприятием, поскольку мы хотим вновь подтвердить свою солидарность с испанским народом, пожинающим ныне плоды длительного и упорного сопротивления и стремящимся после падения франкизма в нелегких условиях противоречивых процессов, происходящих в Испании, создать базу для восстановления демократии. Мы готовы поддержать эту борьбу, поскольку история подтвердила необходимость тех жертв, которые были принесены 40 лет тому назад на истерзанной испанской земле. Сегодня мы еще яснее осознали те причины, которые привели к созданию интернациональных бригад: это необходимость борьбы против фашизма, против тех сил, которые противятся развитию демократии и свободы, процессу эмансипации трудящихся масс. Наши усилия должны быть направлены к тому, чтобы солидарность. героизм и самоотверженность интербригад стали живым примером размышления, побуждения и стимула для новых поколений, которым предстоит построить новое общество, более свободное и справедливое, основанное на широких гражданских, социальных и культурных ценностях. После Луиджи Лонго выступали итальянские товарищи, а затем слово предоставили главе советской делегации генералу армии Батову, выступление которого буквально потрясло зал своей эмоциональностью, На трибуне Рафаэль Альберти, широко известный испанский поэт. Свое выступление, посвященное международной встрече антифашистов, он выразил в стихах: Пускай далек ваш край, великий или малый, Пятном на карте он отмечен иль мазком, Вас светлая мечта в дорогу поднимала, Хотя вы не владели нашим языком, Но вся Испания раскрыла вам объятья, И в каждой хижине для вас огонь горит, Испанские моря вам нежно плещут, братья, И вашим именем прославлен,наш Мадрид! Зал слушает всемирно известного поэта Испании и бурно аплодирует ему, сопровождая восклицаниями «Браво, Альберти!». Поэт произвел впечатление не только стихами, но и своей запоминающейся внешностью. Это пожилой человек с длинными седыми, зачесанными назад волосами и смуглым лицом с большими грустными глазами. Громом аплодисментов было встречено выступление бывшего политкомиссара интербригад Витторио Видали. Он говорил быстро, стараясь не забыть никого, с кем ему приходилось встречаться в Испании. — Здесь с нами Батов — один из героев Испании и Великой Отечественной войны,— говорил Видали.— Здесь Роман Кармен, он заснял на кинопленку то, что видел в Испании, следовательно, стал первым историком этой войны, здесь находится болгарин Мичев, воевавший с фашистами в Испании. Здесь югослав Ильиче — после войны в Испании он был одним из командиров во французском маки. Среди делегатов из США я вижу Стива Нельсона — бывшего бойца батальона имени Авраама Линкольна... Торжественное собрание закончилось с большим эмоциональным подъемом, аудитория гремела долго не смолкающими аплодисментами. На следующий день, 10 октября, во Флоренции состоялась грандиозная манифестация в честь международной встречи ветеранов войны в Испании против фашистов. Вся площадь Синьории заполнена людьми, прибывшими из разных городов и селений Тосканы, из разных стран мира. Всюду развеваются красные знамена, цветные штандарты демократических организаций, гремит музыка, звучат песни. Над площадью раздается звон колоколов всех соборов и церквей Флоренции. Ветеранов боев с фашистами окружили манифестанты. Они хотели получить от нас автографы или просто обменяться рукопожатиями. Советская делегация приглашена на торжественный праздничный обед, прошедший в атмосфере дружеских шуток, оживленных обменов впечатлениями о городской манифестации. За обедом мы отдали должное превосходной итальянской кухне. Работа нашей делегации окончена, и мы можем уезжать из Флоренции — гостеприимной, очаровавшей нас жемчужины Италии. Не зря в этой стране говорят: «кто во Флоренции не бывал, тот Италии не видал». В этом городе мы познакомились с сокровищами музея в Палаццо Веккьо, наполненного произведениями великих художников и скульпторов эпохи Возрождения, посмотрели возвышающуюся над городом громаду собора Санта-Мария дель Фьоре, проехались по живописной набережной реки Арно, увидели старинный пешеходный мост Понте Веккьо, побывали на площади Микеланджело, центре которой находится памятник великому флорентийцу. Не так часто и не каждому приходится видеть столь знаменитые мировые шедевры! На следующий день — возвращение в Рим. Поезд Болонья - Рим отправляется в 8 часов 15 минут. До or правки поезда как раз столько времени, сколько надо, чтобы проститься с провожающим нас Джузеппе Оссола, обнять его по-дружески и выразить свою признательность за проявленные заботу и внимание. В поезде ехали в одном купе с Павлом Ивановичем Батовым. Генерал армии держался просто, я чувствовав себя с ним легко и непринужденно. Беседуем, делимся впечатлениями о наших встречах во Флоренции с боевыми друзьями по Испании, вспоминаем различные эпизоды из испанских и более поздних событий, относящихся ко времени Великой Отечественной войны. Павел Иванович о чем-то задумался и тихо, как бы про себя произнес: — Да... вот бы где встретить мне моего боевого друга Мате Залку... Не могу забыть его смерти, сердце о нем болит до сих пор. Перед моими глазами его безжизненное тело, со свесившейся вниз головой, которая видна из открытой дверцы автомобиля. На этом автомобиле мы с ним ехали на рекогносцировку под Уэской. Фашистский снаряд, попавший в заднее колесо машины, оборвал жизнь моего друга и тяжело ранил меня. — Павел Иванович,— пытаемся мы отвлечь его от тяжелых воспоминаний, — на фронтах Испании и Великой Отечественной войны, где вам пришлось участвовать во многих боях и сражениях, руководить ими, было много случаев, где проявлялся героизм людей. — Я вам расскажу лишь два таких случая из боевого прошлого в период моего командования 65-й армией в годы Великой Отечественной войны. В каждом из этих случаев были свои побудительные причины для подвиги. В ночь на 25 июня сорок третьего года рядовые 3-й роты 616-ro полка 194-й стрелковой дивизии Голубятников и Бестужев находились в «секрете» на нейтральной полосе с целью разведки, наблюдения за противником и связи с боевым охранением своей роты. В ту пору немцы на Курской дуге готовились к наступлению, и их разведка проявляла высокую активность. И вот на рассвете солдаты, увидя подползающих гитлеровцев, открыли по ним огонь. Тотчас же фашистская артиллерия охватила огнем парный «секрет». Рядовой Бестужев был убит, а Голубятников успел бросить две гранаты и тяжело раненный рухнул на дно окопа. «Не сдамся я в плен фашистам», — мелькнуло в голове Голубятникова, и он притворился мертвым, Гитлеровцы перевернули его на спину, обшарили карманы, ткнули ножом в шею, отрезали «мертвому» уши. Ничем солдат Голубятников себя не выдал. Ругаясь, фашисты бросили «труп» в окопе. Их поразили огнем бойцы боевого охранения. Увидя своих, Голубятников выдавил из себя только одно слово: «Братцы!» — и потерял сознание. Очнулся он на второй день в армейском госпитале, Здесь ему мною был вручен орден Красного Знамени. И знаете, что я вам скажу? — продолжал Павел Иванович.— Ученики средней школы № 6 южноуральского города Чебаркуля Челябинской области разыскали Николая Дмитриевича Голубятникова, ставшего постоянным гостем пионеров и комсомольцев. Со многими отличными офицерами пришлось мне служить и воевать,— вспоминал Павел Иванович.— Среди них был командир 120-го полка 69-й стрелковой дивизии майор Иван Андрианович Бахматьев. В сорок третьем году исполнилось ему только 28 лет. Однажды его полк был атакован во много раз превосходящими силами, и батальоны, не выдержав натиска противника, начали отступать. Командир полка влился в отступающую цепь, но, раненный в ногу, сел на землю. Солдаты бросились к нему: «Вы ранены, товарищ командир?» — «На мою рану пуля еще не отлита. Я здесь сижу... А вы куда?» Майор встал, взял у ординарца автомат и во весь голос закричал: «Товарищи! Нас фрицы боятся! Вперед за Родину, за наших убитых бойцов и командиров!» И солдаты пошли за своим командиром полка в атаку, опрокинув врага и добившись успеха в тяжелом бою. Вот вам, товарищи, два подвига, различные по своему характеру,— подвел итог размышлениям Павел Иванович.— Разная обстановка и различные побудительные причины вели людей на подвиг. Общее здесь, да и в любом подвиге, — это высокий накал патриотических чувств, беспредельная преданность своей Родине, своему народу, идейная убежденность в правоте дела, ради которого стоит рисковать жизнью. — Павел Иванович,— продолжаем разговор с генералом армии,— конечно, героизм, способность к подвигу — это черта, присущая нашим советским людям как в военное, так и в мирное время. Но нельзя забывать и другую сторону дела: героев награждают, их славят, но дело решает спокойный, мудрый и опытный руководитель. Возможна ли была наша победа в Великой Отечественной войне без мудрых и опытных дирижеров, без наших талантливых полководцев? Какую им роль отводите по собственному опыту? — В вашем вопросе заложен ответ,— улыбнулся генерал армии. — Могу лишь отметить, что, принимая решение на бой, операцию, тот человек, о котором вы упоминаете (спокойный, мудрый, опытный), берет на себя великую ответственность за конечный исход противоборства с врагом, за жизнь сотен, тысяч и десятков тысяч людей. Здесь мало одной смелости, храбрости... Нужны трезвый учет обстановки, правильная ее оценка, выбор лучшего способа достижения цели боя, операции, наконец, что является обязательным условием,— необходимая, то есть разумная, степень риска. — Нужен военный талант, товарищ генерал армии? — Если хотите, да! Без военного таланта не может быть полководца. Давайте вспомним из военной истории бесталанного русского главнокомандующего генерала Куропаткина и других, подобных ему генералов, проигравших войну с Японией на Дальнем Востоке. Сравните это с воинским талантом представителей нашего Верховного Главнокомандования и плеяды советских военачальников, обеспечивших победу над сильнейшей в мире военной машиной гитлеровской Германии в ходе Великой Отечественной войны. «Повезло же тем людям, которые во время войны с фашистами служили под началом Павла Ивановича Батова», — думалось мне. А ведь какое-то время и мы воевали в Испании рядом с Павлом Ивановичем. Как сейчас помню его спокойствие, хладнокровие в опасные и наиболее напряженные моменты боя с фашистами. Ни тени растерянности, суетливости! Думаю, что еще тогда, в Испании, в нем созревал талант полководца, с особой яркостью проявившийся в Великой Отечественной войне. В Риме, куда наша советская делегация возвратилась из Флоренции, мы присутствовали на праздничном обеде, устроенном итальянскими товарищами по случаю завершения нашей миссии. Генерал армии Батов поблагодарил за прекрасную организацию встречи ветеранов испанской войны, а также за приглашение делегации Советского комитета ветеранов войны, пожелал успехов в борьбе за мир и социальный прогресс. ...Москва, аэродром Шереметьево, объятия родных, друзей. Нас торопят рассказать о результатах поездки в Италию, интересуются, каковы наши впечатления. Позже мы составим подробный отчет и более обстоятельно расскажем об этом визите, а пока говорим накоротке, что покорены не столько красотами и достопримечательностями Италии, сколько атмосферой симпатии и уважения к великой Стране Советов, памятью народов разных стран мира о тех страницах истории, которые связаны с помощью Советского Союза Испанской республике в борьбе с силами фашизма, с борьбой нашей страны за победу над фашизмом в Великой Отечественной войне, за мир и дружбу между народами. Прошло два года после нашей поездки в Италию, и мы с Михаилом Нестеровичем Якушиным были приглашены комитетом ВЛКСМ Военно-воздушной академии имени Ю. А. Гагарина на празднование 60-летнего юбилея Ленинского комсомола. Это была незабываемая манифестация любви и преданности армейской молодежи своей великой Родине, своей Коммунистической партии, Ленинскому комсомолу! Взрывом аплодисментов встречает молодежная аудитория появление представителей старшего военного поколения. Мы в президиуме торжественного собрания. Выступаем кратко, вспоминая о нашей комсомольской молодости, о боевых делах комсомольцев 30-х годов, о героизме советской молодежи в боях с фашистами в Испании и в годы Великой Отечественной войны. После наших выступлений хор участников художественной самодеятельности исполняет светловскую «Гренаду», гимн интербригадовцев «Бандьера роса». Настроение в зале торжественно-приподнятое, молодые цветущие лица сияют улыбками, внимательно слушают слова выступающих. Среди участвующих в нашей встрече находятся испанцы, ныне подданные Советского Союза, в прошлом дети, потерявшие во время войны в Испании своих родителей и нашедшие в нашей стране приют, человеческую теплоту и ласку. Они выросли среди советских людей, вросли в наш быт, получили образование, профессию, работу, прекрасно говорят по-русски и обучают своих детей испанскому. Об одном из них я расскажу нашему читателю. Полковник авиации Аюсо Гарсия Карлос. На его широкой груди несколько боевых орденов и медалей Советского Союза. Это стройный, высокий мужчина с четким профилем смуглого лица и густыми вьющимися каштановыми волосами. В его карих глазах под черными бровями теплится добродушная улыбка, но когда он говорит о фашизме и жертвах, понесенных народом Испании, о своих погибших от рук фашистов родителях, его глаза гневно сверкают, лицо становится жестким, и голос приобретает металлический тембр... Аюсо Гарсия Карлос прекрасно говорит по-русски, но выступает на испанском языке, являясь своим собственным переводчиком. Аудитория с глубоким вниманием воспринимает каждое его слово, хорошо улавливая смысл. Нельзя не понять гнев и боль человека, потерявшего в детстве своих родителей, свою родину — Испанию. Советский Союз для него и многих бывших детей Испании — вторая родина. Здесь они выросли, получили образование, создали дружные семьи. Аюсо Гарсия Карлос стал военным летчиком. Вот что о нем рассказали нам его земляки-испанцы, вместе с ним приехавшие в Советский Союз весной 1937 года. Тогда Аюсо был одиннадцатилетним мальчиком. Через пять лет он заканчивает учебу в русской средней школе, вступает в комсомол и добивается поступления в авиационное военное училище. В девятнадцать, получив квалификацию военного летчика, он начинает летать на «По-2», выполняя задачи по тыловому обеспечению боевой авиации. Юноша рвется в боевые полеты, он хочет бомбить фашистов на советско-германском фронте, но его берегут, придерживая в тылу (уж очень он еще молод). Однако не таков Аюсо Гарсия Карлос, чтобы отказаться от своей мечты. При форсировании реки Вислы советскими войсками он загружает кабину своего самолета ручными гранатами и вылетает на бомбежку фашистов, цепляющихся за противоположный берег реки. В сумерки или в предрассветное время, когда темнота скрывает его самолет от атак фашистских «мессеров», отважный юноша наводит панику на фашистов, они уже знают по своему опыту, что «рус-фанер» (так называли гитлеровцы самолеты «По-2») могут лишить их возможности продолжать свои разбойные дела. Напомню, что женский авиационный полк ночных бомбардировщиков Марины Расковой тоже летал на самолетах «По-2». Отважные советские летчицы изматывали врага, не давая ему возможности для сна, лишая его передышки по ночам. Все это прекрасно знал и учитывал молодой летчик Аюсо Гарсия Карлос. Его успешные вылеты не могли остаться незамеченными авиационным командованием, и он за проявленные доблесть и отвагу в 1944 году был награжден орденом Красного Знамени. К концу войны капитан Аюсо Карлос был уже кавалером нескольких боевых советских орденов. После Великой Отечественной войны он успешно окончил военно-воздушную академию и продолжал службу в советских ВВС. Страстная, взволнованная речь полковника Карлоса на встрече молодежи с ветеранами войны произвела яркое и незабываемое впечатление. Его устами говорила Испания, ненавидящая фашистский режим, говорил народ, отдавший многие тысячи жизней за свою свободу, независимость и родные очаги. В лице молодого поколения Испании мы приобрели друзей, которые помнят и никогда не забудут участие советских людей в битвах с фашистами за лучшее будущее Испании, никогда не забудут свою вторую родину — Страну Советов. Советские люди, принявшие участие в битвах с фашистами на стороне испанского народа, не забыты в Испании наших дней. Об этом свидетельствуют бывшие советские добровольцы Михаил Якушин и Георгий Захаров, приглашенные Ассоциацией летчиков, сражавшихся в небе Испании[4 - Такая добровольная ассоциация на правах внепартийной организации легально существует в Барселоне, имеет свое правление, периодически издает печатный бюллетень, поддерживает международные связи с бывшими летчиками других стран, принимавшими участие в испанских событиях 1936 — 1939 гг.]. Из рассказа Михаила Нестеровича Якушина нам, ветеранам войны, известно, с каким уважением и восхищением встречали советских людей испанцы разных поколений в Барселоне, а также в Мадриде. Осенью 1982 года Советский комитет ветеранов войны принимал в Москве дорогих гостей — большую группу бывших участников войны с фашистами, прибывшую из Испании: летчиков, пехотинцев, танкистов, артиллеристов. Никто из них не бывал в Советской стране, и о такой поездке мечтали с давних времен. Гости были переполнены впечатлениями. Испанская делегация побывала на предприятиях столицы, ознакомилась с достопримечательностями Москвы и Ленинграда, посетила Музей Вооруженных Сил СССР, была в театрах и других культурных учреждениях, встречалась с советскими людьми. Руководитель испанской делегации Хайме Мата говорил нам: — Удивительное дело — встретились старые солдаты, а вели разговоры о чем? О мире... И в этом нет ничего противоестественного. Тот, кто испытал на себе тяготы войны с лютым врагом, кто знает, что такое бомбежка, что значит пулеметная очередь, кто знает, что значит терять родных, тот должен ненавидеть войну. Каждая памятная встреча участников антифашистской войны в Испании со всей яркостью напоминала об историческом значении авангардной битвы,с силами фашизма, помогала более осмысленному пониманию сложных и противоречивых процессов в Испании вчера и сегодня. Каждая из таких встреч убеждала их участников в том, что время, прошедшее от начала трагических событий в этой стране до наших дней, оказалось не властным выветрить из памяти испанского, советского и других народов их боевую дружбу, стойкость и героизм, проявленные в битвах на полях Испании за лучшее будущее, за победу над силами мировой реакции, за мир во всем мире. notes Примечания 1 А. Д. Цюрупа с 1918 по 1925 год занимал посты наркома продовольствия, заместителя Председателя Совнаркома, председателя Госплана, с 1925 по 1928 год — наркома внешней и внутренней торговли СССР. Он был соратником Владимира Ильича Ленина. 2 Фашисты, наступавшие на Мадрид четырьмя колоннами, заявили, что в Мадриде у них имеется «пятая колонна», имеющая задание заниматься диверсиями, шпионажем, убийствами из-за угла и т. п. 3 В то время Бургос находился на территории, занятой фашистами. 4 Такая добровольная ассоциация на правах внепартийной организации легально существует в Барселоне, имеет свое правление, периодически издает печатный бюллетень, поддерживает международные связи с бывшими летчиками других стран, принимавшими участие в испанских событиях 1936 — 1939 гг. comments Комментарии 1 В оригинале - "в". Испавлено нами. — V_E.